Ричард Мейсон - Тонущие
Разумеется, первым побуждением было последовать за нею, но я решил подождать, пытаясь придумать какой-нибудь хитроумный и менее явный способ отвоевать ее: боялся ее разозлить. Откуда мне было знать, что она была бы рада моим посягательствам? Я спрашивал себя, почувствовала ли она тогда, что переступила некую отметку, а еще я с восторгом думал о том, что наш разговор отнюдь не смахивал на беседу между чужими людьми, хотя мы были едва знакомы. Я хотел сказать ей все это, поделиться с ней своей радостью, но мне не хватало предлога, чтобы пуститься разыскивать ее, и я знал, что должен дождаться, пока она сама меня не найдет.
И тут я увидел на полу, у себя под ногами, ее сумку. Наклонился и поднял ее, отчаянно надеясь, что Элла оставила ее тут нарочно, мысленно отыскивая в этом поступке множество самых диких подтекстов. Я выпрямился, сжимая сумочку в руке, и быстро, почти воровски, положил ее на полку рядом, на случай если вдруг кто-нибудь еще ее заметил и вознамерился забрать. Я специально выжидал: пять минут, десять, пятнадцать, смакуя интригу. А потом достал свою награду и, прокладывая себе путь сквозь постепенно редеющую толпу, отправился искать Эллу.
Быстро оглядев гостиную, я понял, что ее там нет. В коридоре — тоже. Как и в зале для танцев.
Я услышал смех Камиллы, мне вдруг пришло в голову, что Элла могла уехать не попрощавшись, и комок подступил к горлу. Взяв себя в руки, я снова пошел в коридор, уже пустеющий, и еще раз везде поглядел, протискиваясь сквозь суету первых «до свидания» и «спасибо». Ее нигде не было.
На глаза, как ни абсурдно, навернулись слезы. Я взглянул на лестницу и начал по ней подниматься. Если Элла ушла не попрощавшись, если все мое воодушевление было безосновательным, если наш разговор для нее ничто — она разговаривает так со всеми знакомыми мужчинами, — в таком случае я хотел спрятаться где-нибудь в темном уголке и побыть в одиночестве. Настроение у меня было не самое радужное и совсем не подходящее для того, чтобы встречаться с Камиллой Бодмен.
Так что я взобрался по широким ступеням на темную площадку, потом преодолел еще один пролет, миновал еще одну площадку и еще одну — широкая лестница с каждым витком становилась все уже.
Я теперь поднимался медленнее и осторожнее, и темнота вокруг была столь непроглядной, что я наступил Элле на руку прежде, чем заметил ее. Она сидела на ступеньке, прислонившись спиной к перилам. Вскрикнула она пронзительно, испуг ее был неподдельным.
— Кто здесь?
Голос ее звучал резко: вероятно, она только что осознала, что может подумать о ней один из гостей Камиллы Бодмен, если обнаружит ее тут, наверху, в то время как внизу продолжается вечеринка.
— Это всего лишь я, — прошептал я.
— Вы, мистер Фаррел? Что, черт возьми, вы тут делаете?
— Пожалуйста, называйте меня Джеймс. Я мог бы задать вам тот же вопрос.
— Джеймс. Могли бы, но не зададите. Вы, со свойственной вам английской сдержанностью, будете ждать, пока я сама вам все не расскажу. А я не стану. — Последнюю фразу она проговорила почти с вызовом. — Не знаю, какое вам до меня дело и почему вы преследуете меня на этой чертовой вечеринке. Достаточно уже того, что мне приходится терпеть Чарли…
Я оборвал ее речь, сунув ей в руку сумку:
— Я искал вас, чтобы отдать вам это. Вы оставили ее возле книжного шкафа.
Возникла пауза. Я услышал щелчок и шорох пальцев, потом вспыхнул огонек, освещая нас оранжевым сиянием: она прикуривала сигарету. Пока он горел, я успел заметить, что Элла плакала.
А она увидела, что я это видел.
— Женщины, — пояснила она, когда огонек погас. — Не обращайте внимания. Мы все так любим слезы. А я больше других.
Снова пауза, а я тем временем примостился двумя ступеньками ниже, прислонившись спиной к стене. Когда наши глаза привыкли к темноте, мне захотелось сидеть с ней лицом к лицу.
— Простите за то, что фыркнула на вас, — вымолвила она, помолчав. — Такой уж сегодня вечер. Спасибо, что принесли мне ее. — Она принялась копаться в сумке. — Не обращайте на меня внимания.
— Вы уже во второй раз это говорите.
— Значит, вам следует прислушаться. — Она глубоко затянулась и старательно выдохнула дым в сторону от меня. — Я обычно не бросаю слов на ветер.
— Я так и понял.
— Почему вы так поступаете?
— Как?
— Почему вы все еще здесь? Почему не спустились вниз? Разве не очевидно, что я хочу побыть одна? Еще раз спасибо, что принесли сумку. Я сейчас немного не в себе, сигареты мне нужны больше, чем разговор.
— В общем, вы хотите, чтобы я отправлялся обратно к рыбам?
Она наклонилась ко мне. В темноте смутно обозначился ее профиль.
— Нет, — сказала она с иным выражением. — Я не хочу, что вы возвращались к рыбам. Не уверена, что плыть по течению — ваш удел.
Гордость переполнила меня. Опять повисла тишина, но вскоре я прервал молчание:
— Я согласен с тем, что вы говорили.
— С чем именно? Вы про мой небольшой монолог насчет океана и течений?
— Да.
— Я склонна несколько чересчур увлекаться метафорами. Особенно когда пытаюсь объяснить свои поступки самой себе. Было очень мило с вашей стороны выслушать меня.
— Наши взгляды во многом сходны.
— Правда?
— Да. — Я запнулся, подбирая нужные слова. — Весь вечер я презирал себя за то, что веду себя, как все остальные рыбы.
— Уверена, вы не такой.
— Надеюсь, что не такой. Но я одеваюсь, как они, говорю, как они, возможно, даже думаю, как они. Мои убеждения не слишком тверды и не очень четко сформулированы — по крайней мере, по сравнению с вашими.
— Не много же мне сейчас пользы от моих убеждений, — вымолвила она сухо.
Несмотря на темноту, я понял, что она улыбается.
— Дело вот в чем, мистер Фаррел. В смысле, Джеймс. Человеку приходится мириться с некоторой долей давления со стороны общества. Опасность приходит тогда, когда вы чувствуете, что поддаетесь ему, что оно тянет вас на дно. Мы должны сами распоряжаться собственной жизнью, но на практике этого не происходит. Мы думаем так, как думают наши друзья, наша семья. Сколько вы знаете людей, которые выбрались за пределы своего маленького течения? Думаю, очень немногих. А в той стае, в какой нам выпало передвигаться, их и того меньше.
— Что это за стая?
— Вы меня спрашиваете? Вы провели целый вечер с этими людьми, там, внизу. И вы еще спрашиваете? — В голосе ее слышалось негодование. — Деньги и образование должны бы давать человеку свободу. Но этого не происходит. Привилегии — та цепь, которой мы прикованы к миру наших прадедов, у других рыб, в других стаях такого нет. Вы и представить себе не можете, — закончила она с горечью, — какие на вас возлагают ожидания, если ваша прапра умудрилась соблазнить Карла Второго и получить в результате титул для своего рассерженного мужа.
— В вашем роду так и произошло?
— О да! Я знаю, по выговору меня можно принять за американку. Но это результат образования. Я англичанка до мозга костей. Семейные традиции так плотно опутывают меня, что я иногда спрашиваю: а много ли во мне настоящего? Какой процент себя самой я действительно имею право считать своим собственным? — Элла в последний раз затянулась. — Иногда мне кажется, что большая часть моей души принадлежит поколениям моих предков. И именно они распоряжаются моей жизнью.
Она окончила свою речь и одновременно докурила; я услышал шорох картона: она бросила окурок в пустую коробку.
— Гадкая привычка, — заметил я.
— Так и есть.
Мы молча сидели рядом.
— Вы считаете меня очень странной, Джеймс? — спросила она наконец.
— Я считаю вас удивительной. — Я чуть было не взял Эллу за руку, но слишком долго колебался и упустил момент. — Какой он, ваш остров?
— Мой остров?
— Ну, тот, на который вас выбросило течением. Расскажите, какой он. Пока что вы сообщили только, что там неинтересно, хотя не похоже.
Элла ответила не сразу. Напрягая зрение, я смотрел на едва различимые контуры ее носа и щеки. Когда она заговорила, я заметил, как блеснули ее белые зубы.
— Забудьте про эти острова, — промолвила она. — Я совершила нечто, чего не следовало совершать, а уж рассказывать вам об этом я точно не должна.
— И все же…
— Я позволила событиям опередить меня и не знаю, что теперь с этим делать. — Она помедлила, успокоенная темнотой, а потом вдруг резко мотнула головой. — Мне надо спуститься вниз, — произнесла она тихо, и я услышал шелест ее платья — она поднялась со ступеньки.
— Вы разве не расскажете, что же такого натворили?
— Если вам действительно хочется знать, ждать осталось недолго.
Перила скрипнули: Элла схватилась за них и начала медленно спускаться по узкой лестнице.
Я не стал ее удерживать. Просто сидел в темноте, прислушиваясь к звуку осторожных удаляющихся шагов. Затем услышал, как двумя пролетами ниже открылась и закрылась дверь в ванную комнату, а через несколько минут открылась опять, и я представил, как Элла, вновь сияющая, спускается по последнему пролету лестницы в холл Бодменов, спокойная на фоне хаоса танцев и прощаний.
