Питер Гент - Сорок из Северного Далласа
— Ты не мог бы вмешаться? — спросила Шарлотта.
— Ты шутишь?
— Пожалуй, да. Ты прав.
— Петерсон был уверен, что Джо-Боб его близкий друг, снабжал его курочками…
— Какое отвратительное слово. — Шарлотта нахмурилась.
— Извините, но это не моё. Бедняга думал, — сказал я, указывая на подпрыгивающего маклера, — что, если он будет поставлять девушек и хлопать игроков по спине, они станут его близкими друзьями. Но мы даже друг друга ненавидим в команде…
— Вы ненавидите друг друга? — Она с удивлением на меня посмотрела. — Странно. Почему?
— По-моему, от страха. Я так думаю, по крайней мере. Наконец Джо-Боб отпустил измочаленного Петерсона. Тот вместе с Мисс Техас бросились к двери.
— Здесь он наверняка уж больше никогда не появится, — сказала Шарлотта.
— Вы его не знаете. Это один из молодых магов и волшебников Далласа. Вроде вашего друга Бодроу. — Она взглянула на меня, точно собираясь что-то сказать, но промолчала. — Будет у себя в конторе покупать и продавать акции Америки, определяя её экономическое будущее, и явится на первую же вечеринку, утверждая, что был так пьян, что ничего не помнит. Приведёт с собой следующую невесту — вместо Мисс Техас, — и, наверное, если он не совсем дурак, прихватит с собой девочку для Джо-Боба.
Пьяный Джо-Боб расхаживал, шатаясь, по гостиной.
— Ублюдки! — хрипло вопил он. — Все вы ублюдки! Вдруг его глаза остановились на Шарлотте. Я замер.
— Сэт! — крикнул я. — Найди рукам Джо-Боба какое-нибудь занятие!
Максвелл, радуясь возможности спастись от объятий Бодроу, схватил Джо-Боба за руку и пошёл с ним к бассейну.
— Ты здорово играл, Фил! — Бодроу хлопнул меня по плечу. — Нам на поле нужны вы с Гиллом — вместо этого чёрного подонка.
Бодроу имел в виду Делму Хадла. Я понимал, что мне нужно разбить его жирную ухмыляющуюся морду. Но я сдерживал себя, вышел к бассейну подышать. В темноте оглянулся, ища Максвелла. Сзади чья-то стальная рука сдавила мне шею, словно тисками. Я не мог пошевелиться.
— Ну, ублюдок, с каких это пор ты начал командовать?
— Чёрт, Джо-Боб, отпусти! — Я пытался выбрать тон, гневный и примирительный, как бы полушутливый, одновременно. Но Джо-Боб сжал мне шею ещё сильнее. — Отпусти, Джо-Боб, — проговорил я, едва не теряя сознания от боли.
— Джо-Боб, кончай! — Я узнал голос Максвелла.
Тиски ослабли, превратились в нечто вроде швабры, поглаживающей меня грубо, и потом Джо-Боб отошёл. Я попытался повернуть голову — от боли на глаза навернулись слёзы. Я зажмурился.
— Что-то ты не очень нравишься Джо-Бобу, — сказал Максвелл.
— А кому я очень нравлюсь? — спросил я, чувствуя, как потрескивают шейные позвонки.
— Он считает тебя слишком самоуверенным и высокомерным.
— Не он один. — Потирая шею, я думал о том, что могло быть, если бы Джо-Боб не отпустил меня. В схватке с ним мои шансы были не лучше, чем Петерсона и Мисс Техас, вместе взятых. Я вспомнил, как только пришёл в команду и Джо-Боб с Медоузом обмотали мне голову липкой лентой. Особой радости по этому поводу я не выказал, и они, повалив меня на пол, обмотали мне голову пятью рулонами липкой ленты. Понадобилось больше часа и две банки растворителя, чтобы снять её. Я с корнями вырывал баки, ресницы, брови, множество волос — и почти всю гордость.
Максвелл предложил перейти на другую сторону бассейна — «вдохнуть ещё немного сногсшибательного сорняка».
— Придётся за ним сходить в машину. Ты иди, встретимся у раздевалок. — Я указал пальцем на противоположную сторону.
«Чем же мне нравится Максвелл? — думал я, шагая к стоянке. — Несомненно, большего эгоиста в жизни я не встречал. Он считает жизнь игрой, и люди, которыми он себя окружает, для него — фишки. Или карты. Но я — другое. Или мне кажется? Однажды он сказал мне, что дружит со мной «наперекор советам многих» только потому, что не может понять моих жизненных целей».
— Ты считаешь себя чем-то особенным, верно? — спросил он тогда. — Все эти книги и всяческое барахло, которое читаешь… Сколько бы ты ни читал, старикан, всё равно не изменишься. Это я тебе говорю. Так что не теряй лучше времени.
Я уважал его и старался доказать, что стремлюсь к чему-то, скрывая хаос, царивший в моей душе. Я не видел более талантливого футболиста, чем Максвелл. Он был безупречным полузащитником, полностью отдававшим себя игре и готовым в любое мгновение принести в жертву жизнь — как свою, так и чужую — ради победы. Соперники чувствовали это, видели в его глазах и потому боялись; партнёры боготворили его. Едкие замечания Максвелла в адрес линейных, не сумевших поставить заслон, доводили до слёз; беспощадно он наказывал защитников, по своей вине не справившихся с нападающими противника. Два года назад во время товарищеского матча в Питтсбурге в четвёртом периоде он дал два фантастических паса, закончившихся заносами в зону противника, и мы выиграли. А сразу после игры Максвелла отвезли в больницу со сломанной челюстью.
Он мог вынести любую боль, давал идеально точные пасы и брал любую женщину, какую только хотел. Так он жил — казалось, независимо от обстоятельств. И я гордился дружбой с ним, хотя никому в этом не признавался.
Я и с другими игроками в команде дружил, однако у большинства были семьи, и они жили в просторных домах с тремя спальнями. Кроме биржевых сводок, они ничего не читали и каждую свободную минуту отдавали торговле недвижимостью — за что им платили. Жён своих они заставляли рожать как можно чаще, чтобы хоть чем-то занять их и не тратить собственные нервы на ревность. Они платили триста долларов в месяц за дом с кирпичной облицовкой, центральным отоплением и кондиционированным воздухом, из автомобилей предпочитали девятиместные фургоны, позволяющие вывозить всю семью за город или в Хайлендский торговый центр.
— В футбол играешь не вечно, — учили они меня. — Надо пользоваться тем, что твоё имя что-то значит.
Это «что-то» всегда озадачивало меня.
Нет, Максвеллу нельзя было отказать в оригинальности, а в мире, яростно, неумолимо стремящемся к серой одинаковости, это было большой ценностью.
— Ты посмотри на них, — сказал Максвелл, показывая на дико пляшущих, визжащих гостей. — Они сумасшедшие.
— Ну и что? Ты тоже.
— Да, но я осознаю это. Они считают, — продолжал Максвелл, — что всё нормально.
— А ты так не считаешь? Он долго молчал.
— Иногда мне кажется, — сказал он тихо и странным каким-то тоном, — что я точно знаю, чего хочу и к чему стремлюсь. Но когда, потратив массу усилий, я достигаю цели, чувствую, что всё… бессмысленно… всё как-то… — Он опустил голову.
— Дело в том, — сказал я голосом то ли священника, то ли профессора, — что жизнь часто идёт параллельно с тобой. Ускользает. А ты…
Максвелл посмотрел на меня с нескрываемым презрением. Какая-то девушка выскочила из двери и упала в бассейн. За ней вышел Джо-Боб в одних трусах.
— Они любят футбол, — сказал я, кивая в сторону дома Энди, — потому что всё просто и ясно: победа или поражение. А самое неприятное для болельщика — ничья.
Джо-Боб наклонился, протянул руку и вытащил девушку из бассейна. Потом поднял её над головой, как куклу, и снова бросил в воду.
— Мы марионетки, зарабатывающие на жизнь тем, что нас бьют по голове, а на табло появляются новые и новые цифры. Мы чем-то похожи и на цыплят, которым впрыскивают гормоны для увеличения белого мяса.
— А ещё на кого мы похожи? — спросил Максвелл. — Хватит туфту гнать. Скучно.
Девушка вылезла из бассейна и ударила Джо-Боба табуретом по голове. Он расхохотался, отвесил ей пару оплеух и, схватив за волосы, поставил на четвереньки. Потом он в третий раз столкнул её в воду.
— О чём ты думаешь? — спросил Максвелл.
Я посмотрел на него. Неужели ему нужен серьёзный ответ? По-видимому, да.
— Мне не даёт покоя мысль о завтрашнем дне. Мания. Страх.
— Чего ты боишься?
— Того же, что и ты, Сэт. Что вышибут из команды — и все дела. И никому ты не будешь нужен.
— Ерунда. Конкуренция, наоборот, придаёт мне силы.
— Мне тоже, Сэт. Но конкуренция — это страх и ненависть, и это придаёт нам силы. Страх и ненависть, — повторил я.
Он потянулся, не вставая, покачал головой, посмотрел на ноги.
— Я не боюсь, — сказал.
— Чего не боишься?
— Так… просто — не боюсь.
— Чепуха! Ты так боишься проиграть, что… — Он посмотрел на меня, и я, не найдя нужного слова, замолчал.
— И на кой чёрт всё это нужно! — пробормотал я минут пять, а может, полчаса спустя.
— Это можно понять, только выйдя из игры, — отозвался Максвелл.
Он был прав. Но я не собирался выходить из игры. Я посмотрел на ту сторону бассейна. Девушка исчезла. Или ей удалось ускользнуть от Джо-Боба, или она уже лежала на дне.
Максвелл засопел и уронил голову на грудь. Я обогнул бассейн и вошёл в дом. Все куда-то исчезли, я пожалел, что Шарлотта Каулдер уехала. Из спальни доносились странные приглушённые звуки.
