Александр Володин - Осенний марафон
— Здравствуйте, — смущаясь, сказал он. — Я к вам.
— Прошу.
— Я на секундочку. Вот, просили передать.
Пташук протянул ему бумажный пакетик. Бузыкин развернул — там были его часы.
— Спасибо, — сказал он. Положил их в карман. — Простите, мне собираться надо.
— Да, да… — Пташук мялся, не уходил. — Андрей Павлович, и еще. Алла Михайловна просила вам сказать, чтобы вы больше к ней не приходили. Такая нелепая миссия…
В дверь, мимо Пташука, протиснулся сосед. Он был подавлен, встревожен. Когда Пташук, простившись, ушел, сосед спросил:
— Это кто?
БУЗЫКИН. Пташук.
СОСЕД. Из милиции?
БУЗЫКИН. Нет.
СОСЕД. Палыч, беда. Биля в вытрезвитель замели.
БУЗЫКИН. Зачем?
СОСЕД. После грибов пообедали — пошли в гастроном. Не хватило. Опять сходили. А там дружинники. Я говорю им: это профессор! Из Англии! Они ржут. Он в ватнике, я ему ватник подарил…
БУЗЫКИН. Где он сейчас?
СОСЕД. В пятом, у поликлиники… Я же их нормы не знаю, он хочет — беру, а то подумает, мы жмоты. Беги, Палыч, там до девяти.
БУЗЫКИН. Сейчас не могу. Жена на работу пошла отпрашиваться, а я сейчас соберусь-и в аэропорт. Вернусь — схожу.
СОСЕД. Я же тебе толкую, там в девять перерегистрация. Ему пятнадцать суток, а мне телегу на работу. Кто поил? Харитонов… И ты, — со значением добавил он.
БУЗЫКИН. Ладно.
СОСЕД. Ну, я пошел. Там трубы привезли… Если про меня будут спрашивать — молчи. Только оденься, а то подумают, что ты тоже…
Бузыкин сидел перед столом дежурного милиционера. Тот спрашивал:
— Фамилия?
— Флетчер.
— Имя?
— Билл. Два эл.
— Отчество?
— Не знаю.
— Что же вы, свое отчество забыли?
— Это не мое, это его.
— А я вас спрашиваю. У него же нет документов, с кого я буду штраф брать?
Бузыкин, с трудом собравшись:
— Бузыкин, Андрей Павлович…
— Имя?
— Прошу вас, нельзя ли побыстрей, у меня дочь улетает…
Бузыкин под руку вел Билла по коридору гостиницы. Вид у англичанина был помятый, он в ватнике, ворот рубашки расстегнут, в руках резиновые сапоги.
БУЗЫКИН (коридорной). Триста двадцатый, пожалуйста.
КОРИДОРНАЯ. Его нет. Он не ночевал сегодня.
БУЗЫКИН. Это он.
БИЛЛ. Это я.
КОРИДОРНАЯ. Не мутите голову, там иностранец живет.
БИЛЛ. Это я иностранец.
БУЗЫКИН. Побыстрей, пожалуйста, я опаздываю.
Коридорная пригляделась.
— Не узнать… — дала ключ.
Бузыкин быстро повел профессора в номер.
БИЛЛ. Там было много новых слов. Я запомнил.
БУЗЫКИН. Хорошо, хорошо.
Билл рухнул на кровать.
Я алкач, да?
БУЗЫКИН. Апкач, алкач.
БИЛЛ. А ты — ходок.
БУЗЫКИН. Ходок я, ходок.
БИЛЛ. Хорошо сидим…
По зданию аэропорта Бузыкин бежал с коробкой к справочному бюро.
— Товарищи, простите. Товарищи, простите, у меня самолет улетает, — пробился к окошку. — На Норильск не улетел?
— Вон на Норильск. Летит.
Дождь все лил. Автобус ехал по шоссе, разбрызгивая воду.
Бузыкин сидел рядом с Ниной, смотрел в окошко.
— Вот и остались мы одни.
— Не мы, а я.
— И я.
— Не надо, Андрюша. Ты, наверное, сейчас думаешь: раз Леночка уехала, значит, я теперь осталась одинокая, несчастная, и ты теперь обязан быть рядом, опекать… Наоборот! Я все это время унижалась, боролась за тебя только потому, что не хотела травмировать Лену. А теперь ты свободен! Живи как хочешь! Если честно, мне даже лучше, чтобы ты ушел. Я тебя боюсь! Все время думаю: вот сейчас он что-нибудь соврет. Вот что-нибудь соврет!.. Ведь так можно с ума сойти. В конце концов, я тоже буду свободна…
— Нина. Там у меня все. Было. Но теперь — все. Прости.
Не сразу она поверила. Не сразу даже поняла это. А когда поняла, слезы покатились по щекам. Чтобы как-то объяснить это, укорила:
— Хоть сегодня-то мог прийти бы вовремя… Леночка так тебя ждала! «Где отец? Где отец?..»
— Да меня в этом чертовом вытрезвителе промурыжили.
Вспомнить бы ему, что вытрезвитель — тема опасная.
Жена поднялась.
— Выпусти меня.
— Постой! Я же не говорю, что я был в вытрезвителе! Это Билл был в вытрезвителе!
— Товарищ водитель, прошу вас, остановите машину!
— Товарищ водитель! — рванулся за ней Бузыкин. — Не надо останавливать!
Автобус все же остановился. Она выскочила. Бузыкин за ней. Она увидела такси, подняла руку.
Бузыкин схватил ее за руку.
НИНА. Не трогай меня!
БУЗЫКИН. Нина. Я был в вытрезвителе. Клянусь Леной.
НИНА. Клянешься Леночкой! Когда она сейчас там… в воздухе!
Стукнула его по физиономии — сильно, так, что у него мотнулась голова. И снова подняла руку. Машина остановилась. Она села. Бузыкин остался один. Пошел к городу. На дороге валялась картонная коробка. Наподдал ее. Но тут же запрыгал на одной ноге. Вернулся, хромая, развернул коробку — в ней лежал кирпич.
В институте на лестнице стояла Варвара.
— Что с тобой? Бузыкин! Почему хромаешь?
— Так надо, — сказал он.
— Ну, Бузыкин, ты сейчас упадешь. Знаешь, что сказал Веригин? Что мои переводы стали лучше твоих.
— Поздравляю.
— А знаешь, почему я сюда притащилась?
— Ну.
— На Скофилда в плане ты стоял?
— Ну.
— Передали мне… Как ты к этому относишься?
Вот это Бузыкина подсекло. Это было несправедливо, нечестно, глупо, нелепо, больно! И главное, если бы это произошло само по себе, без его участия, помимо него! Но нет, он сам все устроил, сам этого добился. Как дальновидный, но сумасшедший гроссмейстер тщательно готовил себе мат… Как он к этому относится?
— Отрицательно.
— Ну вот, так и знала!.. Бузыкин, совесть у тебя есть? Наконец мне дали серьезную работу! Что же мне — идти отказываться?
— А что же тебе от меня-то надо? — спросил Бузыкин.
— Я хочу, чтобы ты не считал, что с моей стороны это свинство.
— Ладно, это не свинство.
Он пошел дальше. Варвара шла за ним.
— Тогда слушай, Бузыкин. Ты еще не начал? Может быть, у тебя есть какие-нибудь наброски? Я бы воспользовалась?
— Что?.. А полы помыть тебе не требуется? А то я вымою, ты только свистни!
Оставил ее, пошел дальше. Теперь, однако, он шел совсем иначе. Он прихрамывал как участник больших сражений. Он смотрел на встречных орлино. Он отвечал на приветствия приказным голосом.
Углядев в коридоре Шершавникова, который беседовал с пожилым профессором, Бузыкин направился к ним. Он почтительно поздоровался за руку с профессором. Шершавников рассеянно протянул ему руку:
— Здорово, Бузыкин!
— А вот вам я руки не подам, — сказал Бузыкин.
Шершавников не понял:
— Почему?
— Потому что вы мне глубоко антипатичны.
Лицо у Шершавникова затвердело.
— Не идет тебе это, Бузыкин. Не идет.
— И все-таки, Шершавников, прошу тебя на будущее. Не ставь себя в глупое положение.
Он попрощался за руку с профессором и сурово захромал в аудиторию.
Студенты занимались своими кропотливыми делами. Бузыкин сел за стол, принялся проставлять зачеты. Зачетную книжку протянул и Лифанов.
— Андрей Павлович, у нас тут недоразумение произошло. Помните, вы поставили мне зачет?
— Ну, помню.
— Так число-то вы проставили этим годом, а надо было тем годом. И теперь мне стипендию все равно не дают. Ведь не сдал-то я за прошлый семестр!
Бузыкин поднял голову.
— Слушайте, Лифанов! В хартии переводчиков говорится, что перевод в современном мире должен способствовать лучшему пониманию между народами! А вы будете только разобщать! И прошу иметь в виду всех! Никаких поблажек не будет! Никаких!
Он ехал в «Запорожце». Евдокимов был за рулем. Машина остановилась.
— Помочь? — спросил Евдокимов.
— Чего там, у меня две рубашки, — сказал Бузыкин.
Вошел в развороченную комнату. Сразу увидел лист бумаги, приколотый к стремянке. Написано было красиво, фломастером: «Андрей, я ушла. Освобождаю тебя от прощания с красивыми словами». Он вышел на балкон, свернул записку в трубку, крикнул в нее как в рупор:
— Володя, тебе повезло, живи один! Она сама ушла!
Машина развернулась, уехала со двора.
Он вернулся в комнату. Решил передвинуть письменный стол, чтобы можно было ходить по комнате. Но стол был дряхловат, ножка подкосилась, книги рухнули на пол. Стал собирать — зазвонил телефон.
— Бузыкины! Вы когда-нибудь кончите базарить?
— Кто говорит?
— Снизу говорят!
— А в чем дело?
— А в том, что у нас тут люстра качается!
Чувство обиды и мести не оставило Бузыкина. Он взял чашку, приподнял ее и бросил на пол. Она звонко раскололась. Снизу застучали в потолок. Бузыкин стал искать, что бы еще швырнуть, но в это время вошел сосед, Василии Игнатьевич. Он был тих и вежлив.
