Брет Эллис - Правила секса
— Знаю.
— У него заячья губа!
— Да знаю, знаю. По-моему, это… возбуждает.
— О’кей.
— Те, у кого заячья губа. Запиши это.
— Как насчет Милашки-Придурашки?
Меня подмывало поинтересоваться, что это за Милашка-Придурашка такой, но почему-то я никак не мог заставить себя сосредоточиться и спросить. Чувствовал я себя дерьмово. Я совсем не знаю этих людей, думал я. Ужасно быть на третьем курсе, теперь актерского отделения. Я начал потеть. Отодвинул кофе и достал сигарету. Я столько раз менял специализацию, что мне стало вообще наплевать. Театральный — последнее, что мне выпало. Дэвид Ван Пельт был отвратителен, или, по крайней мере, я так считал. Но сейчас, в это утро, его имя несло в себе нечто эротическое, и я прошептал: «Дэвид Ван Пельт», — но вместо этого вырвалось имя Митчелла.
Затем неожиданно они заржали, все так же сгрудившись над листом, они напоминали мне трех ведьм из «Макбета», только заметно лучше выглядели и носили Армани.
— А как насчет тех, чьи родители до сих пор женаты?
Они засмеялись, поздравили друг друга и записали это с довольным видом.
— Извините, — прервал я, — но мои родители все еще женаты.
Все подняли глаза, улыбки моментально сдулись, на лицах глубокое огорчение.
— Что ты сказал? — спросил один из них.
Я прокашлялся, сделал театральную паузу и сказал:
— Мои родители не в разводе.
Наступила долгая тишина, а затем они возопили нечто среднее между обманутыми ожиданиями и нежеланием поверить и, подвывая, рухнули головами на стол.
— Да ладно! — удивленно и несколько настороженно сказал Раймонд, глядя на меня так, будто я только что раскрыл строжайшую тайну.
Дональд сидел с раскрытым ртом.
— Да ладно, Пол.
Он был поражен и даже отодвинулся, словно я прокаженный.
Гарри был в таком шоке, что не мог и рта раскрыть.
— Я не шучу, Дональд, — сказал я. — Мои родители такие скучные, что даже развестись не могут.
Мне нравилось, что мои родители до сих пор женаты. Был ли этот брак счастливым — оставалось гадать, но тот простой факт, что большинство или даже все родители моих друзей были либо в разводе, либо жили отдельно, а мои нет, давал мне скорее ощущение спокойствия, нежели обделенности. Я буквально вырос в глазах Митчелла и порадовался такой дурной славе. Я выжал из ситуации по максимуму и уставился на этих троих, чувствуя себя немного получше.
Они все так же ошарашенно таращились на меня.
— Возвращайтесь к своему дурацкому списку, — произнес я, хлебнул кофе и отмахнулся от них. — Хватит на меня пялиться.
Они медленно перевели глаза на список и вернулись к нему после короткой оглушительной тишины, но возобновили свою игру уже с меньшим азартом.
— Как насчет тех, у кого гобелены в комнате? — предложил Гарри.
— Это уже есть, — сказал Раймонд, вздыхая.
— Спиды еще остались? — спросил Гарри, вздыхая.
— Нет, — ответил Дональд, тоже вздыхая.
— Как насчет тех, кто пишет стихи о Женственности?
— Большевики из Канады?
— Все, кто курит гвоздичные сигареты?
— К слову о сигаретах, Пол, можно стрельнуть еще одну? — спросил Дональд.
Митчелл потянулся через стол и дотронулся до ее руки. Она засмеялась.
Я скептически посмотрел на Дональда.
— Нет, нельзя, — произнес я на грани истерики, — ни в коем случае. Это меня бесит. Ты вечно «стреляешь» сигареты, и больше я терпеть это не намерен.
— Да будет тебе, — сказал Дональд, как будто я просто шутил, — я куплю потом. У меня нет денег.
— Нет! Меня бесит еще и то, что твой отец владеет чуть ли не половиной «Галфэнд вестерн», а ты все время делаешь вид, будто у тебя никогда не бывает денег, — произнес я, пристально глядя на него.
— Неужели прям так все плохо? — спросил он.
— Да, Пол, кончай с этой эпилепсией, — сказал Раймонд.
— Почему у тебя такое дурное настроение? — спросил Гарри.
— Я знаю почему, — лукаво произнес Раймонд.
— Скоро свадьба? — хихикнул Дональд, посмотрев на стол Митчелла.
— Да, именно так все плохо.
Я был непреклонен и не обращал на них внимания. Убью эту шлюху.
— Ну дай ты сигарету. Не будь сукой.
— Ладно, я дам тебе сигарету, если скажешь, кто в прошлом году взял «Тони» за лучший костюм.
После этого наступила тишина, которая показалась мне унизительной. Я вздохнул и опустил глаза. Эта троица замолчала, пока в конечном итоге Дональд не сказал:
— Это самый бессмысленный вопрос, который я когда-либо слышал.
Я снова посмотрел на Митчелла, затем запустил пачку через стол.
— Бери быстрей. Я пошел за кофе.
Я поднялся и направился к выходу из столовки. Но потом мне пришлось остановиться и нырнуть в салат-бар, потому что шведка, с которой я был вчера, показывала свой пропуск контролеру. Я выждал, пока она не вошла в отдел раздачи. Затем быстро сбежал по лестнице и пошел на пару. Я думал попробоваться на эту пьесу Шепарда, но потом решил, что незачем париться, когда я и так не могу развести мизансцену своей жизни.
Я сел за парту и, пропуская мимо ушей монотонную речь профессора, поглядывал на Митчелла, который выглядел счастливым (еще бы, уложили его прошлой ночью) и делал записи.
Он с отвращением оглядел аудиторию, взглянул на курильщиков (он бросил, когда вернулся, — как это бесит). Возможно, они напоминали ему машины, представил я. Как трубы, выпускающие струи дыма, которые поднимаются из дырки в их головах. Он, изобразив крутой вид, оглядел уродливую девчонку в красном платье. Я взглянул на художества на своей парте: «Ты проиграл», «Земного притяжения нет», «Земля сосет», «Здесь спала семейка Брейди», «Что же стало с хипповской любовью?», «Любовь — говно», «Гуманитарные дипломы есть почти у всех таксистов». И я сидел там, чувствуя себя несчастным любовником. Но потом, конечно же, вспомнил, что теперь я просто несчастный.
Лорен
Просыпайся. Еще голову нужно помыть. Не хочется пропустить ланч. Иду в общий корпус. Выгляжу отвратно. Писем нет. От Виктора сегодня писем нет. Только записка, что в следующую субботу встреча АА будет не в Бингеме, а в Строуксе. Сегодня вечером «Рассвет мертвецов» в Тишмане. У меня просрочены четыре альбома из библиотеки. Натыкаюсь на эту нелепейшую девушку в розовом вечернем платье и очках, похожую на жертву шокотерапии, она ищет чей-то почтовый ящик. Еще одна мелочь, которая бесит. Поднимаюсь по лестнице. Забыла пропуск. Все равно пустили. На раздаче чизбургеров симпатяга в солнечных очках «Уэйфэрер». Прошу у него тарелку френч-фрайз. Начинаю заигрывать. Спрашиваю, как его занятия по флейте. Понимаю, что выгляжу отвратительно, и отворачиваюсь. Покупаю диетическую колу. Сажусь. Роксанн тоже здесь, но сидит почему-то с Джуди. Джуди ковыряет салат с жареной картошкой, рисом, сельдереем, листьями салата и тофу. Я нарушаю молчание: — Меня тошнит от этого места. Все воняют сигаретами, мнят себя невесть кем и только и думают о том, как бы выпендриться. Я уматываю отсюда, пока не появились первогодки.
Забыла кетчуп. Отодвигаю тарелку с френч-фрайз. Закуриваю. Никто из них не улыбается. Оу… Кей… Отколупываю кусочек засохшей голубой краски со штанины.
— Ну… так что за дела?
Смотрю по сторонам и замечаю Дуболома краем глаза в отделе напитков. Поворачиваюсь обратно к Джуди:
— А где Сара?
— Сара беременна, — отвечает Джуди.
— О черт, да ты бредишь, — говорю я, придвигая стул, — расскажи-ка.
— Да чего тут рассказывать? — спрашивает Джуди. — Роксанн об этом все утро только и твердила.
— Я дала ей дарвон. — Роксанн выкатывает глаза, она курит сигарету за сигаретой. — Сказала ей сходить на психотерапию.
— О черт, да нет же, — говорю я. — Что она будет делать? Я имею в виду, когда?
— На следующей неделе, — отвечает Роксан, — в среду.
Я тушу сигарету. Неохотно ем френч-фрайз. Беру кетчуп у Джуди.
— А потом она едет в Испанию, я полагаю, — говорит Роксанн, опять выкатывая глаза.
— В Испанию? Зачем?
— Потому что она ненормальная, — говорит Джуди, поднимаясь. — Кто-нибудь хочет еще чего-нибудь?
Виктора.
— Нет, — говорю я, по-прежнему глядя на Роксанн. Джуди уходит.
— Она была очень расстроена, Лорен. — Роксанн со скуки поигрывает своим шарфом и ест френч-фрайз.
— Могу представить. Мне надо с ней поговорить, — говорю я. — Это ужасно.
— Ужасно? Хуже не бывает, — говорит Роксанн.
— Не бывает, — соглашаюсь я.
— Ненавижу, когда это происходит, — говорит она, — ненавижу.
Мы доедаем фрайз, которые сегодня довольно аппетитные.
— Это ужасно, я знаю, — киваю я.
— Ужасно, — говорит она. Еще больше одобрения.
— Я начинаю думать, что роман — иноземное понятие.
Ральф Ларсон. Мимо в поисках места проходит с подносом препод по философии, за ним семенит мой препод по графике. Он смотрит на Роксанн и говорит:
