Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.
— Теперь я ее знаю, — продолжал Пирошников, обращаясь одновременно к себе и Толику. — И теперь мы вместе кое-что знаем, верно? А поэтому… А поэтому мы сильнее! Вот так, малыш!
И наш герой, широко улыбнувшись, залез рукой под капюшон Толиковой зюйдвестки и потрепал его волосы. Толик оказался несколько взмокшим под меховым капюшоном, и Пирошникову прибавилась новая забота — как бы еще мальчик не простудился! Они сделали передышку на какой-то площадке с четырьмя дверями, ни одна из которых даже отдаленно не напоминала двери Наденькиной квартиры, причем молодой человек откинул капюшон с головы Толика и вытер ему пот со лба.
Сейчас он думал уже не о встрече с Наденькой, а больше о том, чтобы быстрее доставить Толика в теплое и безопасное место, где тот мог бы отдохнуть от утренних переживаний.
— Надо идти, — сказал он. — А ну-ка!..
И Пирошников подхватил Толика под мышки и посадил себе на плечи. Мальчик вскрикнул от неожиданности и уже на плечах радостно рассмеялся, а Владимир, как альпинист, плотно ставя ноги на каждую ступеньку, продолжал восхождение.
На лестнице, дотоле пустынной, стали попадаться люди, спешившие вниз. Они обходили Пирошникова осторожно, боясь задеть и поглядывая на него с оттенком уважения, точно на заботливого и сильного отца. Наш герой, придерживая Толика за ноги, шагал и шагал вверх, а лестница неторопливо уходила назад, не собираясь сдаваться. Еще раз повстречался бородач, который сидел, обхвативши голову руками, на ступеньке и горевал. Он с надеждой поднял лицо на Пирошникова, но ничего не сказал, лишь удивление отразилось в его глазах.
Между тем лестница становилась все круче, а ступени выше. К тому же некоторые из них были выщерблены, так что наш герой пару раз едва не упал, когда его ступня попадала в выемку. Глаза Пирошникову заливал пот, в них было уже темно, и скакали красные огоньки под веками, когда он прикрывал их, но что-то подсказывало Пирошникову продолжать путь. Собственно, ничего и не оставалось другого, как борьба с лестницей, поскольку укрыться было некуда.
— Тебе тяжело, — сказал Толик. — Я пойду сам, я уже не устал.
Пирошников опустил его вниз и почувствовал, как заныли мышцы спины. Вдобавок и в груди закололо, когда он нагнулся, поправляя на Толике куртку. Наш герой расправил плечи и несколько раз вздохнул глубоко, а потом, утерев пот со лба, упрямо пошел дальше. В нем уже закипала нешуточная ярость. Впервые в жизни, кажется, Пирошников действовал с таким упорством и терпением, и надо же! — здесь они растрачивались на бессмысленное восхождение.
«Нельзя идти вниз. Вниз нельзя», — твердил про себя наш герой.
Бородач больше не встречался, и по этому признаку Пирошников понял, что круги лестницы становятся все шире, а возможно, она уже начинает раскручиваться и распрямляться. Это придало ему сил, он стиснул зубы и так, сквозь зубы, запел с остервенением тот же марш «Нам нет преград», который очень подходил к случаю. Толик поспевал за ним, высоко поднимая коленки, но дышал тяжко и жалобно выглядывал из-под капюшона. Пирошников взял его в охапку и прижал к груди, продолжая движение. Толик обхватил его за шею меховыми рукавами, концы которых повисли за спиною Пирошникова, и лицо его оказалось совсем близко с глазами Владимира. Пирошников заставил себя улыбнуться, чувствуя, что силы уже на исходе, и прошептал Толику на ухо:
— Ничего, малыш! Ничего…
И тут он увидел наконец, что стоит на площадке перед последним и коротким пролетом, заканчивающимся голубой дверью, у которой он уже был однажды, но на этот раз открытой. Наш герой собрал все силы и, пошатываясь, медленно одолел пролет.
Он не спеша, сдерживая умное дыхание, поставил Толика за высокий порог двери, а потом шагнул к мальчику, снова, как при побеге через окно и черный ход, покидая пространство, ограниченное лестницей и квартирой. За голубой дверью был чердак. В темноту уходили бревенчатые треугольники стропил, почерневшие от времени; пол, усыпанный толстым слоем золы, проминался под ногами, а по нему была проложена тропка из узких качающихся досок. Пирошников пошел по ней, подталкивая впереди себя Толика и не веря еще, что удастся выбраться на волю. Нервы его были напряжены, поскольку, неровен час, ожидали какого-нибудь очередного фокуса. Собственно, можно было рассчитывать попасть лишь на крышу, но и это устраивало нашего героя. Пускай хоть на крышу! Пускай хоть таким способом будет сломлена лестница! Атам посмотрим…
Где-то в глубине показалось светлое пятно, и Пирошников сообразил, что оно должно происходить от чердачного окна. И действительно, тропка без всяких приключений привела наших героев к четырем деревянным ступенькам, поднимающимся к распахнутым створкам этого самого окошка, расположенного, как обычно, в торце треугольного выступа над крышей.
— Погоди, Толик, — сказал Пирошников, обходя мальчика. — Тебе туда не нужно. Я сейчас…
И он без лишней спешки, на взгляд довольно спокойно, поднялся по ступенькам и, держась руками за перекладину над окошком, просунул в него сначала ноги, а потом и вылез на крышу полностью. Толик тоже взошел на вторую ступеньку и высунул нос на воздух, следя за молодым человеком.
Пирошников осторожно выпрямился на чрезвычайно покатой поверхности крыши, покрытой слежавшимся в лед зернистым и грязным снегом, и первым делом взглянул в небо. День был великолепный. Солнце сияло высоко, облизывая снежные крыши домов теплыми своими лучами, отчего те блестели, как леденцы, и обрастали сосульками у карнизов. Везде были крыши, крыши, крыши — самые разнообразные: плоские и островерхие, с трубами и без, расположенные на разных уровнях и точно составляющие вместе танцующую рыбью чешую, где каждая чешуйка повернута под углом к соседней и переливается на солнце.
Нашему герою показалось, что по этим крышам можно уйти хоть на край света — так тесно они примыкали друг к другу, скрывая узкие пропасти улиц. Лишь одна пропасть лежала открытой в трех метрах от Пирошникова. Это была улица, которую он уже хорошо изучил, наблюдая из окон квартиры. Там, внизу, на проезжей части виднелась коротенькая фигура дворничихи тети Мани, которая стояла, задравши голову, и следила за происходящим на крыше. Тротуар возле дома был обнесен веревкой с навитыми на ней красными тряпочками, что указывало на опасность. И действительно, взглянув вправо, наш герой увидел воткнутый в снег железный лом в двух шагах от себя, а подальше двух рабочих, обвязанных веревками вокруг пояса, которые, стоя над пропастью, сбивали ледяные наросты сосулек с карниза. Сосульки отрывались и проваливались за кромку крыши, а потом снизу доносился звонкий взрыв.
