Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома
— А ты разве не знаешь? В том-то и весь секрет. Если живешь так, как хочешь, если всегда остаешься собой и окружаешь себя только хорошими, самыми лучшими людьми, то умирать совершенно не страшно.
— Как-то это не логично. Если человек счастлив, ему хочется жить долго-долго, разве нет? Хочется быть счастливым как можно дольше. Целую вечность. — Я стряхнула пепел в красивую керамическую тарелку, которую Тоби использовал вместо пепельницы.
— Нет, все как раз наоборот. Несчастливые люди хотят жить долго, потому что считают, что не сделали всего, что хотели сделать. Считают, что многого не успели. Потому что им не хватило времени. Они считают себя обделенными. Считают, что им чего-то недодали.
Тоби выставил руки перед собой ладонями наружу, как будто прижал их к невидимому стеклу.
— Полируем туда-сюда. — Он принялся гладить ладонями воздух плавными круговыми движениями, то одной, то другой рукой попеременно. — Что-то я очень мудреное сказанул. Прямо-таки чувствую себя великим учителем. Этаким мистером Мияги из «Малыша-каратиста».
Я рассмеялась, потому что даже представить не могла, что Тоби смотрит такие фильмы. Но потом снова задумалась над его словами. Я действительно не понимала такого подхода, однако в какой-то момент мне показалось, что я почти ухватила суть. Что-то мелькнуло в сознании, какая-то смутная мысль, но я не сумела ее удержать.
— А вы сами? — спросила я.
— Что — я сам?
— Вы не считаете, что вам чего-то недодали?
Тоби поднес сигарету к губам, глубоко затянулся и медленно выдохнул дым.
— Я думаю, что отношусь к той очень немногочисленной группе людей, которые не ждут, когда в их истории раскроется смысл и суть. Если бы моя жизнь была фильмом, я бы давно ушел из кинотеатра.
— А я бы не ушла.
— Это потому, что ты не видела первую половину.
— Тогда расскажите. Расскажите мне все.
Тоби нахмурился и провел рукой по волосам.
— В другой раз, хорошо? Как-нибудь в другой раз. Слушай, погода сегодня отличная. В кои-то веки ты не привезла с собой дождь. — Он улыбнулся, давая понять, что это шутка. — Может, пойдем прогуляемся?
Я сразу поняла, что никогда не узнаю подлинную историю жизни Тоби. Другого раза не будет. Все, что происходило между мной и Тоби, происходило здесь и сейчас. Больше у нас не было ничего. Только здесь и сейчас. И еще Финн. Конечно, у нас был Финн. Но никакой общей истории и никакого будущего: только разрозненные кусочки — и несколько месяцев впереди. И знаете, это было совсем неплохо. Это значило, что все можно сделать как надо. По-настоящему правильно. Именно так, как должно быть.
— Вы прямо в этом пойдете? — спросила я, указав пальцем на пушистый синий халат.
— Только если тебе хочется, чтобы я так пошел, — сказал он шутливым тоном. Я встала и вышла из спальни, плотно прикрыв за собой дверь, чтобы Тоби мог переодеться.
Каждый раз, когда я бываю в городе, у меня возникает стойкое ощущение, что я здесь чужая и что это сразу бросается в глаза. Как будто все люди на улицах, все настоящие жители города мгновенно распознают во мне девочку из предместья. Не важно, как я одета и как пытаюсь себя подать, — Вестчестер написан у меня на лбу большими горящими буквами. Но когда мы ходили по городу с Финном, все было иначе. Рядом с ним я себя чувствовала настоящей жительницей Нью-Йорка. Он был своим в городском мире, и часть этого «свойства» передавалась и мне. Я думала, с Тоби будет точно так же. Но нет. С Тоби у меня было чувство, что мы оба в этом огромном городе чужие. Я чувствовала себя даже не девочкой из предместья, а человеком, приехавшим издалека, с другого конца света. И что самое странное, эта чужеродность меня совершенно не огорчала. Мне не хотелось быть здесь своей. И это было почти так же здорово, как ощущать свою принадлежность, смешиваясь с толпой. Может быть, даже лучше.
Погода и вправду была замечательная — солнечная и теплая. И все прохожие на улицах, казалось, пребывали в приподнятом настроении. Мы с Тоби дошли до Риверсайд-парка, который тянется узкой полоской зелени вдоль набережной Гудзона вплоть до Сто пятьдесят восьмой улицы. Я была страшно рада, что мне снова есть с кем поговорить, и поэтому болтала без умолку. Я рассказывала Тоби о Грете. О «Юге Тихого океана» и «Энни». О том, что Грета, возможно, станет звездой Бродвея.
Тоби рассмеялся:
— Звездой Бродвея? Вот бы Финн порадовался!
Потом я рассказала, как нашла Грету в куче опавших листьев в лесу после вечеринки. Рассказала о том, что раньше мы с Гретой были лучшими подругами, но теперь все изменилось. Теперь Грета меня ненавидит.
— На самом деле она тебя не ненавидит, — сказал Тоби. Но я возразила, что еще как ненавидит. Прямо-таки лютой ненавистью.
— В эту субботу опять намечается вечеринка, — сказала я. — И Грета хочет, чтобы я пошла. А я не хочу.
— Ну, возможно, там будет весело.
Я ничего не сказала, лишь бросила на Тоби красноречивый взгляд, в котором ясно читалось мое отношение к подобному веселью. В ответном взгляде Тоби читалось искреннее сочувствие.
— Вот поэтому Финн и хотел написать ваш портрет, — сказал он чуть погодя. — Он был уверен, что если напишет вас вместе, это свяжет вас навсегда. Честно признаться, я не знаю, о чем он думал. Ему хотелось сделать хоть что-нибудь… из-за того, как все обернулось у него с твоей мамой.
— Вы о чем?
Тоби нахмурился. Он долго молчал, словно решая, стоит ли продолжать разговор. А потом все же решился:
— Вообще-то, я не должен об этом рассказывать. Это не мое дело, да и кто я такой? Но, с другой стороны, а не все ли равно? Теперь-то уж точно без разницы… Финн всегда огорчался, что они с Даниэль утратили прежнюю близость, что Даниэль от него отдалилась. Раньше они были очень близки. Из-за постоянных переездов с места на место. Многие годы им было не с кем общаться, кроме как между собой. Именно Даниэль постаралась, чтобы их отец никогда не узнал, что Финн — гей. Самому Финну было вообще все равно, знает об этом кто-нибудь или нет, но она понимала, что это значит. И особенно, если твой отец — большой человек в армейской среде. Она устраивала для Финна липовые свидания со своими подругами. И конечно же, все эти подруги в него влюблялись. Так что на самом деле это было жестоко.
Я покраснела.
— Он говорил мне, что не хотел уезжать так надолго. Ты ведь знаешь эту историю, да? Как Финн уехал из дома? — Я кивнула с таким видом, как будто знала об этом всю жизнь. Как будто эта история уж точно не относилась к тем вещам, в которые никто не счел нужным меня посвятить. — Он говорил, что писал ей все время. Буквально с первого дня отъезда. Уже из автобуса, на котором уехал из города. Но она ему не отвечала. За несколько лет не написала ни разу. И, знаешь, я могу ее понять. Но Финн никого не хотел обижать. И уж тем более — Даниэль. Он вовсе не собирался ее бросать. Он собирался вернуться через пару месяцев. Но она не отвечала на письма, а мир оказался таким большим… Ведь ему было всего семнадцать. Можешь себе представить?
