Пауло Коэльо - Ведьма с Портобелло
Я на своей шкуре испытала, что такое, когда ребенка лишают матери. Так что, как только сюда явится первый судебный исполнитель, я буду стрелять. Пока патроны не кончатся. А кончатся – возьму кухонный нож! Выбьют – буду защищаться зубами и ногтями! Но Виореля они заберут только через мой труп. Пишется?
– Да. Но ведь есть способы…
– Нет никаких способов. Мой отец присутствует на процессе. Он говорит, что в соответствии с семейным правом решение может быть неблагоприятным… Мало что можно сделать… Выключи запись.
– Это – твое завещание?
Она не ответила. Я ничего не предпринимал, и она взяла инициативу на себя. Подошла к проигрывателю, поставила диск с той самой «музыкой степей», которую я уже успел выучить почти наизусть. Потом начала танцевать – так же, как на ритуалах, упорно противореча ритму и такту, и я знал, зачем она это делает. Ее диктофон продолжал записывать, превратившись в безмолвного свидетеля всего происходящего здесь. Тускнеющий предвечерний свет проникал сквозь неплотно задернутые шторы, но Афина погружалась в поиски иного света, который был здесь со дня сотворения мира.
Но вот искорка Великой Матери прервала танец, остановила музыку, обхватила голову руками и замерла. Потом вскинула на меня глаза.
– Ты знаешь, кто перед тобой? Или нет?
– Знаю. Афина и ее божественная часть – Айя-София.
– Я привыкла делать это. Не думаю, чтобы это было так уж необходимо, но я открыла способ встречать ее, а потом это сделалось в моей жизни традицией. Ты знаешь, с кем разговариваешь сейчас – с Афиной. А я – Айя-София.
– Знаю, – повторил я. – Когда я танцевал во второй раз у тебя дома, я открыл имя духа, ведущего меня: Филемон. Но я не слишком часто беседую с ним и слушаю, что он говорит мне. Но знаю, что, когда он обнаруживает свое присутствие, мне кажется, будто наши души наконец-то встретились.
– Вот именно. И Филемон с Айя-Софией сегодня будут говорить о любви.
– Тогда и я должен танцевать…
– Не нужно. Филемон и так поймет меня, ибо я вижу, что он затронут моим танцем. Человек, стоящий передо мной, страдает из-за того, что считает недостижимым, – из-за моей любви.
Но человек, который пребывает за пределами тебя, сознает: страдание, томления, ощущение оставленности – все это никому не нужные ребячества. Я люблю тебя. Но не так, как хочет этого твоя человеческая ипостась, а так, как пожелала божественная искра. Мы живем с тобой в одном шатре, поставленном на нашем пути Ею. И там поймем, что мы не рабы наших чувств, но их владыки.
Мы служим и принимаем служение, мы открываем двери наших домов и заключаем друг друга в объятия. Быть может, мы целуемся – ибо все, что насыщенно и полно проживается на земле, обретает свое соответствие в незримом. И ты знаешь, что, говоря это, я не провоцирую тебя и не играю твоими чувствами.
– Тогда что же такое любовь?
– Душа, кровь, плоть Великой Матери. Я люблю тебя с той же силой, с какой любят друг друга изгнанные души, встретившись в пустыне. Между нами никогда не будет никакого физического контакта, но страсть не бывает бесполезной и любовь не будет отринута. Если Мать пробудила ее в твоем сердце – значит, пробудит и в моем. Невозможно, чтобы энергия любви пропала втуне, – она могущественнее всего на свете и проявляется во многом и по-разному.
– Мне не хватает для этого силы. Эти абстракции угнетают меня и только усугубляют мое одиночество.
– И мне тоже. Мне нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. Но однажды наши глаза откроются, и разные ипостаси Любви смогут проявиться, и страдание исчезнет с лица земли.
Думаю, это уже не за горами. Многие из нас возвращаются из долгих странствий, где нас принуждали искать то, что нам не интересно. Теперь мы осознаем – «то» было ложным. Но и возвращение наше не может быть безболезненным, ибо слишком долго нас не было здесь и поневоле сочтешь себя в родном краю чужестранцем.
Не сразу придет время, когда мы найдем друзей, которые тоже ушли когда-то, и место, где были наши корни, где спрятаны наши клады. Но придет оно непременно.
Не знаю почему, но я почувствовал волнение. И оно придало мне решимости.
– Хочу говорить о любви.
– Мы и говорим о любви. Это всегда было целью всех моих поисков в жизни – добиться, чтобы любовь проявлялась во мне беспрепятственно, чтобы заполняла мои пробелы, чтобы заставляла меня танцевать, улыбаться, сознавать смысл жизни, оберегать моего сына, входить в контакт с небесами, с мужчинами и женщинами, со всеми, кто встречается мне на пути.
Прежде я пыталась обуздывать свои чувства, говоря: «Этот заслуживает моей нежности, а этот – нет»… Что-то в таком роде. Так шло до тех пор, пока я не поняла свой удел, увидев, что могу потерять самое дорогое.
– Сына.
– Ты прав. Самое полное и совершенное выражение любви. Это произошло в ту минуту, когда возникла возможность отдалить его от себя, когда я обрела самое себя, осознав, что никогда не смогу ничего приобрести, ничего утратить. Поняла я это, проплакав несколько часов кряду. И после всех этих мук та часть меня, которая зовется Айя-София, сказала мне: «Что за глупости ты выдумываешь? Любовь пребудет вечно! А сын твой рано или поздно уйдет от тебя!»
Я начал понимать смысл ее слов.
– Любовь – это не привычка, не компромисс, не сомнение. Это не то, чему учит нас романтическая музыка. Любовь – есть. Вот свидетельство Афины, или Айя-Софии, или Шерин: любовь есть. Без уточнений и определений. Люби – и не спрашивай. Просто люби.
– Это трудно.
– Ты ведешь запись?
– Ты же попросила выключить.
– Включи снова. Я повиновался.
– И мне трудно, – продолжала Афина. – И потому я ухожу и больше не вернусь сюда. Буду прятаться, скрываться… Полиция сможет уберечь меня от маньяков, но не от людского правосудия. У меня было мое предназначение, и, исполняя его, я зашла так далеко, что рискнула даже собственным сыном. Но не раскаиваюсь: я исполнила сужденное мне.
– В чем же оно, твое предназначение?
– Ты сам знаешь, ты был рядом с самого начала… Торить путь для Матери. Продолжать Традицию, погребенную под толщей прошедших веков, но теперь начинающую возрождаться.
– Быть может… – начал я и осекся. Но Афина выжидательно молчала, пока я не продолжил: – Быть может, ты начала слишком рано. Люди были к этому не готовы.
Она рассмеялась в ответ:
– Да нет, конечно, были готовы. Оттого-то все эти столкновения, мракобесие, агрессивная злоба. Силы зла – в предсмертной агонии, и сейчас они напрягают последние силы. Да, сейчас они кажутся особенно могучими, но это уже конвульсии, еще немного – и они не смогут оторваться от земли.
