Барбара Гауди - Наваждение
В кровати ее не было. Ее вообще не было в комнате. Несколько секунд он пребывал в уверенности, что девочка сбежала.
— Рон! — вдруг донеслось до него.
Она была в ванной.
— Это я, — отозвался он.
— А я все еще в ванной!
В глазах у него потемнело. Ноги стали как ватные. Выбора ему она не оставила.
Он подошел к двери. Дверь была открыта. Девочка вставала из ванной, и он смотрел на все ее голое, худенькое, золотистое тело.
— Вы можете дать мне полотенце? — спросила она.
Он снял с крючка купальную простыню.
— Долго я ванну принимала, да, Рон? Уже даже все пузырьки пропали.
Он вытер ей плечи, потом спину. Рэчел дрожала, как дрожат дети, пересидевшие в холодной воде. Он выронил полотенце, обхватил ее под мышки и вынул из ванной.
— Эй! — рассмеялась она.
Он перенес ее на кровать.
— Я же еще вся мокрая! — крикнула ему девочка.
Он почти не слышал ее от мощного гула в голове.
Потом положил ребенка среди плюшевых игрушек.
Она колотила по кровати ногами и пронзительно визжала, чередуя визг со смехом.
Она была похожа на какое-то первозданное существо, еще не успевшее оформиться и боровшееся за право дышать.
Она пыталась прикрыться, но Рон вырвал одеяло у нее из рук.
Она вытянула руки и замерла, глядя на него широко раскрытыми глазами, полными страха.
Рон отпустил одеяло и удивленно обернулся, словно хотел увидеть грозившую ей опасность. Он и мысли не допускал, что сам был ею.
Гул в голове стих. Он снова посмотрел на нее. Она вся забилась под одеяло, из-под которого высовывалась лишь ее пятка.
— О господи, Рэчел, — сказал он, — не бойся.
Девочка не шелохнулась, не издала ни звука.
— Оденься, — услышал он собственный голос. — А потом поднимись наверх.
Полицейский участок находился в северо-восточной части площади. Свободное место для парковки Нэнси заметила в северо-западном углу.
— Скотина, — простонала она и с силой ударила по рулевому колесу, когда подъехала туда.
В этот миг луч заходящего солнца блеснул на хромированном бампере стоявшей впереди патрульной машины и резанул ее по глазам.
Это знак, подумала Нэнси.
Она вышла из машины и с минуту постояла в нерешительности, пытаясь собраться с мыслями. Потом захромала в направлении полицейского участка — к мрачным, темным годам, которые, как она всегда знала, ждут ее впереди.
Глава тридцать пятая
Они молчали. Рэчел постукивала ногой по перегородке, отделявшей двигатель от кабины водителя, и покусывала нижнюю губу.
Рон сказал ей, что все работорговцы из этого района уехали, добавив, что сведения он получил от «доверенного лица», — так новость звучала более убедительно. Потом он распахнул обе двери в подвал и остался ждать девочку в мастерской. Рэчел поднялась туда через несколько минут. На ней была та же одежда, в которой он привез ее сюда, — красная маечка и белая юбочка. В руках она держала Лайла — плюшевую обезьянку, — прикрыв разодранный живот игрушки рукой. Девочка была босая.
— А где твоя обувь? — спросил он.
Она покачала головой, глядя мимо него:
— А вы уверены, что они уехали?
Ему вдруг пришла в голову мысль, что не поздно все переиграть, но тут же улетучилась. Он распахнул входную дверь:
— Уверен на все сто процентов.
Она сглотнула.
— Пойдем.
Ему нужно было, чтобы оба они отсюда ушли. Сейчас или никогда.
Рэчел покорно следовала за ним.
— Пойдемте.
На пороге она прижала обезьянку к груди и огляделась. Рон стал запирать дверь и вдруг подумал: «К чему теперь беспокоиться?» Он махнул рукой Винсу, запиравшему гараж. Тот пристально на него посмотрел, но ответного взмаха не последовало.
«Пока еще не поздно», — мелькнула мысль, но подумал он об этом без всякой надежды, просто констатировал факт.
Рон бросил взгляд на девочку. Прижав личико к окну, та быстро дышала. Он вспомнил, что, когда вез ее сюда, боялся, что ее может продуть, и почему-то захотел попросить прощение за то, что заклеил ей тогда рот липкой лентой. Все, что он хотел сказать ей, колом стояло в горле и не могло выплеснуться наружу из-за одной самой важной фразы, которую ему так и не суждено было произнести.
— Эй! — воскликнула вдруг девочка. — Это же моя школа! — Она бросила на него взгляд: — Куда мы едем?
Рон не ответил. Она снова уставилась в окно.
— Эй, — повторила она за миг перед тем, как он свернул к тротуару и затормозил.
Они были совсем рядом с ее домом. Перед ним стояла полицейская машина. На лужайке сидела собака.
— Это же Осмо! — воскликнула девочка и стала отстегивать ремень.
— Рэчел…
Она рассеянно оглядывалась по сторонам.
— Можно я попрошу тебя кое-что для меня сделать?
— Что?
Он снял темные очки.
— Не позволяй мужчинам себя трогать, — сказал он. — Никогда. Не садись к ним на колени, не пожимай им рук. — Он пристально вглядывался ей в лицо, и на долю секунды ему вдруг почудилось, что он видит перед собой полную непостижимой тайны взрослую женщину, в которую она со временем превратится. — Даже тем мужчинам, которых ты знаешь.
— Хорошо.
— Я серьезно тебе говорю.
Она кивнула:
— Хорошо.
Ремень наконец расстегнулся. Она распахнула дверцу.
— До свидания, Рэчел.
— Ох! — сказала она, одарив его широкой, вполне светской улыбкой. — Пока, Рон! Спасибо вам, что спасли меня!
Она выскочила из машины и побежала в длинных закатных тенях клонившегося к вечеру дня.
Обычно на закате Мика любил сидеть на крыльце. Но сейчас ему было трудно не реагировать на пристальное внимание людей, собравшихся на другой стороне улицы. Даже теперь, когда он стоял перед входной дверью, закрытой сеткой от комаров, зная, что на него многие смотрят, ему было как-то не по себе.
Он глядел на собак. Те почему-то были весь день необычно настороженными, реагировали буквально на каждый посторонний шум, поматывая головами. Осмо, которая никогда по собственному почину не спускалась с крыльца, вышла на лужайку.
— Они ее ищут, — сказал Мика, услышав, что сзади подошла Силия.
Силия взглянула ему через плечо, потом открыла дверь и вышла. Собаки приветствовали ее взглядами. Она присела на скамейку, почти укрывшись от толпы, хотя ей было уже почти без разницы, смотрит на нее кто-нибудь или нет.
Силия все еще была на взводе из-за письма. Она внимательно посмотрела на собак. Какая тайна была им ведома? Повернувшись к Мике, она спросила:
— Это ты им сказал, что надо еще две с половиной недели ждать?
— Они понятия не имеют, что такое недели.
— Я тоже, — вздохнула она.
Мика вышел к ней на крыльцо. Он вспомнил замечание Морриса о том, что та женщина могла говорить с Рэчел, чтобы поднять девочке настроение. Он погладил по голове Хэппи. Тут залаяла Осмо, и Хэппи сбежал к ней с крыльца.
Силия встала. Теперь скулили обе собаки. Мика спустился на лужайку.
— Осмо! — Он попытался унять собаку, взяв ее за поводок.
Силия раздвинула ветви сирени, чтобы взглянуть на то, что привлекло их внимание.
По улице к дому бежала девочка. Худенькая, с золотистыми волосами. В красной маечке.
Глава тридцать шестая
Когда залаяли собаки, Рон развернулся и поехал обратно тем же путем, каким приехал сюда. Слезы застили ему глаза. Он думал о том, почему не догадался купить себе пистолет, почему не смог предвидеть, что в жизни наступит этот момент. Теперь его былые мысли броситься с моста казались ему слишком банальными. Он решил, что самым простым и чистым способом для него был бы угарный газ. Для этого вполне достаточно провести в кабину шланг от выхлопной трубы и припарковать машину перед мастерской.
Он остановился в каком-то переулке и выключил двигатель. Или это по Дженни он так горько плакал? А может быть, по маме? Рон не помнил. Он с силой сжимал руль. Эпизоды жизни не мелькали перед ним, они плавно скользили, как церковная процессия. Он видел лица и комнаты, решетчатые заборы и модели самолетов, изображения труб и моторов. Он видел каждый свой восстановленный пылесос. Он видел, как Нэнси во сне корчит рожицы.
Бедняжка Нэнси… Рон вынул из кармана рубашки ручку, а из бумажника — визитную карточку. На ее чистой стороне он написал: «Нэнси Данфи не участвовала в похищении Рэчел Фокс. Я ее обманывал и использовал», расписался и положил бумажник с карточкой на еще не остывшее пассажирское сиденье. Он не сразу убрал с него ладонь. Когда сиденье стало таким же теплым, как его рука, он включил двигатель и поехал.
Потом люди станут говорить, что его страшила мысль о последствиях.
Но это не так. Тогда он не думал ни о тюрьме, ни о судебном процессе.
