Алексей Слаповский - Они
— Все, Вася, бросили тему. Да и нет у меня таких денег.
— Так бы и сказала.
Полина пошла к выходу (ее работа закончилась), но остановилась, обернулась:
— Ты бы полечился, Вася. Может, где лечат от тупости.
— А зачем? Быстро соображать вредно.
— Это почему?
— Да потому. Допустим, что-то такое происходит. В нашей жизни всегда что-то происходит, — пояснил Вася, то ли не надеясь, что Полина поняла, то ли и ее считая туповатой. — И происходит быстро. И сообразительный говорит: ага, я сделаю это и это. И делает. А я чешу репу. Но пока он делал, все в жизни поменялось. И оказывается, он поспешил, зря сделал. А я хоть и чесал репу, оказался прав. Поэтому я умней, хоть и тупой.
— Интересно, — сказала Полина. — Есть о чем подумать.
— Подумай.
Тут у Полины зазвонил телефон.
Она удивилась, увидев, что звонит брат. Это бывает очень редко.
16
Они с Полиной почти не общаются. В детстве еще как-то что-то было, а года три или больше — нет тем для разговоров, нет пересечений. Вернее, темы, конечно, есть, но оба опасаются: начнется спор — неприятно, возникнет согласие — тоже проблема: надо говорить о чем-то дальше, продолжать дружбу, вспомнить о родственности, а она обоим мешает, оба мечтают уйти из дома и пожить в одиночестве.
Гоша звонил по следующему поводу: на каком-то вокзале изловили Килила. Поместили в детский приемник-распределитель, но все данные о нем есть (по ним и поймали), в том числе адрес и телефон. Позвонили домой, там оказался Гоша. Сказали, что могут выдать ребенка родителям. Гоша сообщил, что родителей нет, но может забрать он, старший брат. Спросили, сколько ему лет, объяснили: не положено, Гоша несовершеннолетний. Поэтому Гоша и позвонил Полине. Она совершеннолетняя сестра, ей Килила выдадут, не будет же он там дожидаться, пока мать приедет.
Договорились встретиться у метро, откуда до этого самого распределителя можно дойти пешком.
Они очень давно не ходили вот так куда-то вместе, было даже немного неловко. Полина вдруг подумала, что окружающие могут принять брата за ее молодого человека и удивятся: слишком молод для нее этот молодой человек. Гоша думал почти в унисон: в кои-то веки он идет с красивой девушкой, и та сестра, и окружающие наверняка об этом догадываются. Поэтому они стали говорить о деле: люди, говорящие о деле, не выглядят близкими.
— Значит, Килька все-таки собирался куда-то уехать, если на вокзале поймали? — спросила Полина.
— Наверно.
— То есть, получается, все-таки украл он эти деньги?
— Черт его знает.
— Неужели вот так с деньгами и поехал?
— Вполне мог.
— Значит, у него их наверняка отобрали.
— Скорей всего. Хотя, не дурак же он, — сказал Гоша. — Зачем ему брать все деньги? Этот обокраденный заявил, что десять тысяч долларов там было. Килька, наверно, спрятал, а сколько-то взял с собой. Я бы так сделал.
— Ему двенадцать лет, он совсем ребенок.
— Хитрый ребенок, я-то его знаю. То притворится, будто ему лет восемь, то такой умный становится, будто пятнадцать. Мать звонила, кстати, — вспомнил Гоша.
— Откуда?
— Из деревни, сказала, что Геран скоро приедет, а она останется там дня на три.
— Ясно. А если Килил опять убежит?
— Он и при матери убежит, какая разница?
— Зачем они тогда его отпускают?
— А куда его? В колонию?
— Не хотелось бы.
Полина замолчала, думая о том, зачем Кильке столько денег. Вот взять бы у него взаймы с отдачей. Исполнится ему восемнадцать, она вернет с процентами. Через шесть лет она наверняка будет богаче, чем сейчас. Намного. (Если жива останется, подумала Полина, но не всерьез, а по привычке.) А на десять тысяч можно отлично свою жизнь устроить: снять квартиру, а потом... Сначала снять квартиру, а потом будет видно. В конце концов, обнаглеть, найти мужчину не слишком противного и устроиться при нем на четких материальных условиях.
Гоша тоже думал о деньгах. О тех пяти тысячах, которые нужны для вступления в ПИР.
Килила им выдали не сразу. Какая-то тетка в милицейской форме, крашеная блондинка, сначала расспрашивала их, потом позвала за собой, начали ходить по коридорам и кабинетам, тетка скрывалась за дверьми, говоря: «Посидите!» — приходилось сидеть и ждать. Наконец позвала в собственный кабинет с табличкой «Инспектор по делам несовершеннолетних Самсонова М. И.» Туда привели и Килила.
— Вот что, — сказала Самсонова Килилу. — Отдавать тебя вообще-то не следует. Ты, я вижу, опять убежишь. А?
— Не убегу! — шмыгнул носом Килил, показывая, что он готов и заплакать, если надо. Килил давно понял, что взрослые любят, когда перед ними раскаиваются и жалобятся, хоть и редко верят раскаянью и жалобам. Но это их успокаивает, им начинает казаться, будто они сделали все, что могли.
— Да хоть и убегай! — поощрила инспекторша с неприятной улыбкой. — Тебе же хуже. Сообщите вашим родителям, когда приедут, — обратилась она к Гоше и Полине, — что их сын теперь состоит на учете. Как бегун и как подозреваемый в воровстве. У меня вся информация есть, — хлопнула она по папке.
— Дело не завели, насколько я знаю, — сказал Гоша.
— Дело не завели, а подозрение осталось. А дело завести — пять секунд. Теперь слушай, — начала она объяснять Килилу. — Допустим, ты бежишь. Ты на учете, в картотеке, тебя найти — раз плюнуть, хоть ты в тайге скройся. Тебя ловят. Лишают твою маму родительских прав, могут передать сестре опекунство, но, я думаю, у нее своя жизнь, — покосилась Самсонова на Полину с легкой усмешкой, показав этим, что она и Полину, и ее жизнь видит насквозь, и оценивает не положительно, — поэтому, скорее всего, попадешь ты все-таки в колонию для несовершеннолетних. Понял?
— Понял, — буркнул Килил.
— Ничего ты не понял! — сделала мгновенный вывод опытная инспекторша. — Им хоть кол на голове теши, — сказала она Гоше и Полине. — Бегут и бегут, хоть ты что! И ладно бы бежали, гибнут ведь! Или попадают в руки к сволочам, которые из них калек делают и заставляют нищенствовать. Видели без рук, без ног детишек? Думаете, от природы такие?
— Ужас какой! — испугалась Полина.
— Это не ужас, это наша современная жизнь! А то берут ребенка, расчленяют и продают его органы за большие деньги. Это вам как?
Килил слушал, слегка приоткрыв рст. Он, в отличие от сестры, не испугался, он был уверен, что не дастся никому в руки, не позволит себя искалечить или расчленить, просто Килил любит всякую занимательную информацию.
— Ну? Что будем делать? — спросила Килила инспекторша, имевшая привычку, общую для всех чиновных людей: уже приняв в уме решение, добиться от других слов о желательности принятия именно этого решения.
— Отпустите, не побегу я никуда! — сказал Килил.
— А деньги ты брал или не брал? Какие деньги, кстати, у кого? — спросила Самсонова Гошу и Полину. — Я в отдел звонила, толком ничего не объяснили.
— Это выдумки все, — сказал Гоша. — У одного человека украли сумку на рынке, а рядом был Кирилл, вот он на него и подумал. Никаких доказательств.
— Да? Ничего, рано или поздно все прояснится. И тогда уж точно колония. Самого строго режима, понял меня, Кирилл? А оттуда, честно тебе могу сказать, нормальными людьми уже не выходят. Если выходят вообще. А чаще всего переходят уже в подростковую колонию, а потом во взрослую тюрьму вообще. Понял?
Килил в очередной раз кивнул.
— Ну, поверю тебе! Ты с виду разумный человечек, Кирилл, подумай, сколько горя ты себе и близким можешь принести! — воскликнула инспекторша с неожиданной теплотой, которая была на самом деле педагогически необходимой нотой. После этого она дала подписать Полине какие-то бумаги, и всех отпустили.
Килил шел домой между братом и сестрой, а они поглядывали на него, словно опасаясь, что он незамедлительно может дать деру.
— Ты в самом деле, — сказал Гоша, — не сходи с ума. Ты чего сбежать-то решил?
— Не сбегал я, а просто. Очень приятно, когда думают, что ты вор!
— Никто и не думает. Просто могло быть, что ты случайно. А потом испугался.
Полина поняла, к чему клонит Гоша. И подхватила:
— Теперь только глупить не надо. Если уж так получилось, надо все продумать.
— Признаваться теперь уже нельзя, — сказал Гоша. — Тогда колония, в самом деле. Ты лучше бы отдал в надежные руки, а тебе бы выдавали, сколько надо, чтобы никто не заметил.
Килил молчал.
— В самом деле, — сказала Полина. — Это все равно что тебе, допустим, машину подарили. А ездить ты все равно не можешь. И получается: и ты не ездишь, и никто не ездит.
— Ага, вам отдать! — проворчал Килил.
Гоша и Полина переглянулись. Слова Килила были для них признанием. Но Килил это уже понял и исправился.
— И никто мне машину не дарил. И денег я никаких не брал! Ясно? Купите лучше пожрать что-нибудь!
— А что, у тебя милиция всё отобрала? — спросил Гоша.
— Какое всё-то? У меня ни копейки с собой не было!
