Пол Боулз - Под покровом небес
В тот вечер Белькассим поужинал с ней, заставив проглотить жирную пищу после того, как красноречивыми жестами дал ей понять, что ее худоба малоаппетитна. Она взбунтовалась; ее тошнило от этой дряни. Но, как всегда, невозможно было не подчиниться его приказанию. Тогда она ее съела, как съела и на другой день, и ела все последующие дни. Она привыкла к ней и больше уже не ставила под сомнение. Дни и ночи перепутались у нее в голове, потому что иногда Белькассим приходил в кровать в полдень и покидал ее с наступлением сумерек, возвращаясь в полночь в сопровождении слуги, который нес подносы с едой. А она оставалась в комнате, где не было окон, обычно прямо в постели, лежа в ворохе разбросанных белых подушек, с полной пустотой в голове, если не считать воспоминаний или предвкушения близости с Белькассимом. Когда он поднимался по ступенькам на ложе, раздвигал полог, входил и ложился возле нее с тем, чтобы начать медленный ритуал освобождения ее от одежды, тогда часы, которые она проводила ничего не делая, обретали свой полный смысл. А когда он уходил, приятное состояние изнеможения и удовлетворенности еще долго не оставляло ее; она лежала в полудреме, купаясь в ауре бездумного блаженства — состояния, которое она быстро привыкла принимать как должное, чтобы потом, подобно наркотику, обнаружить, что она без него уже не может.
Однажды ночью он не пришел совсем. Она ворочалась и вздыхала так долго и так бурно, что негритянка вышла из комнаты и принесла ей горячий стакан чего-то странного и кислого. Она заснула, но наутро проснулась с тяжелой, гудящей от боли головой. В течение дня она почти ничего не ела. На этот раз слуги посмотрели на нее с сочувствием.
Вечером он появился. Как только он вошел и жестом приказал негритянке удалиться, Кит вскочила, опрометью бросилась через комнату и в истерике упала ему на грудь. Улыбаясь, он отнес ее обратно на ложе, методично принявшись снимать с нее одежду и драгоценности. Когда она разлеглась перед ним, белокожая и с затуманенным взором, он наклонился и начал кормить ее из своего рта леденцами. Время от времени она пыталась поймать его губы в тот момент, когда брала сладости, но он неизменно оказывался быстрее и успевал отвести голову. Он долго дразнил ее таким образом, пока она наконец не издала протяжный, сдавленный крик и не замерла. С блеском в очах, он отшвырнул леденцы в сторону и покрыл ее безвольно распростертое тело поцелуями. Когда она очнулась, в комнате царил мрак, а он лежал рядом с ней и спал крепким сном. После этого он порой отсутствовал по два дня кряду. А потом бесконечно дразнил ее — до тех пор, пока она не визжала и не молотила его кулаками. Но она ждала этих невыносимых пауз, изнывая от возбуждения, которое не оставляло в ее сознании места для каких бы то ни было иных ощущений.
В конце концов наступила ночь, когда без каких-либо видимых на то оснований женщина принесла ей кислый напиток и встала над ней, сурово глядя, пока она его не выпьет. Она вернула стакан с упавшим сердцем. Значит, Белькассим не придет. Не пришел он и на следующий день. Пять ночей подряд ей давали зелье, и с каждым разом кислый привкус казался сильнее. Эти дни она провела в лихорадочном отупении, садясь только для того, чтобы поесть еду, которую ей давали.
Ей почудилось, что за дверью иногда раздаются резкие женские голоса; этот звук напомнил ей о существовании опасности, она расстроилась, и в течение нескольких минут ее преследовал страх, но потом, когда источник раздражения переместился и ей уже не казалось, что она слышит голоса, она забыла о нем. На шестую ночь она вдруг решила, что Белькассим больше вообще не вернется. Она лежала с сухими глазами, до головокружения вглядываясь в балдахин у себя над головой, линии драпировки которого таяли в зыбком свете единственной карбидной лампы у двери, где сидела женщина. Повинуясь разыгравшейся фантазии, она заставила его войти в дверь, приблизиться к кровати, раздвинуть полог — и вдруг с удивлением обнаружила, что это совсем не Белькассим поднялся по четырем ступенькам, дабы к ней присоединиться, а юноша с анонимным, составным лицом. Только тогда она осознала, что любое создание, хотя бы отдаленно напоминающее Белькассима, доставило бы ей столько же удовольствия, сколько сам Белькассим. Впервые ей пришло в голову, что за стенами комнаты, где-нибудь поблизости, на улицах, если не в самом доме, обитает несметное множество подобных созданий. И среди этих мужчин наверняка найдется кто-то столь же прекрасный, как Белькассим, кто будет таким же умелым и таким же сгорающим от желания подарить ей наслаждение. При мысли, что один из его братьев может лежать в каких-нибудь нескольких шагах от нее за стеной, примыкающей к спинке ее кровати, ее пронзило болезненное содрогание. Но интуиция подсказывала ей лежать абсолютно тихо; она бесшумно перевернулась на бок и притворилась спящей.
Вскоре в дверь постучала служанка, и она поняла, что принесли ее ночной стакан снотворного; минуту спустя негритянка раздвинула полог и, видя, что госпожа спит, поставила стакан на верхнюю ступеньку и вернулась на свою лежанку у двери. Кит не пошевелилась, но у нее как-то непривычно бухало сердце. «Это яд», — сказала она себе. Ее медленно поили ядом, вот почему они не приходили наказывать ее. Много позже, когда она осторожно приподнялась на локте и вгляделась в зазор между занавесями, она увидела стакан и содрогнулась от одного его вида. Женщина у двери храпела.
«Мне нужно выбраться отсюда», — подумала она. Она ощущала странную бодрость, как будто сна не было ни в одном глазу. Но стоило ей спуститься с кровати, как она почувствовала, насколько слаба. И впервые за все это время почуяла засушливый, земляной запах, стоявший в комнате. С сундука из воловьей кожи она взяла драгоценности, которые дал ей Белькассим, равно как и те, что он отобрал у трех остальных, и разложила их на кровати. Потом подняла с сундука свой маленький саквояж и бесшумно подошла к двери. Женщина по-прежнему спала. «Яд», — исступленно прошептала она, повернув ключ. С величайшей осторожностью ей удалось без скрипа закрыть за собою дверь. Но теперь она оказалась в кромешной тьме; дрожа от слабости, держа сумку в одной руке, пальцами другой она ощупала стену рядом с собой.
«Мне нужно послать телеграмму, — подумала она. — Это скорейший способ до них добраться. Где-то здесь должен быть телеграф». Но сначала необходимо было выйти на улицу, а до нее, по всей вероятности, еще идти и идти. Между ней и улицей, в разверзшейся впереди темноте, она может встретить Белькассима; меньше всего она хотела сейчас его увидеть. «Он же твой муж», — прошептала она и на секунду в ужасе застыла на месте. И тут же едва не подавилась нервным смешком: то была всего лишь часть нелепой игры, в которую она играла. Но пока она не пошлет телеграмму, она будет продолжать играть в нее. У нее застучали зубы. «Неужели нельзя держать себя в руках — хотя бы до тех пор, пока мы не выбрались на улицу!»
Стена слева от нее неожиданно кончилась. Она сделала два осторожных шага вперед и ощутила под носком туфли мягкую кромку пола. «Один из этих чертовых лестничных колодцев без перил!» — прошептала она. Она предусмотрительно поставила саквояж вниз, развернулась и шагнула обратно к стене, следуя вдоль нее тем же путем, каким пришла, пока рука ее не уткнулась в дверь. Она бесшумно открыла ее и взяла маленькую железную лампу. Женщина не пошевелилась. Ей скова удалось бесшумно закрыть дверь. Тьма рассеялась, и ее поразило, насколько близко находится саквояж. Он стоял у бровки спуска, но рядом с верхней ступенькой лестницы, так что она не упала бы далеко. Она медленно спустилась, стараясь не подвернуть лодыжку на покатых, кривых ступеньках, и очутилась в тесном коридоре с закрытыми по обеим его сторонам дверьми. Конец коридора повернул направо и вывел ее на открытый двор, пол которого был устелен соломой. Узкий серп луны светил сверху бледным светом; она разглядела большую дверь впереди, спящие вдоль стены возле этой двери тела и избавилась от лампы, поставив ее на землю. Когда она приблизилась к двери, то обнаружила, что не может отодвинуть гигантский засов, на который та была заперта.
«Ты должна его отодвинуть», — подумала она, но ощутила слабость и дурноту, как только ее пальцы надавили на холодный металл. Она подняла саквояж и разок стукнула его концом по замку, чувствуя, что он вроде бы малость поддался. Одновременно пошевелилась одна из ближайших фигур.
— Echkoun? — произнес мужской голос.
Она мигом присела и, крадучись, спряталась за гору набитых чем-то тяжелым мешков.
— Echkoun? — вновь произнес недовольный голос. Мужчина немного подождал и, не дождавшись ответа, опять лег спать. Она собралась было попытать счастья еще раз, но ее колотила такая дрожь, так сильно билось сердце в груди, что она прислонилась к мешкам и закрыла глаза. И вдруг, где-то в глубине дома, кто-то забил в барабан.
