Кристофер Мур - Агнец
Подбежавшего жреца я пнул в челюсть, протанцевал по козлиным головам, перепрыгнул через Верховного и был уже на полпути к Джошуа у первого деревянного слона, когда Кали оглушительно рыкнула, дохнула пламенем на всю толпу и у нее сорвало половину башки.
Вот — наконец-то на меня обратили внимание. Народ втаптывал друг друга в землю, ломясь прочь от эпицентра, но внимание я привлек. Я стоял посреди опустевшей аллеи, размахивая второй отрубленной головой и дожидаясь, пока догорит фитиль, а потом отправил бомбу в полет над быстро редеющей толпой. Взорвалась она в воздухе: все небо обмахнул круг пламени, а некоторых смертепоклонников, находившихся поблизости, вне всякого сомнения, оглушило.
Джошуа собрал семерых детей, и они цеплялись за его ноги, пока он перемещался к следующему слону.
Несколько жрецов на алтаре очухались и, выхватив ножи, ринулись ко мне вниз по ступеням. Я сорвал с ожерелья еще одну голову, поджег фитиль и протянул им.
— Ах, ах, ах, — предостерег их я. — Кали, а? Богиня разрушения. Гнев, ярость — ну, вы поняли.
Заметив искрящий фитиль, они пошли на попятный.
— Вот сразу бы так — с уважением.
Я принялся раскручивать голову за волосы над собой, и тут жрецы наконец отринули от себя все подобие мужества, развернулись и кинулись наутек. Я зашвырнул бомбу по-над всей аллеей на алтарь, где она и взорвалась, во все стороны разметав настоящие головы.
— Джош, пригнись! Козьи бошки!
Джошуа повалил детей на землю, а сам упал сверху, пока не прекратился град осколков. Потом свирепо глянул на меня и бросился дальше — освобождать прочих. Я разбросал в стороны еще три мозговые бомбы; вся храмовая площадь полностью очистилась, если не считать Джоша, детей, нескольких раненых смертепоклонников и реальных трупов. Бомбы я делал без шрапнели, так что мертвые были жертвами Кали, а раненые — панического бегства. Похоже, шоу удалось без потерь. Мы действительно никого не убили.
Пока Джошуа по аллее выводил детей с площади, я прикрывал отход: пятился за ними, размахивая последней взрывной башкой и факелом. Как только вся группа отошла на безопасное расстояние, я поджег фитиль, раскрутил голову и запустил ею в черную богиню.
— Сука, — сказал я.
Когда она взорвалась, я был уже далеко.
Мы с Джошем добежали до известкового утеса над самым Гангом и только там остановились, чтобы дети смогли передохнуть. Все они устали и проголодались, но главным образом — проголодались, а мы никакой еды для них не захватили. Но по крайней мере, они больше не боялись: Джош коснулся их, и какой-то мир воцарился в их душах. Нас же по-прежнему так колотило, что уснуть мы не могли и сидели на камнях. Детишки расположились вокруг и засопели, как котята. Джош держал на руках младшую дочку Руми Витру, и вскоре вся мордашка у нее почернела от того, что она постоянно тыкалась ему в плечо. Всю ночь, пока он укачивал малышку, я слышал, как он тихо твердит: — Хватит крови. Хватит.
С первыми лучами зари мы увидели на берегах реки тысячи — нет, десятки тысяч людей, и все были одеты в белое, за исключением нескольких стариков, что расхаживали голышом. Люди вступали в воду, поворачивались к востоку и выжидательно поднимали головы. Они усеивали речную гладь докуда хватало глаз. Вот солнце стало расплавленным ногтем на горизонте, и всю грязную реку вызолотило до боли в зрачках. Золотой свет от реки озарял дома, хижины, деревья, дворцы, и все вокруг, включая самих верующих, превращалось в чистое золото. А они поистине были верующими, ибо из нашего лагеря мы слышали их песни, и, хотя слов разобрать не могли, мы понимали, что песни эти — о Боге.
— Та же самая толпа, что и вчера? — спросил я.
— Должно быть. Тут больше некому.
— Я не понимаю этих людей. Я не понимаю их религии. Я не понимаю, как они мыслят.
Джошуа встал и посмотрел, как индийцы кланяются и поют гимны заре; он то и дело поглядывал на лицо спящего ребенка у себя на плече.
— Это свидетельство славы Господнего творения, знают люди об этом или нет.
— Как ты можешь? Приносят жертвы Кали. Чмо-рят неприкасаемых. Во что бы они там ни верили, обряды у них — отвратительны.
— Ты прав. Нельзя осуждать этого ребенка за то, что она не родилась брахманом, верно?
— Конечно, нельзя.
— И значит, нельзя осуждать ее за то, что она не родилась евреем, так?
— К чему ты клонишь?
— Человек, рожденный гоем, может, и не увидит Царства Божия. А чем мы, иудеи, от них отличаемся? Ягнята в храме на Песах? Богатство и власть саддукеев, пока остальные голодают? Неприкасаемые хотя бы рано или поздно получат награду — кармой и перерождением. А мы всем гоям в этом отказываем.
— Нельзя сравнивать их обычаи с Божьим Законом. Мы не приносим людей в жертву. Мы кормим бедных, ухаживаем за недужными.
— Если только недужные чисты, — заметил Джошуа.
— Джош, но мы — избранные. Такова Божья воля.
— Но правильно ли это? Он не хочет говорить мне, что делать. Поэтому скажу я. И я говорю: хватит.
— Ты ведь не только про бекон говоришь?
— Гаутама Будда показал людям всех рождений способ отыскать руку Божью. Без всяких кровавых жертв. А наши двери слишком долго были вымазаны кровью, Шмяк.
— Так что ты собираешься делать? Привести Бога к каждому?
— Да. Вот только вздремну сперва.
— Конечно. Я тебя не тороплю.
И Джош повернулся ко мне так, чтоб я увидел лицо маленькой девочки, спавшей у него на плече.
Когда все дети проснулись, мы отвели их домой — к ямам, к родителям; мы передавали малышей матерям, а те выхватывали их у нас, точно мы — воплощенные демоны. Утаскивая своих чад в ямы, они злобно косились на нас через плечо.
— Благодарный народец, — заметил я.
— Они боятся, что мы прогневили Кали. А кроме того, мы вернули им еще по одному голодному рту.
— И все равно. Зачем же они тогда нам помогали, если не хотели своих детей вернуть?
— Потому что мы им сказали, что делать. Они так и живут. Делают, что им говорят. Так брахманы и держат их в узде. Если они будут слушаться, может, в следующей жизни перестанут быть неприкасаемыми.
— Тоску наводит.
Джошуа кивнул. С нами осталась только маленькая Витра, и я был уверен, что Руми обрадуется дочери. Его горе, в сущности, и спасло нас с Джошем. Но, подойдя к брустверу из песчаника, мы увидели, что Руми дома не один.
Он стоял на своем каменном сиденье совершенно голый и солил свой восставший пенис, а всю остальную яму заполняла внушительная горбатая корова, и она эту соль слизывала. Джошуа поспешно развернул Витру так, чтобы она не успела заметить сего непотребства, а затем отошел и сам, дабы не нарушать интимной говяжьей идиллии.
— Корова, Руми? — воскликнул я. — А мне казалось, у вас есть убеждения.
— Это не корова. Это бык, — поправил меня Джошуа.
— О, ну в таком случае вот тебе мерзость с супербонусом. Там, откуда мы пришли, Руми, за такие штучки города уничтожают со всем населением. — Я дотянулся до Витры и закрыл ей лицо ладонью. — Не подходи к папе, крошка, а то превратишься в соляной столбик.
— Но ведь это моя реинкарнированная жена!
— Руми, вот только не нужно мне лапшу на уши вешать. Я шесть лет прожил в буддистском монастыре, где единственной дамой в компании был дикий як. Я знаю, до чего нужда доводит.
Джошуа схватил меня за руку:
— Как ты мог? Не верю.
— Успокойся, это риторика. Ты же у нас Мессия, Джошуа. Что скажешь?
— Мне кажется, нам следует двигаться в Тамил искать третьего волхва. — Он опустил Витру на землю, и Руми быстренько подтянул набедренную повязку, когда дочурка подбежала к нему. — Ступай с Богом, Руми, — напутствовал его Джошуа.
— Да хранит вас Шива, еретики. Спасибо за дочку.
Мы собрали свою одежду и котомки, купили на рынке риса и отправились в Тамил. Вдоль Ганга мы двигались на юг, пока не пришли к морю, и только там смыли со своих тел всю пакость Кали.
Мы сидели на пляже, солнышко сушило нам кожу, а мы выбирали мусор из волос у себя на груди.
— Знаешь, Джош, — начал я, сражаясь с особо упрямым катышем смолы, прилипшим к подмышке, — когда ты выводил тех детишек с храмовой площади, а они, такие маленькие и слабые… но никто не боялся… ну, в общем, как-то тепло на душе стало.
— Ага. Я, знаешь, люблю всех детей Божьих.
— Да ну? Он кивнул:
— Ну да. Зеленых и желтых, черных и белых.
— Это хорошо… Постой — зеленых?
— Не, зеленых не люблю. Я просто мозги тебе трахал.
Глава 22
Тамил, как выяснилось, — вовсе не крохотный городок в Южной Индии, а весь южный полуостров, район примерно в пять Израилей, поэтому искать в нем Мельхиора — все равно что входить на божий праздник в Иерусалим и спрашивать: «Эй, я тут одного еврейского паренька ищу, никто не видал?» Правда, мы знали, чем занимается Мельхиор: святой аскет, живет в уединении где-то на побережье, и, как и брат его Гаспар, — сын принца. Мы отыскали сотни различных святых, или йогов, и большинство существовали в совершеннейшей строгости в лесах или пещерах; кроме того, обычно они сворачивали свои тела в абсолютно невозможные позы. Первым я увидел йога, обитавшего под навесом на склоне холма, что спускался к рыбацкой деревушке. Ноги у него были заткнуты за плечи, а голова, похоже, росла из неправильного конца туловища.
