Борис Рохлин - У стен Малапаги
Говорю на нескольких. Знаю всех современных. Разумеется, отечественных. Посторонние не интересуют. Достойных немного. Но так было всегда. Нынешнее не исключение. Память феноменальна от рождения. Служба отточила до. Тем более поэзия. Запомнить легко. Забыть трудно.
Без меня не могут и приобщают к мелочам своей жизни. Доверенное лицо. И всё-таки, всё-таки. Временами осадок и изжога. Я у портного. Они в ширпотребе. Нередко со складов второй мировой. Пьянь, грязь, запустение и гонор. Войти страшно. Обвалится потолок или дверь с петель. О книгах не говорю. Не библиофилы и презирают страстишку. Зашёл как-то к одному. Ночной горшок у тумбочки. Единственное, что осталось после семейной драмы. Сбежала в середине дня с двухлетним отпрыском. От такой жизни и с трёхмесячным упорхнёшь. Канализация отказала и нет воды. На тумбочке томик Валери. Лежит одетый и в ботинках. Укрылся тряпьём с головой. Страшно дотронуться. Брезглив. Говорит, жду Нобелевской. Поэт огромный, бесконечный. Знаю. Но завидовать?!
Пришёл в раздражение. Ишь, Нобелевской захотел. Так и вылил бы на голову. Поползновение было, но сдержался. Потом самому было смешно. И удивлён приступом. Прав и не прав. Нарушают всё и не нужны. А без них не могу. Привычка? Бывает чувство странное и забавное. Если они все вымрут, ни одного не, откажешься продолжать. Завязан на них и живу ими.
Все они одинаковы. По-другому никак и только на своём. Оттого и подлинные. Результаты блистательны. Конец один. Завидовать не приходится. Твержу часто и уверяю себя. Оставляют буквы, слова и забвение. Бессмертие на небесах, как и браки. Сожалеть не о чем. И никогда этим не занимаюсь.
Вот последний случай. Говорил неоднократно и предупреждал. Входит в обязанность. И нет нарушения. Кивала, соглашалась, но не вняла и не последовала. Написала на несколько томиков и переплела. Имею дарственный с надписью. Такому-то с благодарностью за. Смотрю со смешанным чувством. Нашла кого благодарить. Всё вместе. Служба, обязанности. Исполняю без сожаления и не отступая. И с уважением к несомненному дару. Могу добавить: преклоняюсь и благодарен.
Был и остался. Её нет. Неважно. Значения не имеет. Перелистываю страницу за страницей, томик за томиком. Хорошо издан. Корректно и со вкусом. Приятно взять в руки. А что самиздат, так вдвойне. Не оторваться. Прочее несущественно. Могла продлить, написать ещё. Но была чужда послушанию. Жила не в этом. В своём. Другой мир и другое измерение. Для поэзии хорошо и необходимость. Однако задержаться здесь? Вряд ли.
Вины не чувствую. Внушал при каждой встрече. Искренне хотел продлить и удержать. Осторожно и аккуратно. Имел в виду — не обидеть, не спугнуть. Напрасно. Повторяю, сделал всё, что мог и не выходит за рамки. Но беспокойство и не отстаёт. Раньше хватало четверти и никаких ощущений. За обедом забывал окончательно. Старею и не радует стрижка ёжиком.
Стал перебирать коллекцию серебра. Начал давно, в юности. Серебряных копий всего три или четыре. Золотых не перечесть. Противный металл. Скучный цвет. А серебро — одно слово чего стоит. К тому же старинные вещи. Тонкий вкус, ювелирная работа. Приятно смотреть, приятно держать в руках. Согревает. Думаю, третья в стране. В мире, не знаю. Вероятно, какая-то и в мире. Не помогло. Раньше успокаивало в трудные и отвлекался.
Решил посетить знакомого художника. С этого начал. Вернёмся к началу.
Профессионал и деловит. Всегда занят и требуется. Проекты, выставки и в разных. От куросавы до годара. Катается без затрат и сплошой успех. Каталоги, альбомы. Картины продаёт, и покупают. Музеи, зубные врачи и пр. Цена в зависимости от размера. Живопись в рамах. Роскошно обрамлена и зашибает.
Иногда люблю побыть в его обществе. Общение с подобными действует благотворно и утешает. Понимаешь, не самый. Есть и. Работает лет тридцать в одном — красном. Виртуоз. Единственный и неповторим. Хотели бы, но не могут.
Пока сидели, пошёл ливень. За окнами потемнело и почернело. С ветром. Закрыли. Бьёт по стеклу. Задумался, разглядывая новый и изданный в Париже. Прислушиваясь к дождю за окном. Странно. Чем дольше смотрю, тем больше отвращение. Мне несвойственно. Насмотрелся такого. Этот вроде меня. Но лишён достоинств. Которые уравновешивают. Утешение небольшое, и раздражает сходство.
Этот не выбросится. Не выкинут, и не попадёт. Городской, пригородный и дальнего следования объедет, не задев.
Если б знал, о чём думаю, не подливал бы. Да и не нужно ему знать. Тоже неисправим, но в своём роде.
Один цвет и один предмет. Произвёл впечатление в детстве и сохранилось. Изображает и догадываешься. Знаком каждому. Воссоздан в разных состояниях. От свободного падения до запредельного взлёта. Запоминается, и не сразу выкинешь. Большой мастер. Изучил досконально. Возможно, на собственном. Не интересовался.
Не чужд всемирной. Не то грусти, не то отзывчивости. Реагирует на всё. Утром случилось. Вечером уже в раме. Труженик. Не отнять.
Неожиданно стесняется и мнётся. Что-то лепечет. Невнятное. На него непохоже. Не люблю сюрпризов и неожиданностей. Оказывается, последняя работа. Буквально вчера и прошедшей. Предрассветным добавил несколько мазков.
Удивлён волнением и нерешительностью. Не смог сдержать и пришёл в крайнее раздражение. Попросил в другую, где творит.
«Вот», — и ручкой. Ручка ходит, подрагивают пальчики.
Взглянул и передёрнуло. В первый раз в голубом, синем.
«Густой синий цвета индиго», — мелькнуло и задержалось.
Перекосило не от цвета. Другое. Впервые настоящее, подлинное. Сразу видно и знаешь. Шедевр. Откуда?
«Спокойно, спокойно», — говорю. Но выбит. Перешиблен хребет.
Смотрю, не отрываясь и медленно. Начинаю понимать. Становится не по себе. Мы просидели вместе много часов. Оказалось, он о том же. О перешедшей в неположенном месте. Стало противно и скучно. Обнаружить родственника по чувствам, близкую и родную. Трудно сдержаться.
Мастеру бутылкой по голове, картину, полотно, холст с собой. Раму покойнику на память и следователю для полноты образа. Аккуратно. Придраться не к чему. Чисто и профессионально. Сделал в уме и для себя. Так, для сюжета и биографии. Не его, конечно. Зачем выступать в несвойственной и портить репутацию в собственных? Да и венчик мученика? Ему подходят лавровые. Пусть их и носит.
В конце концов мы не герои Уайльда. Хоть и стрижка ёжиком, и одет по последней.
Лучше купить. Чтоб никто, и только я. Не за деньги. Денег у него, как мусора у Эйфелевой. Но на серебро клюнет. Тоже собиратель, коллекционер-графоман. Один браслет — и картина моя. Подождём. Сейчас в неустойчивом и откажет.
Смотрел долго. От суждений отказался. Был сух, холоден и несколько заторможен. Сказал только о цвете. И что надо подумать. Интересно, неожиданно, но. Равнодушно и незаинтересованно.
Захотелось выпить, о чём и сообщил. Продолжили и, кажется, до рассвета.
Говорил, и всё о ней. Много полезных сведений. Биография обогащается и рад. Был знаком с детства. Родители, местожительство рядом, и ходили друг к другу в гости. Считались женихом и невестой. В шутку. Взрослые шутили. Она не запомнила. Он на всю. Теперь уже оставшуюся.
Слушал с любопытством. Неподдельным и был заинтригован. Он это почувствовал и увлёкся. Говорил долго. Впервые в жизни. В первый и последний. Сидел и думал о счастливом кошмаре жизни. Думал отстранённо, почти равнодушно.
Вернулся под утро. Солнечное и без дождя. Облака покинули небо. Светло, лёгкий холодок, и воздух свежий. Коньяк и чашка крепкого прояснили извилины. Сел за письменный и попытался. Описать первое впечатление и включить в будущую. Книга будет. Не сомневаюсь. Ещё одна. Из жизни замечательных. Глупо, но когда свербит.
Начал с постороннего. Полотно, холст для него необычны по размерам. Приблизительно 90 на 40. Что изображено, становится ясным не сразу. Проникаешь постепенно. И вряд ли любой даст труд этим заниматься. Но проясняется, и тогда не по себе. Начинает познабливать, и ёжик на голове сворачивается клубком. Не от холода. Для самообороны.
Цвет странный. Напоминает испанского грека. Подумал и добавил: синий цвета индиго. Густой и непроходимый. Без просвета и зазора. И одновременно изменчивость, подвижность, текучесть.
Написалось неожиданно и ни к чему. Связи не заметил. Задумался. Неприятно, когда не улавливаешь и не понимаешь. Как-то невзначай неуютное чувство прошло. Недоумение улетучилось. Какое-то время понимал, что сижу за письменным, но не контролирую и пребываю в грёзах. Затем и этот остаток реальности исчез.
Очнулся. Где-то побывал. Отключился и побывал. Но где? В разных. И видел. Не то рай, не то ад. Определить не смог. И то, и другое. Испытываешь несовместимые и одновременно. Остаться не пожелал. Была возможность и предлагали. Без права возвращения и навсегда. Блага гарантировались, пожизненно. Последняя, впрочем, не предполагала завершения. Стало не по себе, и в озноб от одной мысли. Отказался, сославшись на семейные и обстоятельства. Не имею ни того, ни другого, но сошло.
