Айрис Мердок - О приятных и праведных
— Да, но… — начала Джуди, отступая обратно в комнату.
— Ступайте, не задерживайтесь, — ну же!
Не задевая ее, он зашел сзади и, шуганув, выпроводил ее в открытую дверь. Зажег свет на площадке.
— Всего доброго, — сказал он. — Мой слуга доставит вас домой. Поворачивайтесь, Файви, идите за машиной. Миссис Макрейт подождет вас у подъезда.
— Слушаюсь, сэр, — отозвался Файви и стал с достоинством спускаться по лестнице.
— И вы спускайтесь, — сказал Дьюкейн, обращаясь к Джуди. — Я с вами не пойду. Дождетесь Файви у парадной двери. Это минутное дело, до свидания.
— Вы на меня не сердитесь? Мы увидимся еще? Ну пожалуйста…
— Всего хорошего, дитя мое, до свидания, — сказал Дьюкейн, указывая ей на лестницу.
Она медленно прошла мимо и начала спускаться вниз. Минуты через две он услышал, как подъехала машина и хлопнула входная дверь.
Дьюкейн вернулся в спальню, затворил дверь и повернул ключ в замке. Тупо постоял несколько мгновений. Потом осторожно опустился на пол и лег ничком, закрыв глаза.
Глава тридцатая
— А правда интересно, что в Африке кукушки не кукуют? — сказал Эдвард.
— Генриетта, ты эту жабу вынула из ванны? — спросила Мэри.
— Я хотела ее дрессировать, — сказала Генриетта. — Жабы, вообще-то, поддаются дрессировке.
— Так вынула ты ее из ванны?
— Да, и снова выпустила в сад.
— Кукушка не может приземлиться на лапки, — сказал Эдвард. — Когти мешают, у нее два когтя смотрят вперед и два — назад. Она садится прямо на живот. Я сам вчера наблюдал, сразу после того, как мы видели тарелку…
— Поживее нельзя, Эдвард? И если тебе так дорога книжка «Еще о хищных осах», зачем же ее мазать джемом?
— Слышите, у нее изменился голос? — сказал Эдвард. — Когда в июне зреет колос, меняется кукушкин голос. Вы слышите?
На кухню из открытого окна глухо донеслось отдаленное «ку-ку».
— Хоть бы дождик пошел, — сказала Генриетта.
— Ну все, трогайтесь, ребятки, — сказала Мэри, — и заберите с собой Минго. Путается тут под ногами!
Близнецы чинно удалились: Генриетта — подталкивая брата сзади, Минго — замыкая шествие и прощально помахивая хвостом обществу, которое осталось позади. Монтроз, по-хозяйски завладев в очередной раз плетенкой, свернувшись, проводил его глазами и опять погрузился в дрему. Кот был не любитель рано вставать.
— Мы, дорогая, наверно, тоже только путаемся у тебя под ногами, — сказала Кейт. — Пойдемте, Джон, выйдем в сад — не хотите? Утро сказочное! Господи, до чего же хорошо быть дома!
Взяв свою испанскую корзинку, Кейт повела его через неубранный холл наружу, на газон перед домом. Нагретый воздух принял их и сомкнулся вокруг, густой и экзотичный после прохлады в доме, насыщенный ароматами и структурами, которые жаркое солнце, не первый час уже сияющее на небе, — хоть утро было, по людским меркам, еще раннее, — извлекло с лесистых склонов и спокойной глади моря, с готовностью распростертого под ним.
— Слышали, как часа в четыре утра куковала пресловутая кукушка? — спросила Кейт. — Надеюсь, она вас не разбудила.
— Я все равно не спал.
— Это ведь был самый длинный день, да? Хотя, похоже, разгар лета тянется без конца.
— Летнее помешательство.
— Что-что?
— Нет, ничего. Сумасшедшее время года.
— Прекрасное сумасшествие! Мы-то, надеюсь, не разбудили вас своим приездом? Октавиан, по-моему, поднял страшный шум!
— Да нет…
Дьюкейн приехал в Трескоум накануне, поздно вечером, а еще позже вернулись из Танжера Кейт с Октавианом. Сегодня была пятница, и Октавиану уже пришлось ехать в Лондон на неотложное совещание.
— Октавиан, бедненький, — вот так сразу мчаться сломя голову… Он с вами толком и повидаться не успел!
— М-мм.
— Джон, ну а вы сами как? Какой-то вы пасмурный. Барби сказала, то ли вы заболели, то ли еще что-то? Ничего не случилось скверного, пока меня не было?
— Решительно ничего.
— Ладно, теперь, раз я здесь, я вами займусь, у меня каждый из вас станет толстым и веселым!
— Как Октавиан.
— Джон, Джон, вы сегодня с утра колючий. Даже не спросили меня про Танжер. А я все равно расскажу! Ах, что за дивная погода! Люблю это утреннее время в Англии, когда стоит настоящая жара! Я вам скажу, чего мне не хватало в Африке, — росы. По-видимому, роса в Африке все же есть. Нужно будет спросить у двойняшек. Но на всем было столько пыли! Чувствуете, как роса осыпается с травы вам на щиколотки? Так приятно холодит! Хотя куда вам, вы же в носках! Не понимаю, как можно в такую погоду надевать эти толстые, мохнатые носки! Почему вы не ходите в сандалиях? Октавиан в Танжере постоянно носил сандалии, в них у него такой моложавый вид! Ну вот, давайте сюда присядем, на скамеечку.
Она села, раскинув веером юбку своего белого в красную полоску платья. Дьюкейн, готовый было сесть на край ее подола, неловко отодвинул его в сторону.
Газон перед домом отлого спускался к живой изгороди из разлапистых кустов таволги, усеянных в это время года точечками бледно-малиновых цветков. Проход в изгороди выводил на огороженный скошенный лужок, круто обрывающийся к лесу, поверх которого взору открывался морской простор, залитый до самого горизонта серебристо-лазурным блеском. В воздухе стояло неумолчное пчелиное жужжание. В зеленой крапчатой глуби леса перекликались и перепархивали с ветки на ветку невидимые птицы. Дьюкейн чихнул.
— Будьте здоровы! Надеюсь, это не от сена? Удивительный у него запах, да? Навевает столько воспоминаний! Ах, Джон, какая радость вернуться назад! Хотя это естественно. Немного устала, правда, но это приятная усталость. От солнца, знаете, устаешь. Видите, как я загорела? Октавиан, тот прямо сплошь кофейного цвета. Ну, то есть почти сплошь! Он всю последнюю неделю ходил в феске — точь-в-точь как этот бесподобный евнух из «Entführung»[43]! Да, Джон, у меня же привезен для вас занятный подарок — такая, знаете, прелестная марокканская шапочка, забыла захватить ее с собой на кухню — их там изготовляют по деревням…
— Как мило с вашей стороны.
— Просто времени еще не было всюду побывать и всех повидать. Все в порядке, надеюсь? Ничего здесь не стряслось? Мне показалось, нервы вокруг слегка натянуты.
— У кого нервы натянуты?
— Ну, например, у вас.
— Дело не в том, что у нас они натянуты, а в том, что вы своим дали отдохнуть. У вас еще виноградные листья запутались в волосах. Вы еще полны всем этим — вино, оливки, средиземноморское солнце…
— Да-да. Но солнца, в конце концов, и у вас хватало!
— Ко мне в уайтхоллский кабинет солнышко не заглядывает.
— Джон, это детские разговоры! Я считаю, вам пора в отпуск. Надо сказать Октавиану… Ой, глядите, — кукушка, а вот и еще одна вслед за ней!
Две птицы, похожие на ястребков, выпорхнули из леса, повернули назад и снова затерялись среди зеленых прогалин, где солнце пробивалось сквозь густую листву. Ку-ку, ку-ку…
— Шалые пичуги, — сказала Кейт, — ничего, кроме секса, на уме! Лишь бы гонять друг за другом целый день напролет — и ни малейшего чувства ответственности! Вы думаете, они и ночи проводят вместе?
— У птиц совокупление — дневное занятие, — сказал Дьюкейн. — По ночам они унимаются. В отличие от людей.
— Обожаю у вас этот педантичный тон! Скажите, отчего это принято говорить, что ночная кукушка денную перекукует? За такой орнитологической справкой к двойняшкам не обратишься!
— Полагаю, это первоначально было неким образом связано с привычкой подкладывать яйца в чужие гнезда.
— Нет, до чего вы умный! На все-то найдете подобающий ответ!
— Независимо от того, верный он или неверный.
— Определенно, — нервы у вас натянуты, причем у всех. Необходимо совершить обход и вплотную заняться каждым. Видите, что происходит, стоит мне уехать? У всех наступает черная полоса. Этого нельзя допустить! Даже Мэри была сегодня заметно резка с близнецами, это так на нее непохоже! Пола ходит положительно мрачнее тучи. Ничуть не повеселела, когда я отдала ей это письмо из Адена. К Барби не подступиться — если ты не пони, то не пытайся с нею пообщаться, — а Пирс вообще невыносим. Мэри передала мне невероятную историю о том, как он похитил Монтроза.
— Он поступил очень дурно, — сказал Дьюкейн, — но это все позади.
Он отгреб ногой скошенное сено под собою и опять чихнул.
— Так мог бы сказать школьный учитель… Я не собираюсь читать Пирсу наставления. Тем более что вы с Мэри, вероятно, это уже сделали. Барби, сколько можно судить, обходится с ним сурово. И наконец, возьмем Тео. Никогда не видела его таким угрюмым. Поздоровалась с ним сегодня, так он в ответ лишь посмотрел сквозь меня, и только. А кстати, вот и он движется по дорожке. Ручаюсь, что сделает вид, будто не заметил нас!
