Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че
Йозеф понимал, что отвертеться не получится: покой, увы, дается только мертвым. Он перечислил Суреку болезни, названия микробов и бактерий, объяснил, какие анализы берет каждый день, какие результаты получает и какие выводы делает. Сурек записывал все слово в слово:
– Помедленнее, доктор… Можете повторить по буквам слово «гипогликемия»?[120]
Йозеф сообщил, что ему не хватает лекарств, и Сурек оторвался от бумаг:
– Это так важно?
– Процесс лечения затягивается из-за того, что Центральная аптека предлагает нам устаревшие препараты. Для важных персон лекарства заказывают в Швейцарии или Австрии, значит нужно доставить из Англии изопреналин и американский антибиотик доксициклин.
– Я не могу этого написать!
– Он вам нужен живым или мертвым?
– Сколько «и» в слове «доксициклин»?
В первый раз Сурек дал Йозефу прочесть свой отчет, боясь, что наделал ошибок в медицинских терминах. Ему страшно не хотелось опозориться перед начальством.
За ужином Тереза и Хелена рассказали Йозефу, что Сурек донимал их вопросами, даже угрожал, требуя, чтобы они стали его информаторами.
Йозеф так разъярился, что немедленно отправился к гэбисту и вошел, не постучав:
– Не смейте вмешивать в это дело мою жену и дочь! Они вынуждены помогать, потому что вы лишили меня команды.
– Мой отчет должен отражать реальное положение дел, и я обязательно отмечу ваши неподобающие настроения, можете не сомневаться!
Рамон не просто удивлял – он поражал Йозефа. Впервые за свою карьеру практикующего врача он увидел больного, который, находясь на грани комы, поднимался как робот и не чувствовал усталости, словно его тело и рассудок существовали отдельно друг от друга. Любой другой на его месте лежал бы пластом на кровати, чтобы сберечь последнюю искорку энергии, а этот плевать на все хотел и никого не слушал.
Йозеф пришел в палату, чтобы сменить Терезу на ночном дежурстве.
– Он периодически бредит, – тихим голосом сообщила она. – Температура очень высокая.
Йозеф пощупал лоб больного, взял его руку, чтобы посчитать пульс, и Рамон приоткрыл глаза:
– Ну что, док, как я сегодня?
– Это у вас нужно спросить. Утром вы выглядели уставшим. Скорее всего, из-за хлорохина, я ввел вам лошадиную дозу. – Йозеф вставил в уши стетоскоп и закрыл глаза, чтобы сконцентрироваться. – Я хочу кое-что проверить, но у нас нет нужного оборудования, так что мы перевезем вас в Пардубице – им недавно достался рентгеновский аппарат для лучевой диагностики последнего поколения. Сделаем снимки, а там посмотрим.
Рамон вздохнул.
– Легкие у меня не слишком здоровые, в одном наверняка остался застарелый туберкулезный очаг.
– Именно это мне и нужно выяснить. Не беспокойтесь, туберкулез лечится.
– Сомневаюсь. Не усердствуйте, я не хочу быть вашей лабораторной крысой.
Рамон спал, дыхание у него было поверхностным, так что грудь едва поднималась. Хелена сидела на стуле у кровати и читала при свете ночника. В санатории царила тишина. Хелена почувствовала на себе взгляд Рамона, подняла голову, и он вымученно улыбнулся.
– Как вы себя чувствуете?
– Бывало и лучше.
– Хотите пить?
– Пожалуй.
Хелена налила в стакан воды и помогла ему напиться. Рамон положил ладонь на ее руку, и она почувствовала, что у него сильный жар.
– У вас снова поднялась температура.
– Как ваше имя?
– Я Хелена, дочь доктора Каплана.
– Вы медсестра?
– Нет, но кое-что умею и часто помогаю отцу.
Рамон закрыл глаза, и она вернулась на свое место.
– Что за книга?
Хелена прочла низким голосом:
Мне тяжко умирать и жить постыло,
Я понимаю, что гублю себя,
Но гибели избегнуть не желаю.
Однако даже на краю могилы
Я верю в то, что счастлив был, любя:
Что только страсть, мучительница злая,
Нам на земле дарит блаженство рая;
Что девушки прекрасней нет нигде,
Чем ты, о недруг мой непримиримый;
Что прав Амур, судья непогрешимый,
И сам я виноват в своей беде.
С такою верой я свершу до срока
Тот путь, которым к смерти недалекой
Меня твое презрение ведет,
И дух мой, благ земных не алча боле,
Из сей юдоли навсегда уйдет[121].
– «Дон Кихот»… Как давно я не… продолжайте, прошу вас, это так прекрасно.
Твоя несправедливость подтверждает,
Насколько прав я был, неправый суд
Верша над бытием своим напрасным;
Но за нее тебя не осуждает
Тот, чьи останки скоро здесь найдут:
Счастливым он умрет, хоть жил несчастным.
И я прошу, чтоб надо мной, безгласным,
Из дивных глаз ты не струила слез,
С притворным сожаленьем не рыдала —
Не нужно мне награды запоздалой
За все, что в жертву я тебе принес.
Хелена подняла глаза, увидела, что он мирно спит, и вернулась к книге.
«Случай» Рамона был одним из тех, на которых профессора «заваливают» студентов на экзаменах. Йозефу впервые в его практике попался пациент с таким количеством патологий. Анализ крови выявил недолеченную амебную дизентерию, ставшую одной из причин слабости и потери веса. Рамон не удивился, когда Йозеф сообщил ему об этом.
– Мы не можем рисковать, я начну курс антибиотиков.
– Не получится, у меня аллергия на пенициллин. Придется использовать регидратационные соли.
– В вашем нынешнем состоянии это проблемы не решит. Нам удалось получить новый антибиотик, он может оказаться очень действенным против вашей малярии и дизентерии.
– Говорю вам, я не переношу антибиотики.
– Не все препараты вызывают аллергию. Вам когда-нибудь давали доксициклин?
– Это разновидность тетрациклина?
– Из того же ряда. А вы, оказывается, разбираетесь в фармакологии…
– Открою вам секрет, док: мы коллеги. Я почти не практиковал, но, если хотите, могу попробовать.
– Об этом потом, сейчас нужно разобраться с антибиотиками. Начнем вводить лекарство; если будет нежелательная реакция, сразу остановимся.
– Вы лечите мою астму кортизоном, но я от него поправляюсь, мне это не нравится.
– Я попробую новое лекарство, оно сейчас проходит апробацию, это синтезированный адреналин, аналог изопреналина, но с меньшими побочными эффектами, действует как бронходилататор. Оно быстро поставит вас на ноги.
– Мне повезло – если в моем положении уместно говорить о везении! – я попал к единственному чешскому врачу, разбирающемуся в тропических болезнях. Откуда у вас эти знания?
– Я прослушал расширенный курс биологии в Институте Пастера в Париже, потом меня послали в Алжир.
– Этот город мне хорошо знаком.
– Из семи лет в Алжире три года я провел на болотах, в жуткой глуши. Бесценный опыт. Жизнь была нелегкая, но мне там очень нравилось. В город я вернулся в самом конце войны.
– Французы прекрасно жили в Алжире. Я часто туда ездил, но страну знаю плохо.
– Вы правы, французам там действительно было хорошо, а вот местным – не очень. Я столкнулся с чудовищной нищетой.
– Могу себе представить.
– Вряд ли… Не увидев собственными глазами, понять этот ужас невозможно.
Йозеф вошел в палату и почувствовал резкий запах табака. Рамон сидел в кресле у окна, телохранитель лежал на кровати.
– Кто здесь курил? – спросил Йозеф, глядя на окурок сигары в пепельнице.
– Я, – спокойно ответил Рамон.
– Вы с ума сошли!
– Почему?
– У вас резкое обострение астмы, курить вам строго запрещено.
– Кем?
– Мной, медициной.
– Я астматик с младых ногтей, всегда жил с астмой, всегда курил и сегодня точно не брошу.
Йозеф присел рядом с ним на корточки, Рамон удивленно поднял брови.
– Слушайте внимательно: у себя дома или в любом другом месте вы можете вести себя как захотите, но в санатории начальник – я. Подчиняйтесь, или я откажусь вас лечить!
– Не знаю почему, но я готов слушаться, док. При этом заметьте – сигара еще ни одному человеку не причинила вреда.
– Прекратите называть меня доком и велите вашему человеку убрать ноги с кровати.
«Ах, Карлито, как же нам тебя не хватает! – думал Йозеф, ставя на патефон очередную пластинку Гарделя. – В мире нет музыки прекрасней, никто не дарит людям большего счастья…»
Каждый вечер после ужина Йозеф выкуривал пару сигарет и устраивал для себя концерт, выбирая несколько пластинок из восьмидесяти семи дисков коллекции (некоторые он ставил чаще остальных). Он снова и снова слушал «Возвращение» и «Потерявший голову», и магия хрустального голоса и волшебные звуки аккордеона уносили его далеко-далеко, вызывая трепет и пробуждая давние воспоминания. Йозеф закрывал глаза и возвращался на улицу де Лапп или улицу Робинзона. Иногда он звал Терезу, отодвигал журнальный столик, и они танцевали танго.
– Еще один танец?
– С удовольствием.
Тереза слегка располнела, но двигалась по-прежнему легко.
