Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че
После случившегося в 1956 году бегства Кристины Хелена заговорила о матери всего один раз. Казалось, что терзавший Йозефа вопрос «Почему?» нимало ее не волнует (во всяком случае, она никому этого не показывала). Йозефу хотелось поговорить с дочерью – «не сейчас, девочка еще слишком мала, но, когда она вырастет, я ей расскажу, ничего не стану скрывать, пусть знает». Годы шли, Хелене исполнилось восемнадцать, Йозеф ждал, что дочь сама затронет болезненную тему, но она давно все для себя решила.
Каждый год 16 декабря Йозеф впадал в беспокойство и тоску. Это был день рождения Мартина. Ему исполнится пятнадцать, нет – шестнадцать лет… В начале ноября в душе Йозефа просыпался гнев, и он, всегда такой приветливый и любезный, мог сорваться, наговорить резкостей. Чем ближе была роковая дата, тем хуже ему становилось. Вечером 16-го они не праздновали, только ставили на стол еще одну тарелку. Слова не требовались, это был знак – мы не забыли, он по-прежнему с нами. Йозефу хотелось думать, что сын тоже помнит, как жил в Праге, и скучает по отцу и сестре. Он не мог знать, как Кристина объяснила мальчику причину их разлуки, и каждый год поздней осенью ненависть отравляла ему кровь хуже смертельного яда.
16 декабря 1959 года одиннадцатилетняя Хелена неожиданно спросила:
– Мы когда-нибудь увидим Мартина?
– Конечно, дорогая.
– Ты правда в это веришь?
– Однажды мы снова будем вместе.
В новогоднюю ночь 1957 года Йозеф пригласил Терезу на вальс:
– Помнишь, как мы танцевали в молодости?
– Словно это было вчера.
– Ты все так же чудесно двигаешься.
– Ты тоже.
Тереза была прагматичной и умной женщиной, она искренне любила Йозефа, но не настолько, чтобы погрести себя в глуши вместе с ним. По ее настоянию Йозеф оставил за собой пражскую квартиру, и она курсировала между Каменице и Прагой, объясняя, что бесконечно долгие зимние ночи действуют на нее угнетающе (впрочем, романтические летние месяцы она тоже не любила). Йозефа отлучки Терезы раздражали, он утверждал, что это идет во вред работе санатория.
– Принимай меня такой, какая я есть, Йозеф, и не требуй слишком многого. Ты ведь помнишь, мне и София не очень нравилась. Я жить не могу без Праги, в любом другом месте мне не хватает воздуха.
В 1963 году Людвик сдал экзамены на степень бакалавра и записался на факультет журналистики в Карлов университет, поэтому Терезе пришлось чаще бывать в столице.
– Не могу же я оставить сына одного! – говорила она.
Со временем Йозеф привык к жизни на два дома и даже стал находить в этом преимущество: никто не мешал ему общаться с Хеленой. Они ужинали вдвоем в огромной столовой, наслаждаясь обществом друг друга, так что трапеза иногда затягивалась на два часа.
– Тебя не огорчает отъезд Людвика?
– Он учится.
– Вы редко видитесь.
– Общаемся во время каникул.
– Может, хочешь вернуться в Прагу?
– Ни за что, там слишком шумно.
– Я полагал, вы строите планы на будущее…
– Знаешь, Йозеф, современные девушки не верят в прекрасных принцев. Я хочу работать и получать удовольствие от жизни, а не заводить семью.
– И чем же намерена заниматься моя дочь? Ты как-то говорила, что хочешь поступить в Школу кино и телевидения?
– Я не уверена, четыре года – это очень долго.
– Когда мы посмотрели «Любовь блондинки»[117], ты заявила, что тебя интересует режиссура. Мне нравится эта мысль, я тебе помогу.
– Знаешь, чего еще я хочу? Стать актрисой… В чем дело, Йозеф, что я такого сказала, почему ты так на меня смотришь?
Сурек был крайне обеспокоен состоянием Рамона и по три-четыре раза на дню спрашивал Йозефа, как идут дела.
Рамон Бенитес Фернандес неделю находился между жизнью и смертью, температура не снижалась, временами его била дрожь, он стучал зубами, метался по кровати, пытаясь вырвать иглу капельницы. По ночам Рамона терзали жестокие приступы кашля, лишавшие его остатков сил. Первостепенной задачей Йозефа было облегчить дыхание пациента, он прописал ему уколы кортикостероидов против астмы и хинин внутривенно, чтобы справиться с лихорадкой.
Он взял мазок крови, чтобы установить уровень паразитемии, и словно бы вернулся на двадцать пять лет назад: эту методику он использовал в Алжире. Уровень плотности паразитов оказался аномально высоким, и Йозеф предположил, что его пациент заразился в Центральной Африке. Распространенный там малярийный комар Falciparum[118] устойчив к хинину, и провакцинировать население не представляется возможным. Йозеф был бессилен без хлорохина, но по неизвестным причинам поставки пришлось ждать долгих семь дней. Сурек по несколько раз на дню звонил начальнику Центрального аптечного управления, но угрозы ничего не давали: лекарство везли из Швейцарии.
– Вы же знаете, профессор, – объяснял лейтенант Йозефу, – у нас в стране люди малярией не болеют, поэтому и нужды в этом препарате нет.
Сурек сделал еще несколько звонков, и лекарство наконец доставили дипломатической почтой. Йозеф хотел связаться с Институтом Пастера, поговорить с Сержаном или с кем-нибудь из знающих врачей, чтобы получить рекомендации по методике лечения, поскольку ничего не знал о доксициклине[119] (препарат появился совсем недавно). Сурек связался с Прагой и через день – еще один потерянный день! – получил отказ: «Разбирайтесь сами…» Йозеф возмутился, но Сурек оборвал его: «Настаивать бессмысленно!»
Контрольная кардиограмма Йозефу не понравилась, но он рискнул, дал пациенту максимальную дозу хлорохина, и через два дня вспышку малярии удалось подавить.
У постели Рамона посменно, по два часа, дежурили Леа, Тереза и Хелена, иногда с ним сидел сам Йозеф.
Больной выкарабкивался медленно, но верно. Сурек общался с подопечным и его телохранителем на примитивном испанском, Йозеф, Тереза и Хелена говорили с Рамоном по-французски – он свободно владел этим языком, Лея объяснялась жестами, поэтому много времени уходило на перевод. Они часто забывали, что Сурек не знает французского, лейтенант выходил из себя и нервно переспрашивал: «Что он сейчас сказал?»
Как только состояние Рамона улучшилось, он захотел встать. Йозеф был категорически против, но пациент ничего не желал слышать.
– Я не могу все время лежать, это сводит меня с ума!
– Что он сказал?
Рамон был очень слаб, и его усадили в стоявшее у окна кресло. Марта приготовила свое фирменное картофельное пюре с измельченным луком, он попытался есть сам, но не смог – дрожала рука, и тогда Леа села рядом, взяла вилку, вытерла ему губы и решила повязать салфетку на шею.
– Оставьте, я не ребенок!
Леа, как известно, говорила только по-чешски, она не поняла его слов и продолжила, и тогда Рамон резко отвернулся. Хелена положила руку на плечо Лее:
– Давай лучше я…
Она села, подцепила немного пюре, но Рамон и не подумал открыть рот.
– Вы должны есть, чтобы набраться сил, – сказала по-французски Хелена, – и тогда сможете все делать сами.
Он долго смотрел на нее, как будто пытался понять, с кем имеет дело, и наконец подчинился. Процесс пережевывания и глотания давался ему с невероятным трудом, он тяжело дышал, съел совсем немного и покачал головой: «Больше не могу…»
– Довольно, – сказал Йозеф. – Отдыхайте. Все вон, нас здесь слишком много. Леа, вы будете дежурить, вас сменит Тереза, потом придет Хелена.
Рамон знаком попросил Йозефа наклониться.
– Я хочу походить, – шепнул он ему на ухо.
– Сейчас вы не сможете. Нужно еще подождать.
Рамон упрямо покачал головой, приподнялся на локтях и встал. Йозеф и телохранитель помогли ему сделать несколько шагов по коридору. На самом деле он не шел – его несли. Даже это крошечное усилие далось ему невероятным трудом, но он оттолкнул их руки, шатаясь вернулся в палату и рухнул на кровать.
Поскольку других пациентов у Йозефа не было, он смог прочесть скопившиеся номера «Журнала практикующего врача», навел порядок в кабинете и переделал множество других дел, на которые ему вечно не хватало времени. Сурек привлекал его к составлению ежедневного отчета, проявляя в этом деле излишнюю дотошность:
– Прага обожает детали. Я не могу ограничиться фразой «Он чувствует себя плохо», необходимо объяснить, как протекает болезнь, что именно вы делаете, с какими трудностями сталкиваетесь и каков прогноз.
– Вы хотите, чтобы я нарушил врачебную тайну, лейтенант?
– Пациента вам доверила госбезопасность, считайте себя призванным на военную службу. Наши жизни не важны, когда речь идет о национальных интересах. Мы ведь не вмешиваемся в ваши действия – просто хотим знать что и как.
Йозеф понимал, что отвертеться не получится: покой, увы, дается только мертвым. Он перечислил Суреку болезни, названия микробов и бактерий, объяснил, какие анализы берет каждый день, какие результаты получает и какие выводы делает. Сурек записывал все слово в слово:
