Золотой воскресник - Москвина Марина Львовна
Юрий Коваль, чью повесть “Промах господина Лошакова” проиллюстрировал Лёня, надписал ему свою книгу:
“Леониду Тишкову, певцу человеческих органов, от человека, имеющего кое-что из воспеваемого!”
“И вот, Марина, когда грянул гром и я сидела в печали, мне привезли павлина, – пишет Юлька. – Я договаривалась, что возьму его в Михайловское в питомник. Там не хватает мальчиков. Он без хвоста (перья к августу у мальчиков опадают). Я его выпустила, он забегал по комнате. Все быстрей и быстрей. И я сразу забыла о печали. Как забыла я о печали, когда у меня ночевало восемь кроликов породы французский баран. Вот это была ночь! Повсюду одни кролики – на компьютере, в кровати, на столе! Они прыгали, играли, веселились!.. Будьте здоровы, Ваши Юля, Басё, Ирма, Хиддинк и другие”.
Кто-то грозно:
– У нас в Казани не шутят!..
– Ты что, думаешь, людей можно смертью испугать? – говорил Даур. – Смерть ходит между них, равнодушная…
– У тебя есть один недостаток, – он говорил мне, – это я.
Иду в метро в конце июля, смотрю, из железной урны торчит зеленый хвостик. Я за него потянула и вытащила шикарный букет огненно-красных гладиолусов. Принесла их домой, поставила в вазу, и целый август на них распускались все новые и новые цветы.
Люся – на это буйное цветение:
– Мариночка! А твои гладиолусы достоят до семнадцатого сентября? А то у Визбора годовщина
– Но все-таки главной песней у Визбора была не “Милая моя, солнышко лесное!..”, – утверждал Юрий Коваль в телепередаче “Театр моей памяти”, – а “Хули вы наш ботик потопили!”
Я – маленькому Серёже:
– Лучший в мире философ Сократ сказал: “Единственное, что я знаю, – что я ничего не знаю”.
– Нет, лучший в мире философ – один японец Ямаса.
– А что он говорил?
– Он? Ничего не говорил. Он все время молчал.
– Может, он просто-напросто немой? Какое у него основополагающее изречение?
Серёжа, наморщив лоб, будто припоминая давно забытое:
– Он что-то сказал перед смертью, какое-то важное слово, сейчас-сейчас, мне говорили, но я забыл. А! Вспомнил. Он сказал: “Луковица”.
Юрий Кушак встречает директора бывшего Дома детской книги Ольгу Корф.
– А что там сейчас вместо Дома детской книги, Оля? – он спрашивает.
– “Сити-банк”, – с отвращением отвечает Ольга.
– Так тебе надо было остаться и стать директором “Сити-банка”!..
Мужик идет по улице с надписью на майке “Я русский”, но написано вверх ногами, чтобы не эпатировать никого, только самому будет видно, если он забыл.
– Вот почему вы ходите в оранжевом! – догадался наш Серёжка. – Боитесь, чтобы вас не спутали с обычным серым большинством, – надеетесь, что вас сверху заметят и спасут!..
– Путей много, но Бог один, – сказал Даур, – и, возможно, на зайце суфизма я доскачу до твоего слона индуизма и буддизма.
Лев – кому-то по телефону:
– Ну, что ты унываешь – того не стало, другого. Пойми, мы уже в таком возрасте, нам надо только радоваться всему: ты жив, видишь солнце! Надо больше пить чай, разговаривать с детьми, вразумлять внуков. Как только подумаешь: я разменял десятый десяток, много это или мало? Не мало, но и не много! У нас еще масса возможностей! Жить, смотреть на деревья, ценить каждое мгновение! Если ты дожил до этого возраста – все, теперь уже нескоро.
Он делает эффектную паузу и добавляет:
– …Или в любую минуту.
Входим с Лёней в квартиру, а навстречу – в ванную комнату – идет мой отец Лев Борисович Москвин, девяносто шесть лет, обнаженный, с полотенцем и тростью.
Пауза.
– …Вы не скажете, – спрашивает Лев, – где тут нудистский пляж?
Сергей собрался защищать диссертацию, и Лев повез его к себе в институт на защиту – посмотреть, как там все происходит. Соискатель – женщина, кандидат философских наук из Экибастуза, тема – “Смысл жизни”. Не больше и не меньше.
Весь ее доклад сплошь соткан из научных выкладок. Ни философов, ни религиозных деятелей, ни мудрецов. Знай сыплет научными терминами: “смысложизненные ориентиры”, “псевдоценности”, “смыслообразующие структуры” и пр.
Стали высказываться оппоненты, в целом одобрительно. На кафедру поднялся Владимир Иванович Хореев, высокий, обаятельный, с седой шевелюрой, такой у него голос – мерный, воздействующий на подсознание.
– Очень интересная тема, – он говорит, – но явный перебор с научной терминологией. Я порой терял нить и даже по-человечески не понимал, что автор хотел сказать таким вот научным языком? А кстати! Что вам дала эта диссертация? Для понимания смысла своей жизни?
…И она заплакала.
Памятуя об экстравагантных выходках Люси, мы ее отговаривали ехать на защиту диссертации внука. Люся поклялась хранить молчание. Всю дорогу она из последних сил держалась, но как только объявили, что Серёга защитился, решительно взяла слово.
– Как вам повезло, – сказала она членам ученого совета, – что вы все единогласно проголосовали за. Если б кто-нибудь из вас кинул шар против моего внучека, я бы вам такое устроила!!!
Художник Лев Токмаков – про Лёню:
– Он внешне – Кюхельбекер, а внутренне Ломоносов.
Лёня очень занятой. Там выставка, тут выставка… Международный конкурс поэтов в Бухаресте, который он выиграл ко всеобщему удивлению.
– Лёня, я хочу тебя! – кричу ему вслед.
– Хорошо, я внесу это в список своих дел…
Как-то в ЦДЛ я разговорилась с братом Сергея Михалкова, они близнецы, обоим под девяносто, вот они с Сергеем Владимировичем на пару – для укрепления семьи – ведрами поглощают зародыши пшеницы.
Но Лёня как услышал слово “зародыши” – не согласился жевать их ни за какие коврижки!
Писатель Леонид Яхнин на станции метро “Пушкинская”, буквально на бегу вручая мне свою наиважнейшую книгу “Площадь картонных часов” с рисунками Виктора Чижикова, стремительно написал на ней шариковой зеленой ручкой:
эм. эм. —
насовсем!
А на роскошном издании переведенных им “Алисы в Стране чудес”, “Алисы в Зазеркалье” Льюиса Кэрролла и “Ветра в ивах” Кеннета Грэма легким пером каллиграфа начертал:
лёне
серёже
марине —
книжечка ваша отныне.
Мы – отцу Льву:
– Давай уже начинай диссертацию Илюше.
– Но для этого, – говорит Лев, – ему все-таки придется научиться разговаривать.
– Да ладно. Он ведь знает самое главное слово: ВСЁ.
– И “ПОКА”! – подхватывает Лёва. – Вполне достаточно для ученого совета. Остальное уже зависит от мастерства и влиятельности научного руководителя…
– А истина, – говорил Даур, – заключается в том… в чем она заключается!
I am in the center of nowhere
