Гарт Стайн - Гонки на мокром асфальте
— Мы взяли напрокат особый голосовой синтезатор, разработанный для Стивена Хокинга, ваша честь. Он считывает электрические импульсы с головного мозга…
— Хватит с меня Стивена Хокинга, с ним все понятно. Говорите по существу и короче. И не вздумайте пудрить мозги присяжным.
— Если короче, то при помощи данного устройства собака может разговаривать.
Судья захлопывает массивный том.
— Протест обвинения отклоняется, — говорит судья. — Давайте сюда вашего свидетеля. Пусть собака войдет!
Сотни людей набились в зал, я, обмотанный проводами, подключенными к голосовому синтезатору Стивена Хокинга, сидел на скамье для свидетелей. Судья привел меня к присяге.
— Клянетесь ли вы говорить правду и только правду и ничего кроме правды, и да поможет вам Бог?
— Клянусь, — отвечаю я скрипучим металлическим голосом. Совсем не таким я себе его представлял. Я всегда полагал, что голос мой зазвучит властно и убедительно, как у Джеймса Эрла Джонса.
— Мистер Лоуренс, — ошеломленно произносит судья, — начинайте допрос свидетеля.
— Энцо, — говорит мистер Лоуренс, — присутствовал литые комнате в момент приставания?
— Да, присутствовал.
На галерее воцаряется тишина. Все замерли, боясь пошевелиться. Никто не осмеливался не только произнести хоть слово, но даже громко дышать. Я говорил, и все слушали меня.
— Расскажите как умеете, нему вы в тот поздний вечер стали свидетелем в доме мистера Свифта, в спальне.
— Расскажу, — отвечаю я. — Но сначала позвольте мне обратиться к суду.
— Обращайтесь, — разрешает судья.
— Внутри каждого из нас живет истина, — начал я. — Абсолютная истина. Однако порой она скрывается в зеркальном зале. Иногда нам кажется, что мы видим истинное, а на самом деле перед нами — всего лишь искаженная копия. Слушая заседание суда, я вспомнил кульминационную сцену из фильма про Джеймса Бонда «Золотой пистолет». В ней Джеймс Бонд избавился от своего зеркального зала тем, что расколошматил все стекла, превратил все иллюзии в осколки и в конце концов обнаружил настоящего преступника. Нам также предстоит расколошматить зеркала. Мы должны взглянуть внутрь себя и выкорчевать все искажения, потому что только так мы сможем увидеть понятую сердцем истину. И только тогда свершится справедливое правосудие.
Я оглядываю зал и вижу на лицах присутствующих задумчивость. Все кивают и осмысливают мои слова.
— Ничего не случилось тем поздним вечером, — в завершение говорю я. — Между ними ничего не было. Абсолютно ничего.
— Однако здесь прозвучало много обвинений в адрес моего подзащитного, — отзывается мистер Лоуренс.
— Ваша честь, — я возвышаю голос, — дамы и господа присяжные. Уверяю вас: мой хозяин, Дэннис Свифт, не позволил себе неподобающего поведения в отношении этой девушки, Анники. Она полюбила его больше всего на свете и предложила себя ему. Он отклонил ее жертву. Мы проделали многочасовой путь по опасным горным дорогам. Благодаря моему хозяину мы благополучно добрались до дома. Он был измотан до такой степени, что, не раздеваясь, рухнул на кровать и заснул. Только в этом и состоит его вина. В том, что он заснул. Анника, эта девушка, женщина, не сознавая, к каким последствиям приведут ее действия, начала приставать к Дэнни.
На галерее поднялось недовольное ворчание.
— Мисс Анника, это правда? — спрашивает судья.
— Правда, — отвечает Анника.
— Отказываетесь ли вы от своего обвинения? — Ван Тигём грозно смотрит на нее.
— Отказываюсь, — говорит Анника и плачет.
— Поразительное откровение! — восклицает судья. — Пес Энцо заговорил. Мы узнали правду. Дело закрывается. Мистер Свифт, вы свободны и назначаетесь опекуном своей дочери.
Я спрыгиваю с трибуны, Дэнни и Зоя обнимают меня. Наконец-то мы снова вместе.
«Все кончилось», — услышал я голос своего хозяина.
Я открыл глаза. По бокам от Дэнни стояли Майк и мистер Лоуренс с большим зонтом в руке. Не знаю, сколько прошло времени, но мы с Тони успели насквозь промокнуть.
— Этот сорокапятиминутный перерыв оказался самым долгим за всю мою жизнь, — признался Дэнни.
Я ждал ответа.
— Она отказалась от своих показаний, — сообщил Дэнни. — Дело прекращено.
Он выиграл. Я знал, что он победит. Дэнни тяжело дышал, старался унять волнение.
— Все обвинения с меня сняты, я свободен.
Он готов был расплакаться. Он бы и расплакался, будь мы одни. Майк обнял его, и Дэнни прорвало. Из глаз хлынули слезы, сдерживаемые годами, проведенными в страданиях, в постоянных поисках денег, в изнуряющей борьбе. И все это время нас ежедневно пытались ударить побольнее. Дэнни рыдал.
— Спасибо, мистер Лоуренс. — Тони пожал руку адвокату. — Я восхищен. Вы были великолепны.
Мистер Лоуренс улыбнулся, возможно, впервые в жизни.
— У них не было физических свидетельств, — сказал он. — Одно лишь словесное заявление Анники. Она с самого начала юлила, недоговаривала. Явно что-то скрывала. Я это почувствовал сразу. Пришлось надавить, и она во всем призналась. Сказала, мол, до сего дня говорила всем, что надеялась, будто что-то произошло. Сегодня же она заявила, что ничего не происходило. А без ее прямого свидетельства обвинитель не мог продолжать дело.
«Значит, она все-таки отказалась от показаний, — подумал я. — Интересно, где она сейчас? О чем думает?» Я обвел взглядом площадь и увидел, как Анника в сопровождении родителей выходит из здания суда. Она показалась мне хрупкой и надломленной.
Анника оглядела площадь, увидела нас. Тогда я понял, что не такой уж она плохой человек. Если один гонщик не смог увести свою машину в сторону и столкнулся с машиной, идущей впереди или рядом, он не должен злиться на другого гонщика. Он может лишь сожалеть о том, что оказался не в том месте и не в то время.
Анника едва заметно махнула рукой, явно Дэнни, но видел ее жест только я, потому что никто, кроме меня, не смотрел в ее сторону. Поэтому я один раз пролаял в ответ.
— Хороший у тебя хозяин, — сказал мне Тони и перевел внимание на остальных.
Он прав. У меня прекрасный хозяин. Я смотрел, как Дэнни, пошатываясь, стоял возле Майка, держа его за плечи, изможденный, избавившийся от тяжкого бремени. Он понимал, что мог выбрать другой путь, более легкий, но тогда результат был бы менее восхитительным.
