Джон Фаулз - Куколка
В: Будет живописать свои мученья. Думай об спасенье башки. Значит, те двое вышли…
О: Сейчас, сэр, но сначала еще об одной странности, какую не вдруг приметил. Над пещерой курился дымок, как, знаете, при обжиге извести, но никакой трубы я не видел. Будто горело внутри, а дым проникал сквозь дырку або щель и тянулся к выступу, где сидели вороны.
В: Огня не заметил?
О: Нет, сэр, лишь дымок — то исчезнет, то вновь потянется. Хоть лежал я далеко, но временами чуял противный запах.
В: Паленого дерева?
О: С примесью какой-то дряни, сэр. Эдакой вонью шибает у кожемяк. Но сие еще не все, сэр. То и дело из пещеры доносился звук, похожий на пчелиное гуденье, — то стихнет, то опять тихонько взовьется. Однако вокруг я не приметил ни единой пчелы, лишь пару-тройку майских хрущов, кому и поживиться-то было нечем.
В: Говоришь, звук шел из пещеры?
О: Да. Не громче жужжанья, но я расслышал.
В: Что подумал?
О: Тогда ничего, сэр. Меня точно околдовали. Шевельнуться не мог.
В: Что значит — тогда?
О: Я по порядку, сэр. С Луизой-то я еще не поговорил.
В: Ладно. Поклянись, что ни разу не покинул своего схрона.
О: Дважды отлучался, сэр, но не дольше пяти минут — глянуть, нет ли чего попить, да ноги размять, а то ить на жесткой-то земле весь затек. Слово даю, по возвращении никаких перемен не отмечал.
В: Ты сказал, что прошедшей ночью дурно спал. Там тебя не сморило?
О: Нет, сэр. Чай, не на перине лежал-то.
В: Мне нужна правда, Джонс. Никто не поставит тебе в вину, что ты уступил естеству и вздремнул. Я пойму.
О: Ну, может, разок-другой провалился, как бывает в седле. Но не так, чтоб задать храпака, Богом клянусь.
В: Понимаешь, к чему я клоню? Может, в сию минуту кто-то и вышел из пещеры?
О: Невозможно, сэр.
В: Отчего же? Ты дважды отлучался, да еще задремывал.
О: Так на секунду ж. И вы пока не знаете, чего поведала Луиза.
В: Ну расскажи.
О: Ну вот, значит, дело к вечеру, по траве крадутся длинные тени, а в голове моей уж густой мрак, и сердце вещует об страшном несчастье, ибо по сию пору из пещеры никто не вышел. Я смекаю, что надо сматываться — озолоти, потемок дожидать не стану. Поначалу хотел скакать к месту последнего ночлега и все рассказать властям. Но затем подумал о бесчестье, какое после шумихи падет на знатного родителя его сиятельства, и решил, что надо бы снестись с ним частным порядком, а уж он пусть поступает, как ему вздумается.
В: К сути.
О: Так вот, сэр, валяюсь там, что шелуха, чего делать не знаю, и вдруг выскакивает Дик: взгляд безумный, точно у припадочного, морда перекошена, рот раззявлен в беззвучном крике. Через пару шагов падает ничком, будто оскользнулся на льду, но тотчас встает и оглядывается на пещеру, словно кто-то его вот-вот настигнет. Потом как рванет! Ну прям, ничего не надо, лишь бы скрыться от того, что там внутри. Ей-богу, ваша милость, я подумал, что грежу, — миг, и его уж нет, во как умчался! Припустил обратно по тропе, а мне-то как быть? Кинуться следом? Да ввек не догонишь! Ладно, Дейви, говорю я себе, первая рыбина сорвалась, но там есть другие, жди. Може, думаю, он за лошадьми побег и сейчас вернется? Вот уж радость-то столкнуться с обезумевшим силачом! Так что лежу себе и лежу.
В: Дик не вернулся?
О: Нет, сэр, больше я его не видел. Наверное, побежал вешаться. Знаете, ваша милость, так и стоит перед глазами: вылитый безумец из Бедлама, кто ничегошеньки не петрит и будет бежать, пока не рухнет, словно за ним гонятся адские псы або чего хуже.
В: Давай про девку.
О: Есть, сэр, даю. Вышла она не так чтоб скоро — минуло не менее получаса. Я уж снова растерялся — чего делать-то? Загадал: когда тень подберется к пещере, сматываюсь. И тут вдруг появляется она, но совсем не как Дик: бредет, точно во сне иль оглушенная. Таких я видал после взрыва на пороховой фабрике — от внезапной ужасти ни бе ни ме. Идет, ваша милость, еле ноги передвигает, точно слепая. И уж без белого одеянья, сэр. В чем мать родила.
В: Что, совсем?..
О: Ни рубашонки, ни башмаков, ни чулок — вылитая Ева до грехопаденья. Груди, руки-ноги — все голо, окромя уголка в меховой опушке, прошу пардону вашей милости. Остановилась и этак подносит руку к глазам, будто свет ее слепит, хоть солнце-то почти село. Потом оборачивается ко входу и падает на колени, словно благодарит Господа за избавленье.
В: Молитвенно сведя ладони?
О: Нет, сэр, понурилась, а руки уронила вдоль боков. Словно отшлепанный ребенок, что молит об прощенье.
В: Ран иль странных отметин не наблюдалось?
О: Я видел лишь ее спину и белую попку. Уверьтесь, все чистенькое.
В: Значит, боль она не претерпевала?
О: Да нет, говорю же, была как пыльным мешком прибитая, сэр. Движенья замедленные, точно ее какой отравой опоили.
В: И погони не опасалась?
О: Нет, сэр, что странно, как вспомнишь Дика. Видать, потом ей маленько прояснело, ибо она встала с колен и уже увереннее прошла к прудку, где, слава богу, прикрылась накидкой, что цельный день там пролежала. Казалось, девица до костей промерзла, хоть, несмотря на поздний час, было довольно тепло. Присев у пруда, она зачерпнула водички, попила из горсти и обтерла лицо. Вот и все, сэр. Потом босиком зашагала по тропе.
В: Поспешно?
О: Живенько, сэр. Разок оглянулась на пещеру, словно пришла в себя и почувствовала страх. Однако не сказать, что заполошно убегала.
В: Что ты?
О: Минутку выждал, сэр, не выйдет ли его сиятельство. Они не появились. Виноват, сэр, другой смельчак, может, и сунулся бы в пещеру, но я не таков и храбреца из себя не корчу.
В: Не корчишь, пустозвон ты чертов? Значит, как паршивый трус пустился вслед за бабой? Воистину ты достоин прозванья валлийца! Догнал ее?
О: Да, сэр, и все узнал. Боюсь, оно вам не понравится, но вы ж не захотите, чтоб хоть в малом я исказил ее рассказ. Так что заранее прошу простить.
В: И не надейся, коль поймаю на вранье. Ладно, Джонс, сейчас перекуси и хорошенько все обмозгуй. Ежели наплел, ты покойник. Ступай, мой помощник тебя проводит и доставит обратно.
~~~
Аскью прихлебывает целебный перл (горячий эль, от ведьминского сглаза приправленный давеча упомянутой полынью, сахаром, джином и пряностями), а Джонс в одиночестве уплетает обед, впервые в жизни радуясь молчанью и огорчаясь отсутствию выпивки. Неприкрытое шовинистическое презрение стряпчего к свидетелю оскорбительно, однако шаблонно и вовсе не связано с национальностью бедолаги. Вопреки нелепому чинопочитанию и раболепию перед титулами, тогдашнее общество до определенной черты было сравнительно податливо: с толикой удачи и кое-какими способностями даже неродовитый человек имел шанс вознестись в свете и стать видным церковником, ученым в Оксфорде или Кембридже (как мистер Сондерсон, сын акцизника), удачливым купцом, юристом (как Аскью, младший сын неприметного и очень небогатого викария из северного графства), поэтом (как Александр Поп, сын мануфактурщика), философом и бог знает кем еще. Но только до определенной черты. Судьба тех, кто располагался ниже, со дня их рождения оставалась безнадежно неизменной.
