Маргарита Хемлин - Дознаватель
Я спросил:
— Где они теперь?
Сунька сказал, что они у него в кармане.
Достал свернутые трубочкой бумажки. Протянул мне.
— Собирался отдать вам без объяснения. В последнюю минуту, как говорится.
Я засмеялся.
— Ой, Сунька… Кто знает, какая минута — последняя.
Деньги, конечно, взял — на дальнейшее.
Попросил, уже когда закидывал ногу — лезть в кузов попутки, нарочно, чтоб находиться спиной к Суньке:
— Если Лаевская к вам наведается, привет передай. Люблю я ее.
Почувствовал шкурой через китель и нижнюю рубаху, как меня обдало холодом от Суньки. Спрыгнул обратно на землю.
Сунька стоял бледный, как замороженный, рукой за колесо схватился. Вроде хотел остановить машину, если б она двинулась, а я не слез к нему.
— Что, Сунька? Говори сейчас. Поздно будет потом.
Сунька выпалил, и не из горла, а из самого живота:
— Полина с отцом обсуждала, что у нее все готово, чтоб с вас пшик сделать. Отец шепотом кричал, чтоб его не вмешивали, так как он не разделяет. А она настаивала. Сказала такими словами: «Мирон, тебя никто не спрашивает, что ты разделяешь. А Цупкого ты со мной разделишь. Уже разделил». Я не понял все до точки. Но мне важно знать, Михаил Иванович. Лаевская — шпионка?
Я серьезно ответил, что надо выяснить.
— Когда приезжала в последний раз?
— Когда я с вами познакомился. Она на минутку забегала. Вы в садочке сидели или где. Она вашу постель обмацала. Мама ей замечание сделала, а Полина отмахнулась. Она нахальная. Китель ваш щупала — сказала, ей такой крой надо выучить. Отец сказал, чтоб шла к вам в сад, если что надо. Она отказалась и убралась, как кошка. Прямо выскользнула. Думаю, шпионка. Вы как хотите. У нее все повадочки.
— Откуда знаешь, какие шпионы?
— Кто ж не знает?
Я пообещал на нужном этапе подключить Суньку. А пока чтоб молчал.
В кузове грузовика я думал не про Лаевскую и не про деньги.
Итог какой?
Итог такой.
Зусель имел в виду взять с собой гроши в Чернигов, когда шел ко мне защищать Довида. Малка ему дала или сам откуда-то выгреб. Или Довид дал. И именно эти гроши украл у него малой Гришка. Зусель ушел, думая, что гроши при нем. И Малка так думала, и Довид. А их у него и не было. Это если Гришка все взял. А если не все?
— Гриша, ты все гроши у Зуселя взял или оставалось? — я спросил спокойно, между прочим, когда нас подкинуло на очередной ямке.
Гришка ответил на выдохе, весело:
— Все. — И спохватился. Но с вызовом продолжал держать улыбочку.
— Для чего, почему — не спрашиваю и не спрошу. Но как? Как ты их забрал, что никто не узнал?
— Просто. Малка думала, что я пошел на улицу. А я не пошел. Она гроши завернула в газету, потом в тряпочку, потом в карман пиджака Зуселя засунула. Засунула и сколько-то раз вынимала — обратно засовывала. Вроде пробовала, как там держится. А Зусель с утра собирался в Чернигов. Малка всегда говорила всем, что Зуселя нельзя трогать, он сильно мало соображает. Она за него все старалась делать. И ложку ему до рта несла. Он аж злился. Ну, она гроши ему в пиджак засунула, пиджак на гвоздь привесила в сенях и пошла Зуселя звать, чтоб шел снидать и в дорогу. Я, пока ее не было, пакунок вытянул с кармана Зуселя. Гроши взял, туда газету сложенную положил. По старым сгибам свернул, потом тряпочкой сверху. Как было. Я умею, как было. У меня получается. Зусель пришел, поснидал, пиджак напялил и попхался. Карман похлопал. У меня сердце захололо. А он похлопал, и всё.
Малка ему гирчит и гирчит, на карман показывает. Зусель головой дрыгает, держится за карман. Так и ушел. Как он вернулся, я хотел отдать назад. А куда назад? Малка кричит. Дед кричит. Зусель молчит. Я подумал — вдруг они подумают, что он гроши потерял? Или протратил? Пускай, думаю. А они у Суньки на сохранении. Восимсят рублей. Ого! Целых же ж восимсят!
— А торбочку эту видел? — Я достал из своего вещмешка кисет.
— Видел, — неохотно согласился Гришка. — Меня дед просил сначала развязать, а потом завязать, как было. Я и сделал. Вы папку учили. И я тоже научился. Лучше папки.
— И что тут внутри, знаешь?
— Конечно, знаю. Тут приданое Евки. Когда замуж соберется, ей отдадут, чтоб жених ее взял. А она сама растратить боится и деду отдала, чтоб смотрел. Она сама приезжала и просила: «Давай откроем, возьмем трохи оттуда». А дед ее прогнал.
— И когда это Ева просила?
— Когда немого Зуселя привезла. Я слышал.
— А ты сам внутрь не заглянул, когда завязывал?
— Хотел, дед запретил. Сказал, кто в чужое приданое заглянет, сам никогда детей не родит. Оно мне надо? Бабское к тому же. Если б финка или пистолет.
— Финка? Как у меня в сидоре? Да? Гриша?
Гришка совсем опустил голову.
— Зачем ты ко мне в сидор лазил, хлопчик? Кто тебя подучил?
— Никто. Я сам. Я думал, что у вас там пистолет. Или еще что. А там финка. Я хотел еще и фонарик. Но я только финку взял. Завязал по-старому. Финку спрятал. Дед нашел, отлупил. Финку забрал себе. Вы меня не возьмете теперь?
— Возьму. Всего тебя возьму. С потрохами твоими несчастными. Что ты мне рассказал — молодец. Имей в виду — если честно признаться, потом можно и забыть. Не совсем, а трохи внутри у себя притаить. Но глубоко — помнить. И не повторять. Я тебе обещаю, что не попрекну. А ты мне обещаешь, что запомнишь и не повторишь. Ты не вор. Ты сбился с пути. А теперь опять стал. Понял?
Гришка кивнул и подлез ко мне под бок. Он закрыл глаза и заснул. Вовка давно сопел с другой стороны.
И я тоже закрыл глаза для подведения очередной черты.
Хотел ее переступить. Но она уже оказывалась не черта, а борт повыше полуторки. И я ногу задрать не осилил. Заснул.
Но успел похвалить себя: правильно ощутил, что говорили Довид и Гришка про разное. У Довида — свое, у Гришки — свое.
У всех — свое.
Родной дом нас встретил вкусной едой. Борщ, пампушки, другие блюда украинской кухни. Узвар, например. Сухофрукты от Диденко, наверно. Больше неоткуда. Прошлогодний урожай. Этого года не успел.
Люба по большинству молчала, только приобнимала хлопчиков и уговаривала кушать. Ганнуся помогала ей и тоже ласково обращалась с Гришкой и Вовкой. Ёська трохи покапризничал — забыл братьев, потом начал с ними заигрывать.
Когда все угомонились, я спросил, для слова, что Любочка делала целый день.
Она сказала:
— Сидела.
На вопрос, кто приготовил пампушки и остальное, ответила:
— Лаевская.
Я спросил, под каким предлогом она явилась.
Люба ответила, что позвонила Лаевской от соседки.
Мое удивление Люба пресекла:
— Лаевская Ёську выходила, других подруг у меня нету. Мне поговорить надо было с кем-то, по-женски. Я б с ума сошла, если б не поговорила.
