Маргарита Хемлин - Дознаватель
Про какие гроши говорил Гришка в таком случае? Сейчас жать — можно и пережать. Сломать. Я отложил.
Явились в полном составе Мирон, Сима и Сунька. Сели за стол.
Дети — тут же.
Говорю:
— Вот мы все собрались на большой совет по поводу дальнейшей судьбы наших детей — Григория и Владимира. Они остались сиротами, это известно. И первый вопрос тебе, Самуил. Ты признаешь, что пугал их детским домом?
Сунька пробормотал, что не пугал, а только обрисовал ситуацию по их же просьбе.
Я обратился к Гришке, чтоб повторил слова Суньки про детский дом.
Гришка молчал.
— Чтоб этот вопрос закрыть, я делаю вывод: никакого детского дома или приемника не может быть. Григорий и Владимир едут ко мне на жительство, чтоб воссоединиться с своим младшим родным братом Иосифом. У них будет в Чернигове благоустроенное жилье и все условия для дальнейшей учебы и взросления. Моя жена Люба их ждет и уже любит, как своих родных детей. У кого есть вопросы? Григорий? — Гришка молчал и скрипел зубами. — Владимир? — Вовка тянул носом, но ни соплей, ни слез я не заметил. — Мирон Шаевич? — Файда хотел что-то сказать, но не сказал. — Сима? — Сима держала голову вниз глазами, пожала плечами, но ясно прошептала согласие. — Самуил?
Сунька встал, отодвинул табуретку, поправил ремешок на штанах и говорит:
— Я за то, чтоб всем стало хорошо. А это надо еще взвесить. Я ухожу в Советскую армию. Мои родители остаются одни. Им хотелось бы взять к себе Гришу и Вову. К тому же комсомольская остерская организация полностью в курсе и разработала ряд мероприятий. Например…
Я подошел к Суньке, положил руку на его плечо, тепло сказал:
— Суня, ты комсомолец, а я коммунист. Твоя инициатива хорошая. И людей ты поднял на хорошее дело. Но ты не прав. Ты сейчас думаешь про благо своих родителей, которым хотелось бы иметь в опустевшем после тебя доме и детский смех, и игры, и так далее. Но Остер — это Остер. А Чернигов — Чернигов. К тому же у меня права по совести. Евсей Гутин — мой друг.
И как я ему в глаза посмотрю, хоть где бы он ни был, если я его детей оставлю без своего влияния?
Сунька покраснел до неузнаваемости.
— Ну, Самуил, отвечай. — Я понимал, здесь должна поставиться точка.
Сунька отчетливо сказал:
— Если в глаза, я согласен. А так нет.
И вышел на двор.
Гришка с Вовкой смотрели на меня. Мирон и Сима тоже.
Я сказал:
— У нас тут не суд. У нас — собрание. Потому голосуем. Суня против. Кто еще против?
Против не было. Воздержавшихся тоже. Гриша и Вовка тоже проголосовали за.
Я объявил собрание исчерпанным и отправил хлопцев на двор с условием, чтоб гуляли близко. Скоро едем.
Мирон принес с собой кисет. Завязан он был кое-как. Отдал мне без слов.
Я без слов принял.
Сима сидела тихо, немножко качалась. А в остальном хорошо.
Я спросил, не объявлялся ли Зусель. Может, кто в Остре видел или слышал. Мирон заверил, что Табачника не замечали. Остер гудит по поводу его пропажи, но в то же время и удивления мало. Высказывают мнение, что Зусель мог пойти в Чернигов, как раньше.
Я спросил у Мирона, зачем он придумал, что забил погреб.
Мирон не ответил твердо.
Я попросил Симу помочь собраться. Из хозяйственных вещей брать ничего не говорил, а только носильное детское. Такового набралось один узел.
За домом обещали следить и не допустить полного развала. Если объявится Зусель — направить телеграмму.
До шляха я попросил проводить нас с хлопцами Суньку.
Он с радостью согласился, тем более что Гришка и Вовка горячо поддержали просьбу.
Гришка с Вовкой шли впереди. Настроение у них наблюдалось боевитое. Я дал им почувствовать себя взрослыми и решающими. И они почувствовали.
Сунька делал вид, что происходит обычное — дети уезжают домой, болтал про будущую службу, что стремится уехать из Остра, а после армии работать скорей всего в Киеве на большом строительстве.
Я спросил:
— Сунька, а что за история у Гришки с деньгами? Он не подворовывает? С детьми бывает. Они не со зла, цену грошам не знают, относятся как к бумажкам для обмена на конфеты, например. Довид мне заикался, но не рассказал.
Сунька остановился, сбросил с плеча узел.
Я держал линию:
— Ну? Ругаться не буду. Дело прошлое. В любом случае. Но мне на будущее надо знать. Для воспитания. Ты понимаешь.
Сунька рассказал, что однажды к нему прибежал Гришка как к старшему товарищу посоветоваться. Вел себя серьезно, по-взрослому: они с Вовкой решили уйти от Довида и Малки с Зуселем, чтоб жить по-своему. Те их заставляли зубрить всякие талмуды и к тому же запрещали брать от товарищей на улице еду, потому что она могла быть на сале и некошерная.
Настроения протеста зрели у Гришки давно под воздействием рассказов Суньки про пионеров и комсомол. И вот Гришка с Вовкой решили убежать. Собирались в Чернигов к Михаилу Ивановичу, где Ёська.
Так как этот разговор был до знакомства Суньки со мной, он отнесся с подозрением на вранье. Но чтоб не настраивать Гришку сразу против, сделал замечание, что без денег нечего срываться, без денег они будут беспризорники и их заграбастают в детдом, не доезжая Чернигова. Или вернут Довиду.
Гришка ушел расстроенный. Через некоторое время он заявил, что гроши у них с Вовкой есть. И показал бумажные денежные знаки в количестве восьмидесяти рублей.
Сунька строго спросил, не украл ли Гришка такую сумму.
Гришка сказал, что не украл, а взял у Зуселя. И что отдаст. Когда они с Вовкой устроятся у Михаила Ивановича в Чернигове. Так как деньги они не имели намерения тратить на глупости по дороге, а будут показывать, если их задержат.
Сунька приказал немедленно гроши Зуселю возвратить в любой форме. Хоть подсунуть обратно, если взял без спроса. Сам он не сомневался, что Гришка гроши стащил.
Чтоб успокоить хлопца, Сунька сказал, что проведет беседу с Довидом насчет воспитания. И заверил, что добьется отмены ненужных занятий.
Назавтра прибежал Гришка и сказал, что Зусель куда-то ушел, гроши ему Гришка подсунуть не успел. Но когда Зусель вернется — обязательно незаметно отдаст.
Но тогда Зусель как раз в первый раз пропал и вернулся из Чернигова немой и окончательно дурноватый. Малка голосила по Остру, что пропали большие гроши.
Гришка в такой обстановке растерялся. По совету Суньки он передал их на временное хранение Суньке же.
Я спросил:
— Где они теперь?
Сунька сказал, что они у него в кармане.
Достал свернутые трубочкой бумажки. Протянул мне.
— Собирался отдать вам без объяснения. В последнюю минуту, как говорится.
