Н. Денисов - Пожароопасный период
– На флот у нас не набирают, а отбирают из лучших, проверенных, так что хорошенько подумайте и сделайте выводы. Кому тяжело в долгом рейсе, может написать заявление, чтоб перевели на европейские линии, где рейс длится в пределах нескольких недель.
– Ну-ну, думаю, на прессу что ли работает первый. Гляжу на мужиков, смирные сидят, хитренько помалкивают.
Но вечером опять едем в город, теперь уже на дешевый базар, где «народные цены». Вчерашний наш водитель автобуса Омар весело крутит баранку и сегодня. У него две дочери школьного возраста, жена не работает. Живут в двухкомнатной квартире. Говорит, что его заработка вполне хватает для нормальной, приличной жизни.
И вот этот базар. Торговцев много, в основном, молоденькие девушки. И не дай бог ошибиться, назвать девушку синьорой, тут же поправит, кокетливо качая головой: «О, но! – синьорита!»
Часа полтора отпущено нам на беготню по базару. И вот уж совсем стемнело, улицы празднично расцветились огнями неона и фонарей, игрой и переливами реклам кинотеатров. В моей группе Леня Разводов и моторист ГЭС Анатолий Иванович Лукин, да еще Омар в нашу компанию вклинился: все же веселей и уютней.
Возвращаемся к автобусу, где почти все в сборе, нет только группы начальника рации. У него обе Ирины, забежали в какой-нибудь парфюмерный магазин, не оторвать. Ну эти женщины!
– Помню, стояли мы в Генуе, в Италии, – начинает Лукин, – зашли в один магазин, толчемся. Хватились, а одного нет. Ходим час, ходим два, ищем его. И разминуться-то сложно – береговой бульвар. Часа через четыре решили возвращаться на судно. Доложили мастеру. Он снарядил несколько групп «бойцов»: разыщите его хоть под землей! Идем той же дорогой, где гуляли днем, а нас атакуют девицы из каждого подъезда: «Пойдем со мной!» Тянут за руки. Говорю одной: «Ты такая красивая, а чем занимаешься? Просто жаль тебя!» Смеется. Понимает, не понимает, а смеется, тянет настойчиво: пойдем со мной!
Часов до одиннадцати вечера проискали чудака. Капитану пришлось сообщить в полицию, те, понятно, в наше представительство. И не нашли. А к двенадцати он сам заявился: «Я зашел пива выпить, пока вы в магазине были, вышел, а вас и след простыл». Был он в этом рейсе – последний раз.
За ночным чаем нашим электромех подсунул мне пачку «свежих» майских газет «Водный транспорт». «Почитайте, много интересного».
Читаю статью капитана дальнего плавания Г. Федченко: «.Спрашивается: куда снова все-таки гонят этого бедного «зайца» – моряка? Когда он будет избавлен от бремени постоянной и угнетающей ответственности за все происходящее с ним на флоте? Когда он получит право дееспособности, надежной защиты от всех бед? Право выходить с судна без проверки – обыска вещей? Его обыскивает таможня на судне, на проходной в порту и возбуждают дело о контрабанде, если на каком-то этапе проверки будет обнаружено расхождение в задекламированных вещах, вывозимых из-за границы.-. Он ограничен в свободе передвижения за границей, он лишен права взять с собой в рейс членов семьи, а родственников тем более».
Бюрократия съедает флот! Такова основная мысль капитана. Флотом правит берег, аппаратчики, «кавалеристы».
Разошелся в этот вечер и начальник рации – мой второй штатный собеседник:
– Разве мы, как белые люди, не имеем права зайти в Байросе в ресторан, выпить по рюмке коньяка, посмотреть на людей, отдохнуть. А не бегать по дешевому базару, не торговать у маклака трехрублевый свитер, связанный из неизвестно каких ниток! Унижаться и унижать достоинство офицера. Мы же офицеры, Николай, белые люди! Заточены на этих коробках месяцами, гробим свое здоровье, потенции, тупеем и унижаемся. Пусть тогда, как ударникам комтруда, выдают нам красные талоны для посещения хоть раз в неделю буфетчицы! (Смеется). А на берегу? От кого только не зависишь? От аппаратчика из нашего «Пентагона», что пирует за наш счет, спят с красивыми телками – вон их половина управления. На проходной ханыга- вахтер, пьяница и ворюга, почувствовав запах водки от моряка, что после пяти месяцев рейса зашел в ресторан, может тебя обхамить и сдать милиции, лишить тем самым работы, перспектив на дальнейшую жизнь, на все. Рядовому матросу еще куда ни шло, он взял метлу на территории порта и будет ей махать, а командиры, что образованием, судьбой, всей службой, карьерой связаны с морем! Все нацелено, все меры воспитания направлены на «низзя-я»! И все жестче, все плотней завинчиваются гайки. Какая мораль, каков нравственный настрой на судне? Рабочий класс, этот бывший гегемон, воспитан так, что опустись попробуй до него, не дай бог выпей рюмку, он тут же тебя и заложит. А первый помощник покатит на тебя телегу в пароходство. Я уже много лет не «опускаюсь» туда – вниз.
Жестко настроен начальник, ах жестко! Пытаюсь в чем-то возразить ему, а он: «не надо, на флоте два начальника – начальник рации и начальник пароходства, остальные помощники!» И смеется.
Заходит в каюту Криков:
– Вот вы говорите о том, что нужна гласность на флоте! Нет ее и не будет, потому что нет гарантий. Все молчат и все будут молчать! Помню партсобрание. Встает капитан и произносит: «Вот что я скажу, братцы». С места подает реплику моторист: «Здесь не братцы, а члены партии». «Извините, – говорит капитан, – товарищи коммунисты!» Выходим после собрания, кто-то говорит мотористу: «Ну, в Мурманске можешь собирать вещички на берег!» Так и вышло. Вот почему молчат и правильно делают. Это называется – умно живут.
О чем мы еще говорим в этот вечер? В вечер отхода в самую южную точку нашего плавания – порт Мадрин, в ревущие, Жюль-верновские сороковые широты.
Падает и авторитет капитана. Нет тех капитанов, сосущих капитанскую трубку, пыхающих дорогим заморским табачком. А ведь было: каждый жест, слово капитана – непререкаемая истина, закон. Теперь они, капитаны, задерганы, нервны, потому как всякий может обсудить их действия, а в пароходстве любой клерк накричать. В то время, когда капитаны – это золотой фонд флота, государственные люди и оцениваться они должны по- государственному.
Да, я сам давненько раскусил на своей шкуре, что на судне, где вроде бы «экипаж семья», каждый живет замкнуто, чаще с думой о своих меркантильных заботах. Это понятно по-человечески, но все же, все же.
Она. Мечтает получить квартиру однокомнатную. Получила. Теперь надо устроить в ней уютное гнездышко. Устроит. Родить ребеночка. Родит. Ну а мужички всегда найдутся. Не понравится, выгонит.
Он. Мечтает купить автомобиль загранмарки. Валюту не тратит. На берег в загранпортах не ходит. Копит. И купит со временем. Мечта номер два: жениться на балерине. С машиной, возможно и женится.
16«Бойцы» вспоминают:
– Один второй механик на кубинской линии, готовясь уйти на пенсию, копил на «Мерседес». Больше года не брал валюту у третьего помощника, в город по маклакам не бегал. Наконец скопил вожделенные 300 долларов. В Штатах – покупка! – это удалось быстро, без проволочек. Машину тотчас доставили к борту судна. При погрузке палубной стрелой одна из строп подвернулась и «Мерседес» рухнул на причал с высоты 15 метров, сразу превратившись в рухлядь, металлолом. Что делать? У механика сердечный приступ, доктор ему уколы ставит. Едва отходили. А автомобиль все же погрузили в трюм. Братва решила – редкий экипаж! – собрать человеку по 10 долларов и купить такой же «Мерседесс». Собрали, купили! Тут же привезли, погрузили в трюм. А что делать с первым, разбитым? Решали: отдать и первый механику – слишком жирно! Все же колеса целы, многие узлы, детали. Поделить запчасти, возникает несправедливость: одному достанется кусок жирнее, другому постнее, вроде бы все сбрасывались одинаково. Решили так: при выходе в океан поднять из трюма первый «Мерседес» и, как есть, сбросить за борт. Решили, затвердили единогласно. Но слаб и меркантилен человек. Когда утром спустились в трюм, оказалось, что автомобиль разбитый растащен за ночь «по винтикам, по киричикам», один кожух остался. Сбросили за борт то, что осталось.
Другой «боец» вспоминает:
– Помню, в Антверпене купили сразу три «Мустанга» – старпом, стармех и помполит. Поставили на пятый трюм: красавцы, ни одной царапины, блестят! Утром встали, а «Мустанг» первого помощника разбит вдребезги, все стекла выбиты, проводка, сиденья, салон – все изрезано ножом, щиток вырван, руль разбит, ну, словом, все! Даже колеса искромсаны. В порту таможня не выпускала никого на берег три дня. Искали магнитофон, что снят был с «Мустанга» помполита. Это была цепочка-ниточка. Не нашли. Конечно же, выбросили за борт еще в море.
– Ну, наверное, хороший кадр был.
– А вот у нас на учебном судне что подшутили! Помполит утром не пришел на завтрак. Ну не пришел, мало ли что. Вдруг часов в одиннадцать вылетает он из своей каюты и к капитану: что такое? А кто-то закрасил черной краской окошко в его спальне. Ночь, мол, на дворе. Создали представительную комиссию, ходили по каютам, искали следы краски, осмотрели у всех руки. Никаких признаков! Вахтенные матросы доложили, что когда в половине седьмого окатывали из шлангов палубы, окно было чистым. Значит, утворили в какие-то полчаса на рассвете – до завтрака. В команде знали кто сделал, но до сих пор не выдают.
