Н. Денисов - Пожароопасный период
Обзор книги Н. Денисов - Пожароопасный период
ПОЖАРООПАСНЫЙ ПЕРИОД
Техническая страница
ББК 84Р7
Д 33
Денисов Н. В. Пожароопасный период: Повесть, рассказы, очерк Николай Денисов; оформление И. Н. Денисовой. – Шадринск: ПО «Исеть», 1994. – 280 с.
Под редакцией автора
Автор выражает сердечную признательность Ленинскому филиалу Запсибкомбанка г. Тюмени за благотворительную помощь по изданию этой книги.
Впечатления деревенского детства, юности, зрелых лет, океанских дорог – Николай Денисов обошел полмира на судах торгового флота – основная тема творчества тюменского поэта и прозаика. В новую книгу вошли произведения, написанные за последние годы. В сатирической повести «Пожароопасный период», публиковавшейся в журнале «Урал», замеченной критиками и читателями, легко просматриваются картины и действо первых лет «перестройки».
Рассказы – о любви, о верности, человеческом долге, о судьбах современников – проникнуты лиризмом, теплыми чувствами.
«Ревущие сороковые» – документальное повествование об одном из морских рейсов в Южную Америку.
ISBN 5-7142-00-99-X
© Н. В. Денисов, 1994.
ОБ АВТОРЕ ЭТОЙ КНИГИ
Для кого-то Николай Денисов – известный сибирский поэт. Для кого-то он – редактор газеты российской и русского зарубежья «Тюмень литературная». Для многих Николай Васильевич – неустанный, неукротимый борец за русскую культуру, за Россию. Для меня Николай Денисов – вечно молодой, неистощимо яростный боец с несправедливостью и злом; человек доброй, щедрой, чуткой души, для которого нет горя чужого, нет беды сторонней; все, чем жив родимый край и его народ, все тревожит, волнует, будоражит поэта, удесятеряя его энергию и силу в борьбе за Правду и Добро.
Тридцать лет минуло с того дня, когда я впервые встретился с Николаем – немножко угловатым, чуточку застенчивым, улыбчивым деревенским парнем, принесшим в писательскую организацию тетрадку своих первых стихов прозрачно чистых, искренних и необыкновенно привязчивых. Он читал свои вирши глуховатым, срывающимся голосом, страшно волнуясь.
С тех пор утекла не одна Обь. Изменилась неузнаваемо жизнь. Повзрослели, постарели те, с кем начинала свой путь Тюменская писательская организация. Изменился и Николай Денисов. Он стал признанным поэтом, редактором, - общественным деятелем. Но душевно этот человек удивительно сохранился, остался тем – далеким, прежним, молодым. Не постарела душа его. Не захирела его муза. Не очерствел, не огрубел, не заянился маститый поэт и редактор.
Он, как и прежде, молод сердцем. По-прежнему шагает по жизни с душой нараспашку. И все-то ему надо. И ко всему он неравнодушен. И чувствует он себя хозяином не только своего края, но и всей России.
В этом году ему пятьдесят. Умудренный житейским опытом, окрепший в борьбе с недругами России, обретший свой звонкий и сильный поэтический голос – таким пришел к своему юбилею Николай Васильевич Денисов.
Предлагаемая читателям книга – не итог тридцатилетнего творческого пути поэта и прозаика Николая Денисова. Это всего лишь веха на этом пути.
Верю: впереди у. Николая Васильевича будут новые книги, много книг, стихов и прозы, и публицистики. Для него прожитые полвека – все лишь разбег, разгон перед новым поэтическим взлетом к вершинам мастерства. И я от всего сердца желаю ему, чтоб упругие, могутные крылья его таланта не слабели, не утрачивали природной упругости и силы.
Вперед и выше, Николай Васильевич!
Выше и быстрей, дорогой мой человек!
Константин Лагунов Тюмень, 1993 гПОЖАРООПАСНЫЙ ПЕРИОД
Хроника одного дня
1
Ну вот и устроился!
Я лежу на койке, вольготно расслабясь на сером солдатском одеяле, гляжу в ветвистые узоры щелястого потолка. В распахнутые створки единственного окошка моей комнатки тянет неостывшей еще жарой, яблоневым духом из садика-огорода, где кричат куры: выбрались, видать, на волю. Право, мне надлежит прогнать их, чтоб не рыли грядки. И, я собираюсь сделать это – хозяева где-то припозднились.
Тут ожил на стенке ящичек репродуктора, что-то щелкнуло, брякнуло в нем и репродуктор голосом Пашки Алексеева объявил, что начинается местная передача для тружеников Городка. Ах, да – без четверти семь. Время. Интересно, интересно… Днем Пашка – полнеющий, холеричный по характеру парень! – просвещал меня, как нужно «стряпать» эти передачи впрок, чтоб «иметь свободное время для творчества». Еще Пашка настойчиво добивался от меня, маятником мотаясь по студии; не пишу ли я роман? Я сказал, что не пишу, конкурента во мне он может не подозревать. Довольный, Пашка разоткровенничался: хоть и моложе меня, а уже два года женат на красивой поварихе Тане и ждут они, не дождутся сынулю.
Жарко, душно в комнатке. Пахнет густым солдатским сукном, пылью. Бодрый Пашкин голос дочитал последние городские известия, объявил концерт по заявкам рабочих локомотивного депо. И я опять думаю о своем тихом пристанище, о завтрашней работе, о прокаленном жаром Городке, где предстоит прожить мне эти два каникулярных месяца.
«Привыкли руки к топорам,
Только сердце непослушно докторам».
Браво, экспрессивно работает певец. Вылезаю через открытое окошко в сад-огород и также браво гоняю кур. Они заполошно мечутся, кричат, застревают в узких прорехах забора, взлетают на крышу бревенчатой стайки, победно поглядывая на меня с высоты, мол, тут мы недосягаемы.
Комьями земли сгоняю их со стайки и с сознанием выполненного долга возвращаюсь через окно в свое жилище. Пашка уже читает городские объявления: «Школа-магазин делает очередной набор на курсы продавцов продовольственных и промышленных товаров. Сельхозтехникуму с первого августа требуются квартиры для абитуриентов. Мебельной фабрике, – еще бодрей, как на излете, вещает Пашка, – требуются ученики столяра-краснодеревщика. Тут же продается конь».
Конь? Какой, боже мой, конь?
Бухаюсь на койку, захожусь в хохоте: ну, Пашка, выдал!
«Следующую нашу программу передадим через неделю, в это же время. До свидания, товарищи. Таня, я пошел домой!».
Ошарашенно смотрю на рифленый ящичек репродуктора, переваривая заключительную Пашкину фразу: ори-ги-наль-но!
Вот окончится это лето, каникулы, опять думаю я, и с радостью, освобождением от временного кинусь в круговорот столицы, лекций и сидения за книгами в читальных залах, в толчею дискотек и метро, и вообще! И, конечно же, стану вспоминать идиллично о том, что был в биографии вот такой Городок с булыжной мостовой главной улицы, недавно залитой асфальтом, с дурачком Геной, подглядывающий с тополя, как моются в городской бане женщины, с пушками военной части, с тишайшим Иваном Захарычем – мужем моей хозяйки Ирины Афанасьевны. Об этой вот комнатке буду вспоминать.
До меня квартировал здесь сотрудник нашей редакции В. Д. Личность заметная, можно сказать, выдающаяся. Правда, как появился В. Д. в Городке, в какую пору и откуда, история пока умалчивает. Просто возник вдруг в кабинете редактора Бугрова высокий, крепкого сложения мужчина при желтой шляпе – не юн, но и достаточно молод, – назвался груздем и уселся вскоре за пустующий массивный стол в отделе писем. Говорили, будто В.Д. работал в центральной газете, -не поладил с начальством, но этот слухи, поскольку трудовая книжка его за «семью замками», в сейфе Бугрова, которого он сходу «покорил и очаровал». Пашка Алексеев знал будто бы «точно», что в отрочестве В. - Д. «принимал активное участие в качестве хунвэйбина в китайской культурной революции, потом был бит плетьми, выслан в деревню на перевоспитание, бежал, а может, эмигрировал!» Но верили не Пашке, а Валентине Михайловне, машинистке, она по совместительству кадровик. Так вот, та располагала достоверной информацией: В. Д. родился в Китае, в Порт-Артуре!
Но слухи ползали. И обыватели Городка определились во мнениях коротко: «Подослан!»
Только с какой целью?
Впрочем, по ночам писал В. Д. многодумный труд, к ужасу местной интеллигенции, целился ниспровергнуть столпов античности, направить «в другие русла» современную философию и эстетику! Так рассказывают.
И еще рассказывают: шагал он по утрам в редакцию с высоко вскинутым подбородком, с печатью ночных забот на челе, далеких от надоев молока и выполнения планов по выпуску кирзовых сапог и тапочек на местной фабрике, чем заполнена, в основном, страницы «Трибуны».
– Старик! А Энгельс был не прав! – непременно громко, приметив кого из знакомых, провозглашал В. Д. эпатажную фразу, что повергала в испуг и трепет местную публику, занятую обсуждением рыночных цен или происшествием- на железной дороге, где сорвали пломбы с контейнеров и унесли импортные костюмы, – Гегельянство, гегельянство. Философ ошибался, старик!
