Римма Глебова - Хроники Любви
Если марсиане прилетели во времена фараонов, если добавить, что они явились во времена царствования Аменхотепа Третьего, а примерно к этому времени все египтологи дружно относят рисунки, то может быть… может быть юная Нефертити вовсе не была хеттской принцессой. они привезли ее с собой. Ведь ее внешность, ее необычная для того времени и того окружения красота никак не соотносится с обликов хеттов или египтян. ОНА непохожа на своих современников. Привезли, а потом могли забрать с собой. А та непонятная мумия была кто угодно, только не ОНА…
Атон спустился с лестницы, сел на каменную скамью, и долго сидел с закрытыми глазами и склоненной головой, запустив длинные пальцы в свои густые кудри, ерошил и тянул их, как бы желая выдернуть и даже морщился от боли. Это была его неистребимая привычка, так ему лучше думалось, и действительно к нему в эти минуты приходили самые необычные мысли и предположения. И удивительно, что эти мысли со временем вдруг превращались в явь, а смутные, будто совсем бездоказательные умозаключения неожиданно обретали не только точный земной смысл, но и получали убедительные доказательства своей истинности…
Он вышел из сумрачного храма на яркий свет и зажмурился — в глаза ему полыхнули не только солнечные лучи! Не сон, не видение! — перед ним наяву стояло вполне земное существо. Женщина. Она никак не могла здесь находиться и стоять вот так перед ним, вот так просто! — и вести себя, как обычно ведут себя слегка заблудившиеся женщины, обращающиеся к первому попавшемуся на глаза встречному: она крутила по сторонам головой в ярком цветном тюрбане, и при этом что-то спрашивала явно у него! Атон не понял ни слова. Он застыл, окаменел и только смотрел, смотрел ей в лицо, не отрываясь. Он на память знал эти черты: выразительное лицо с маняще изогнутым пухлым ртом, большими, удлиненными к самым вискам глазами цвета зеленых оливок, нежно и изящно очерченным подбородком, высоким лбом, полускрытым необычным головным убором…
— Ну, так что, молодой человек, — спросила она, уже теряя терпение, — вы хоть приблизительно знаете, где это музей находится, хотя бы в какой стороне?
— Что? Музей? — тупо переспросил он. И тогда она перестала крутить головой и остановила вопрошающий взгляд на нем. И больше уже ничего не спрашивала. Молча разглядывала его лицо, встрепанные кудри, распахнутую на груди и перепачканную стенной известкой синюю рубашку…
— Я вас уже видела… — негромко сказала она. — Мы с вами знакомы? — она слегка наморщила лоб под тюрбаном. — Вы художник? Почему-то мне кажется, что вы художник… Или… или скульптор, — тише добавила она. — И мы с вами встречались… неоднократно…
Атон кивнул. Он не мог ничего произнести, у него слишком пересохло горло. Но надо же что-то сказать… Он открыл висящую на боку сумку и вытащил бутылку с водой. Она смотрела, как он жадно пьет, запрокинув голову, как ходит кадык на загорелой шее. Когда он устал пить и опустил бутылку, она вдруг протянула узкую изящную руку, и он поспешно подал ей бутылку, проклиная себя, что выпил почти всю воду. Но, видимо, ей хватило, она довольно улыбнулась и вытерла губы ладонью, самой серединой, будто поцеловала ее.
— Я археолог, — наконец, выговорил он… И, обретя дар речи, стал рассказывать странной незнакомке про храм, из которого только что вышел, про таинственные рисунки, и еще про какие-то вещи, не имевшие к ним обоим никакого отношения. Она слушала, склонив к плечу головку в тюрбане, с улыбкой удивления на губах. Рассказывая, он смотрел ей в лицо, хотя понимал, что невежливо рассматривать в упор только что встреченную женщину. Он абсолютно не мог определить ее возраст. Тугая смуглая кожа — или просто загорелая, ни одной морщинки, только у рта легли тонкие черточки, и еще между дужками бровей прочерчена еще одна.
— Как интересно, — перебила она, продолжая улыбаться Атону. — Как твое имя?
Он замолк. Какая разница, какое у него имя, лучше пусть скажет, как ее зовут. После длинной паузы Атон спросил, и опять у него пересохло в горле: «А тебя? У тебя какое имя?» Она тихо засмеялась, открыв меж розовыми полными губами чуточку неровные, цвета слоновой кости мелкие зубы, со щербинкой между двумя нижними. Все в ней было Атону удивительно. И как вытерла рот, и как засмеялась, будто звонкие хрусталики вокруг рассыпала, и эта щербинка — обычно у людей бывает наверху, а у нее внизу…
— Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? У твоего племени так принято? — спросила она, посерьезнев. Но видно было, что ей хотелось еще смеяться, и она сдерживается. Ей отчего-то было весело. Но и Атону тоже хотелось смеяться, хохотать во все горло, бежать куда-то или прыгать, как в счастливом детстве, когда получаешь долгожданный подарок и радуешься до безумия. Он протянул ей открытую ладонь, и она вложила в нее свою узкую теплую руку с подрагивающими пальчиками.
— Пойдем, — сказал он, сжимая ее руку и вглядываясь в безмятежность оливковых веселых глаз.
— Куда? — спросила она, уже идя рядом и приноравливаясь к его широким шагам.
— Искать твой музей, — серьезно ответил Атон. — Я знаю, какой музей тебе нужен. Только он не здесь. На самолете лететь.
— На самолете? — она задумалась. И хотела вытащить свою маленькую ладошку из его руки. Но Атон не отпустил. И она тут же успокоилась и больше не пыталась.
Они зашли в гостиницу — оказалось, она жила там же, и собрали свои вещи, сначала в его номере, потом в ее крошечной комнатке. Собственно, у нее и вещей-то не было — маленький баульчик из золотистой тисненой кожи, с такой же кожаной пряжкой вместо застежки, он в жизни не встречал ни у одной женщины подобного баульчика. Она сняла свой тюрбан, рассыпав по плечам коричневые, с красноватым отливом, волосы, встряхнула ими несколько раз, словно желая дать им немного отдохнуть, и несколькими движениями как-то хитро закрутила и снова убрала под тюрбан, но уже под другой — синий, с узором из зеленых блестящих квадратиков. А тот, прежний, что был на ней до сих пор, небрежно бросила на кушетку. Атон оглянулся в дверях, ему отчего-то очень хотелось взять его, но она схватила Атона за руку и увлекла к выходу.
Он не запомнил, как и через сколько времени они оказались в маленьком зале местного аэропорта, только отчетливо запомнил тот момент, когда он протянул руку с паспортом и деньгами человеку за стойкой и оглянулся на свою спутницу, чтобы взять и ее документ — спутницы рядом не было. Он схватил у оторопевшего служащего свой паспорт и рванулся наружу.
Ее не было нигде…
Атон понял, что иначе и не могло быть, иначе и не могло случиться.
Она пришла всего ненадолго, может быть, чтобы взглянуть на прежние места и узнать их, может быть, найти, встретить кого-то…
Атон вернулся в гостиницу и вошел в распахнутую дверь ее комнатки — на кушетке ничего не лежало. Он почувствовал за спиной шорох и оглянулся.
— Я решила ничего здесь не оставлять, — пояснила она, глядя на него потемневшими оливками. Но тут же ее глаза просияли, и засияло все ее чудное лицо, улыбались счастливой улыбкой розовые нежные губы, и она сказала:
— Но мы не будем прощаться. Я еще приду. Ты — мой солнечный Бог!
— Но ты ведь уже здесь, останься! — возразил он, счастливый от ее признания.
— Ну и что? — она легкомысленно пожала одним плечиком. — Ты же знаешь, женщины приходят и уходят, когда хотят. Но и мужчины тоже, — засмеялась она. Погрустнев, добавила: — Мне пора. Я ведь ненадолго. Но я рада, что мы встретились.
— Подожди, одну минутку! Я тебе кое-что хочу показать, — Атон опустил руку в карман, вытащил золотую монету, и протянул ей. Не приближаясь, словно чего-то испугавшись, она, вытянув руку, осторожно взяла из его пальцев монету и глянула на нее. тонкие брови задумчиво приподнялись, она будто что-то вспоминала. Чуть колеблясь, протянула ему монету обратно.
— Оставь себе, — сказал Атон. Но она вздохнула, качнулась вбок и исчезла из дверного проема. И вдруг появилась опять. «Твоя женщина родит тебе сына, наследника. Не потеряй ее». И, на сей раз, исчезла совсем. Он долго смотрел в пустой дверной проем и ждал.
Если она вернулась один раз, вернется и во второй. Она ведь призналась ему в любви, а он не успел. Напрасно она сказала последние слова. Он никого не потеряет, потому что не будет искать. Подобной этой сияющей женщине нет. Нет ни на земле и нигде в другом месте. Она единственная. И она придет еще. Ему ничего не стоит подождать.
ЭПИЛОГ. Годы идут. Возле Храма, где внутри, в сумрачной каменной прохладе, под самым потолком выбиты в стене странные рисунки, время от времени появляется мужчина. Появляется он в одно и то же время года — в августе, в самую тяжелую жару. Он стоит в тени Храма и чего-то ждет. Или кого-то.
