Андрей Остальский - КонтрЭволюция
Приятно все-таки, когда долг требует от тебя таких жертв. Софрончук сидел и улыбался, а шифровальщик поглядывал на него подозрительно.
Но легко давать задания. А попробуйте-ка их выполнить! Требовалось провести новый анализ имеющихся данных, чтобы найти возможный способ влияния.
Софрончук долго читал дело Пушистой. Уже смеркалось, когда его наконец осенило. Прежде всего надо было написать срочную шифровку Ульянову… Потом — в районную поликлинику. Еще по паре адресов…
5
В девятнадцать сорок пять Софрончук уже стоял под дверью Наташиной квартиры. Хорошо, что никто его не видел в тот момент. Потому что вел он себя странно: стоял с закрытыми глазами и гладил рукой дверь, табличку с номером восемь. Что это было? Наверно, он сосредотачивался. Наконец, нажал на звонок.
— А-а, это вы… Без инструментов сегодня, как я вижу…
Наталья как будто совсем не удивилась, увидев его в темном костюме в мелкую полоску и при бордовом галстуке.
Пригласила в квартиру, сказав, как всегда:
— Чай будете с конфетами?
Софрончук кивнул, прошел в комнату. За столом сидела тетушка. При виде Софрончука она заерзала, закряхтела, стала смотреть на часы и проситься домой. Но он ее уговорил, сказал:
— Явите божескую милость, составьте компанию, уважаемая!
Эта формулировка, кажется, произвела на тетушку неизгладимое впечатление.
Стали пить чай. С конфетами, которыми квартира была буквально завалена. «Вот сволочи!» — думал Софрончук.
Выдув чашку, он отдышался и сказал:
— Наталья Андреевна, я вот наслушался тут всяких ужасов про трудности ваши… с трудоустройством, выселением и так далее.
— Вот как? — подняла брови Наталья. — Это где же мои проблемы обсуждают? В ЖЭКе, что ли? Среди сантехников?
Софрончук заметил, что тетка уставилась на племянницу с изумлением. Что она несет? При чем тут сантехники? При чем тут ЖЭК?
Чувствуя поддержку, продолжал:
— И в ЖЭКе, возможно, тоже. В облисполкоме и в правоохранительных органах Рязани много об этом разговоров. Знаете, все-таки нельзя так с людьми. Это как раз способ плодить диссидентов и антисоветчиков. А потому мы немедленно предлагаем вам сделать вот что: выехать срочно в Москву, на переаттестацию ВТЭКА. Почему срочно? Потому что, к сожалению, на днях закончится срок подачи апелляции. После этого вам придется все начинать заново, проходить многочисленные освидетельствования и обследования. В больнице, видимо, придется полежать.
При словах «в больнице полежать», как и рассчитывал Софрончук, Наталья вздрогнула и побледнела.
Развивая успех, он продолжал:
— Это будет очень и очень хлопотно. Займет массу времени. А если успеть до истечения срока, то потребуется лишь простая формальность. Уверяю вас, вам вернут инвалидность в два-три дня. И все! О всяких глупых обвинениях в тунеядстве можно будет забыть навсегда. И даже пенсию еще назначат. Невеликую, но все же регулярные ежемесячные поступления гарантированы. Кроме того, можно будет и о студии небольшой похлопотать… Вы хоть и не член Союза, но, если у вас оформлена инвалидность, вам положены льготы.
Наташа тряхнула своими густыми, шелковистыми волосами. У Софрончука сразу опять перехватило дыхание.
— Какие-то вы сказки рассказываете, Христофоренко. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Что-то тут не так.
— Клянусь! — воскликнул пришедший в себя Софрончук. — Мало того, есть у меня на руках и доказательство. Вот полюбуйтесь: письмо во ВТЭК от главврача вашей районной поликлиники, товарища… Э-э… Розорова А. В. Вот видите? На бланке, с печатями, все, как полагается. («Если бы вы знали, чего мне стоило организовать это письмо меньше чем за полтора часа!» — думал Софрончук.) Как видите, поликлиника признает допущенную врачом Харитонкиным ошибку. Харитонкину выговор объявлен.
— Чудеса… — бормотала Наташа, рассматривая предъявленный Софрончуком документ.
— Воистину чудеса, — эхом отозвалась тетушка, которой Наташа передала удивительную бумагу для изучения — еще и гаду Харитонкину выговор! Это уже просто сказка. Чудный сон наяву!
— Одно только «но» — надо быть завтра же в столице.
— Непонятно… почему именно в Москву за этим надо ехать? У нас в Рязани своя ВТЭК есть.
— Так это в порядке надзора, ВТЭК более высокой инстанции… К тому же первоначальный диагноз вам в Москве устанавливали… В общем, я договорился…
— Ну, тогда это исключено, — грустно сказала Наталья. — Мне в Москве жить негде. За один день я точно ничего не придумаю.
— Ради такого дела, — вступила в разговор тетушка, — можно три ночи и на вокзале переночевать!
— Зачем же на вокзале: для вас номер в гостинице «Москва» забронирован. Со всеми удобствами, — заявил Софрончук.
Наступило молчание. Наталья сидела и пыталась, видимо, убедить себя, что она не ослышалась. У тетушки тоже, кажется, челюсть отвисла.
«Надо все-таки осторожнее, как бы они от шока в обморок не грохнулись», — подумал Софрончук.
— Так, — сказала Наталья. — Это уже слишком. Что-то здесь точно того-с, закавыка какая-то… Зачем вы это все делаете, Христофоренко? Это вам… по работе надо, меня в Москву зачем-то вывезти, да? ЖЭКу вашему, Дзержинскому?
— С работой все согласовано, конечно. Но дело не в этом… Не в ЖЭКе.
— Ну-ну… Я, конечно, наивная дурочка, но не настолько же… Тут только два объяснения возможны. Или это Контора… ваша… эксплуатационная… шустрит… или…
— Или что?
— Или, как всегда…
— Что «как всегда»?
— Что, что… переспать со мной хотите…
— Ну, зачем вы так, Наталья Андреевна…
— Что вы так покраснели, Христофоренко? Я вас, пожалуй, писать сейчас захочу… красиво рдеете! Отвечайте как на духу: Дзержинский или зов плоти? Первое или второе?
Софрончук отвел взгляд в сторону. Думал мучительно: «Позорище. Опытнейший оперативник, краснеет, бледнеет… тьфу!»
Наконец выдавил из себя:
— Не первое…
— Ага, значит, второе! Зов плоти… Ну что, тетушка, бей морду сантехнику Христофоренко. Ты же всегда за мою честь заступаешься…
— Почему сантехнику? Этот джентльмен что, сантехник? — Тетушка явно была в замешательстве.
— Я же не сказал, что вы будете мне что-либо должны, — заявил, обращаясь к Наталье и впервые за день отважно глядя ей прямо в глаза, Софрончук. — Не стану вам лгать. Зов, конечно, да… Вы вызываете… сильнейшие эмоции… И это еще мягко говоря… очень мягко…
«Что говорить? Какие слова?» — лихорадочно соображал Софрончук.
Теперь Наталья смотрела на него почти с сочувствием и ждала.
— Да вы сами видите. Я в тяжелом состоянии… при этом… но…
Сбился. Замолчал. Молчали и обе женщины.
— Я для вас сделаю все, что угодно, абсолютно все, — хриплым голосом сказал наконец Софрончук. — Клянусь вам: все! И для начала освобожу вас от… от них…
— От кого «от них»? — спросила Наталья.
— От всех, — сказал Софрончук, теперь уже твердо. Он видел, что побеждает. По крайней мере, в этом раунде.
Глава 11. Войны богов
1
Невропатолог заявился на городскую квартиру Фофанова с самого утра. Конечно, сначала он позвонил по телефону, ведь надо было договориться с «девяткой», ну и вообще, к членам Политбюро так запросто, без звонка не придешь. Но при этом попытался назначить свой визит чуть ли не на девять утра!
В итоге договорились на 10.45. Врач еще при этом и коллегу с собой притащил. Нужно, дескать, еще одно, второе мнение.
— Какое еще, к черту, второе, что, у меня такой сложный случай? — сердился в телефонную трубку Фофанов.
— Нет, нет, что вы, но… когда имеешь дело с высшими руководителями партии и государства… это же не хухры-мухры…
— Как вы сказали? — поразился Фофанов. — Хухры, что? Я, выходит, не мухры?
— Нет, я не в этом смысле, — забеспокоился нервный врач. — Я в смысле, что ответственность чрезвычайная. Поэтому небольшой консилиум — это нормально. Это очень хорошо, когда есть два мнения…
Фофанов плюнул, сказал: «Черт с вами». Хотя предчувствие с самого начала у него было нехорошее. И оно его не обмануло.
Само невропатологическое светило было небольшого роста, лысовато и фальшиво улыбчиво. За льстивыми ухмылочками, ужимками и прибаутками Фофанов видел человека неискреннего, с двойным дном и, видимо, даже опасного. Но при этом трусливого. И в этом качестве, как всегда, было спасение. Фофанов отлично умел им пользоваться.
Разговаривало светило так: «Носочки снимем», «Сейчас молоточком ударим — но не больно». «Теперь халатик накинем, чтобы не замерзнуть».
— Хватит, — рявкнул наконец Фофанов. — Что вы, в самом деле, обращаетесь со мной, как с выжившим из ума стариком!
