Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2013)
Казалось бы, ей должны были нравиться такие мои, к примеру, стихи как «Британские стансы». Но я у нее изначально шел по ведомству «лирической простоты», и никаких аллюзий, никакого сюра она у меня не воспринимала. Вот «Обнова» — другое дело.
Путешествие наше на Валаам; отплытие от Сенатской; плыли мимо Дворцовой, мимо Смольного… Белой ночью — мимо Шлиссельбурга.
Помнится, вытянуть Лену было не просто: Яшку не с кем оставить (в итоге оставили с Беллой Улановской) и т. п. «Ты меня как резиновую присоску на кухне оторвал от стены». (Были тогда такие крючки-присоски для полотенец.) Все обошли, любовались на дальний островок с соснами в серебряных блеских бликах и поволоке, забирались на колокольню… Была у нее в стихотворении (об этом) строфа, которую она потом опустила:
И если нам отсюда вниз
сойти не суждено,
мы братний хлеб привыкнем есть,
пить сестрино вино.
У себя же простоты, кажется, не ценила. Так, когда я выразил ей свое восхищение стихотворением про клен («Бабье лето, мертвых весна, / говорят в Тоскане, говорят со сна» и проч. — гениальное стихотворение) — она отмахнулась: «Да ну, что ты. Там (т. е. в новой книге) есть гораздо лучше». Надулась на меня, когда я ее подборке в Н. М. дал заголовок «При черной свече». Она-то хотела что-то такое с Богом. Но разве не безвкусно Бога выносить в заголовок подборки? — убеждал я ее. Этого не умела понять.
Московские концептуалисты ее, кажется, не любили. И впрямь: для этих труположцев она была слишком беспокойна, экстравагантна, ершиста.
Она все-таки «зверь-цветок», а они — математики. И хотя в литературный социум она была в последние годы вписана намного благополучней меня, она по существу одиночка.
30 с лишним лет назад на Валааме… И вот сегодня, сейчас, под сводами парижского Александро-Невского храма отец Анатолий поминал — по моей записке — новопреставленную рабу Божию Елену.
Когда Лене было лет 15-16, ее, знаменитую уже ну хотя бы строчкой «О море Черное, тебя пересолили», познакомили с Иосифом Бродским. Двадцатитрехлетний мэтр спросил юного вундеркинда, какая часть «Божественной комедии» ей особенно по душе. «Конечно, „Чистилище”» — ответила Лена.
14 марта , воскресный день, 740 утра.
Значит в Москве около десяти. Так что тело Елены, видимо, уже в храме. Сейчас еще в последний раз тело , лицо, которые я с такой нежностью вспоминаю. А через 2 — 3 часа останется только пепел. (Гениальное стихотворение о кремации любимого человека у Бориса Слуцкого.)
В интернете воспроизводятся одни и те же фото — их очень мало осталось после пожара несколько лет назад (когда ее комната вся сгорела, а соседняя, мамина осталась целехонька). Кто же туда теперь въедет? И куда денут всё ее и — мамино , которое она так берегла?
Вчера на Дарю ко мне подошел знакомый по Кламару продюсер (гламурной халтуры Лунгина «Рахманинов»):
— Вернулись к нам из России? Поздравляю. Там теперь одни воры, бандиты и сумасшедшие.
Приталенный, как бы чуть маловатый по последней моде пиджачок, все, видимо, бутиковое . Но вот же привел на литургию и поминовение усопших троих маленьких сыновей.
— Будем делать с англичанами «Анну Каренину», грандиозный проект…
«То что было Иваном, то что было Петром»… А теперь и то что было Еленой .
1720 . Ну, вот и сожгли Лену (сейчас говорил со Стратановским по телефону). Ну, ничего, поминальные записки тоже сжигают в тазике на церковном дворе. (Сам сжигал, когда сторожил в Никольском.)
19 марта , пятница.
«Она ведь была с искрой гениальности. Поклон ей улетающей», — написал мне Дм. Бобышев.
«С искрой гениальности» я знал троих (а их и не было и нет больше). Первый хоть своей смертью и обжег, но случилась она где-то далеко, а здесь так громко «скорбели» о нем лицемеры и межеумки, что мешали оплакать. Смерть Солженицына, его утрата — личное и культурное горе, но сами похороны носили постановочный характер — с присутствием проходимцев из высшего звена власти, военным салютом; но боль во мне и сегодня.
И вот Лена; где-то горсть пепла от нее.
Как же гениально писал Солженицын, уже никто так больше на русском языке не напишет; перо Достоевского : «Чутче евреев, я думаю, нет народа во всем человечестве, во всей истории. Еще только первые молекулы тления испускает государственный или общественный организм — уже евреи от него откидываются, хотя были бы доселе привержены, уже — отреклись от него. И едва только где пробился первый росток от будущего могучего ствола — уже евреи видят его, хвалят, пророчат, выстраивают ему защиту…» («Двести лет вместе», кн. 2, стр. 23).
«Лучшее, что ждало Россию [если б не большевистский путч. — Ю. К. ] — неумелая, хилая, нестройная псевдодемократия без опоры на граждан с развитым правосознанием и экономической независимостью». Отговорка, отписка Солженицына: ясно, что подобное невозможно. После Февраля Россию (как геополитическое, конечно, а не культурное целое) могла спасти только диктатура. И никакой кроме большевистской — не просматривается. Ну, а если б таких пассионариев-сатанистов как Ленин и Троцкий не было вообще? Что бы было тогда? Не умею предположить.
В 1917-м победил уже, в сущности, отработанный «инерционный» вариант 1905 — 1907 гг. Ежели б не война, революционно-социалистические силы уже б не сумели сгруппироваться.
21 марта , воскресенье.
Современный культуролог, галерист, искусствовед, интеллектуал — это не духоносец культуры, но нигилист и менеджер , относящийся к предмету своей деятельности как к товару, в лучшем случае, как к более-менее остроумному фокусу, «проекту» (тоже, однако, имеющему свою товарную стоимость).
Вот уже месяц где-то назад заказал у Алика, продавца YМСА-PRESS (легендарного, со стажем лет в 30 с лишним, женатого на племяннице Никиты Струве), Эккермана. (Не перечитывал с 80-х годов, очень хорошо помню, вплоть до мелочей: как путешествовали они на пикник и Гёте достал из походного сундучка рябчиков и вино.)
Эккерман был у Гёте на жалованье, кажется, весьма скромном, имел неосторожность сделаться незаменимым, великий человек держал его на коротком поводке, не пустил жениться и проч. Но не в этом дело. Пример Эккермана — пример бескорыстного по сути служения великому человеку, понимание его и своей миссии, культурной иерархии мира. Тот же элемент был и у Чуковской — в отношении Ахматовой (вот почему особенно безобразна ташкентская история ахматовского третирования Л. К.). Чуковский даже поражался (читая ее Записки), как самоотверженно его дочь отдавала себя делу Ахматовой...
Но все не может Алик раздобыть для меня Эккермана. (Мой-то томик остался когда-то в Мюнхене.) К чему я все это. Я ищу перечитать эту книгу не столько ради Гёте, сколько именно ради Эккермана : захотелось лишний раз быть благодарным памяти этого на редкость верного человека.
Стою в прошлую среду в храме, завибрировал мобильник, выскакиваю на паперть. Из Москвы поэт Миша Бузник.
— Миша, я на Литургии Преждеосвещенных Даров.
— Я так и думал. А я тут у нас обошел три прихода. Все ленятся, никто не хочет служить.
А в пятницу было — Девять дней .
Какой завораживающе-безнадежный эффект:
Это было Петром, это было Иваном
— сочетание безличного в прошедшем времени и дважды повторенное это было — со среднестатистическими личными именами.
22 марта .
1500. Легок на помине, звонит Сережа Гандлевский, оказывается, в Париже. Я ему:
— Ты знаешь, Лена Шварц умерла.
— Знаю. Ах да, вы ведь дружили, сочувствую.
