Евгений Попов - Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
МИНУТНАЯ ИСТЕРИКА. Горько жалуюсь, постыдно слезы лью - вот я и исписался, дописался до какого-то грязного дурофрейдистского бреда. Говорилось ведь не раз старшими товарищами - не вытыкивайся, дружок, пиши, как умеешь, не становись на цыпочки, не тяни шею, ведь оторвется слабая голова. Ан ему все мало! "Дурофрейдистский"(!). Да ведь о Фрейде-то ни малейшего понятия!.. Так, слышал что-то да что-то там читал, что давно уже забыл. "Фрейд, Фрейд, Фрейд", "тотем и табу", "венский шарлатан"... Верхушки!.. А все потому, что, мерзавцы, не приняли в Литинститут, а уж так хотел в Литинститут, так старался, послал на конкурс всякие жизненные рассказы, письмо написал, что, дескать, из Сибири... Хрен там!.. Раскусили и не пустили... И правильно сделали. Молодцы!.. Я говорю вполне искренне...
...хрущевские дома. О зодческое искусство тех лет, когда в ООН башмаком по микрофону стучали и театр "Современник" вдохновенно репетировал пьесу будущего вермонтского затворника! О молодость моя, о поллюционная чистота, о молодость Ирины Аркадьевны: шумные споры, СПОРЫ[3], когда первый муж Ирины Аркадьевны, известный зачинатель и телережиссер, ныне покойный, и любовник Ирины Аркадьевны, известный писатель, ныне проживающий в г. Париже, ночами, бывало, ночами, бывало, не с Ириной Аркадьевной на пару тусовались, а жужжали на кухне - все жу-жу-жу да жу-жу-жу. Дескать, согласен ли с таким названием "оттепель" или не согласен? Сумеем ли мы, наши, стенка, утвердиться, сказать свое слово или не сумеем?
Сумели, сказали, сымаем шляпу... Сняли шляпу, долго стоим на морозном ветру. Голова стынет, может быть менингит, загнешься, по районным поликлиникам гуляючи... Шляпу надеваем обратно...
Итак, немного о квартире Ирины Аркадьевны. Квартира эта однокомнатная, но квартира у нее славная: теплая, солнечная, сухая. Интерьер? Интерьер интеллигентного сов. (современного) человека конца семидесятых XX. Кое-что даже и зарубежное - календарь цветной, французские рушнички, сумки полиэтиленовые "Абба" "Бони-М" да "Монтана", ну, ковер, конечно же, весь пол затянут серым паласом. Кресло никелированное, как у врача. ТВ (цветн.), письменный стол, концертная домра, много кофе. "Будете пить кофе? Знаете, они могли сделать все что угодно, но поднимать цены на кофе - это, знаете ли..."
Зачем Ирина Аркадьевна играла на домре-прима два, это понятно и дураку: она думала, что они будут пускать ее за границу в составе профессионального оркестра народных инструментов. Но покойник-муж, чей скорбный фотопортрет с бородавкой на носу украшал пустую белую стену, что-то там такое наподписывал в защиту там кого-то или против танков, да вдобавок еще и писатель из Парижа позванивал, так что Ирину Аркадьевну только в Монголию и пустили один раз - сыграть для размещенных там советских частей вальс из оперы "Иван Сусанин".
Совершенно не хочу злобствовать, потому что я очень добрый человек, и поверьте, что я не глумлюсь над "шестидесятниками", я искренне уважаю их, хоть и имею на их счет свои представления. Я не хочу злобствовать, и я не стану говорить о дальнейшей жизни Ирины Аркадьевны после внезапной смерти знаменитого мужа, который вздумал доказать приятелю, что он, пятидесятилетний человек, свободно может плавать в ледяной волжской воде (г. Тутаев, весна 1969-го), не стану описывать ее увлечения, ее взаимоотношения с "творческой молодежью" (это вы и на моем примере видите!), не упомяну даже о ее "салоне", где считали, что Галич, конечно же, выше Высоцкого, а вот Аверинцев - это настолько уникальное явление, что он годится для любой системы и в этом смысле является непременно эталоном, хотя, естественно, по степени таланта он "тянет на гения", это не всякому дано, а эталон лишь потому, что хватит в самом деле кулаками махать, устали кулаки, ОНИ УСТАЛИ[4], хватит - бетонную стену кулаками не прошибешь, нужно это шестиплоскостное пространство облагородить сыграть Мольера на строго французском языке, Генделем в стену садануть, авось и рассыплется стена от Генделя, от Мольера да от Ирины Аркадьевны, хватит махать кулаками... КОНЕЦ ИСТЕРИКИ. И мне хватит махать языком, раз уж взялся я описывать, как Ирина Аркадьевна возвращалась глубочайшей ночью одна домой и что с ней потом случилось, это, в конце концов, делает меня просто смешным - истерики на бумаге разводить, это непрофессионально даже, в конце концов. "В России все занимаются не своим делом", - сказал мне один француз. Цитата, наверное. У меня нет систематического гуманитарного образования. Меня не приняли в МГУ, Литинститут и ВГИК. И правильно сделали - будь у меня систематическое гуманитарное образование, я б такого понаписал!.. В МГУ - рабочего стажа не было, требовалось два года рабочего стажа, в Литинституте - не прошел творческий конкурс, несмотря на народную народность, во ВГИКе сочинил этюд про распивание самогонки председателем колхоза вкупе с бухгалтером, тишайшим Коленькой... Приняли было в Союз литераторов, да и оттуда недавно вычистили по не зависящим ни от кого обстоятельствам. Неправильно все это... Я бы мог послужить Отчизне, да мне не дают... И хватит хватит!.. Повторяю вам торжественно, тихо, мерно, скромно, что -
...Ирина Аркадьевна, сорока двух лет, со следами былой красоты на моложавом лице, частенько возвращалась в свою квартиру глубочайшей ночью, что было связано с ее профессий, заключавшейся в игре на домре-прима два в профессиональном оркестре народных инструментов. Хотя уродом ее никак нельзя было назвать, но была Ирина Аркадьевна собой нехороша - какая-то торговая была ее красота, и голова у нее была совершенно песья. Болезни сорокадвухлетнего возраста не коснулись Ирины Аркадьевны, она, выйдя из такси, ступала легко и свободно, а домру свою, кормилицу, домру-прима два, народный инструмент в кожаном футляре, ласково прижимала к боку. И не от такой уж большой любви, а оттого, что домра та была концертная, очень дорогая, домра стоила больших денег и обогащала Ирину Аркадьевну, а все остальное только разоряло ее и в идеалистическом, и в материалистическом понимании этого глагола.
Одолев четыре с половиной этажа, Ирина Аркадьевна запыхалась и остановилась подышать, коснувшись спиною облезлых лестничных перил. И тут же ее как электрическим током шибануло от облезлых лестничных перил: дверь в ее квартиру была открыта, и изнутри зияла квартира плотной, жуткой, бархатной, как сажа, чернотой. И кругом была темь. На улице темь была полная, ибо фонари в два часа ночи выключают, нечего по ночам шататься, а на лестнице было такое пятнадцатисвечовое лампочное свечение, что, казалось, при таком освещении Раскольников не только мог убить старуху, а просто обязан был это сделать. Ирина Аркадьевна, цепенея, прислушалась, и ей показалось, что в квартире что-то щелкнуло - позднее выяснилось, что это был холодильник. Ирина Аркадьевна молча застонала и, почти теряя сознание от страха, ссыпалась вниз по лестнице, причем ей еще и казалось вдобавок, что за ней кто-то бежит неслышными шагами.
— Такси, такси! - завопила она, нервно добежав до освещенного проспекта. Плюхнулась на заднее сиденье и
велела везти себя в 1274-е отделение милиции.
— Что-то случилось? - вежливо спросил ее шофер, круглолицый, с прической "ежик", вполне симпатичный
малый - раньше бы он ей обязательно понравился, этот "прагматический представитель нового поколения", а теперь она лишь ответила сухо:
— Да, случилось...
И более не пожелала с ним разговаривать...
В отделении милиции № 1274 служили храбрые ребята. В отделении милиции № 1274 царила обыденная милицейская ночь: алкашей уже попрятали по вытрезвителям, фарца отторговалась, магазины пока не грабили, и милицейские немного отдыхали. Кто-то что-то кому-то читал из газеты, одни в шашки играли, другие дремали, когда Ирина Аркадьевна ворвалась в помещение и, волнуясь, рассказала все, что увидела, когда пришла домой.
- Я живу одна, - теребя застежку кожаного футляра, прибавила она. - Пожалуйста, товарищ начальник, отправьте кого-нибудь со мной. Я - артистка, - сказала она.
Снова на такси тратиться не пришлось. Милиционеры оживились и с удовольствием посадили артистку в решетчатый газик. Милиционеров было двое. Они любили свою работу. Они были профессионалами.
Тихо войдя в подъезд, тихо ступая по лестнице, они сделали Ирине Аркадьевне тайный знак оставаться на площадке четвертого этажа, а сами, обнажив пистолеты, подошли к двери, напряженно вслушиваясь в темноту.
- Где свет? - чуть слышно, одними губами спросил милиционер.
- Слева, - молча показала Ирина Аркадьевна.
Бросок. Резкий жест. Свет. Коридор. Кухня. Комната.
Ванная- совмещенный санузел...
Никого! Лишь балконный ветер колеблет сиреневую штору да на кухне мирно жужжит злополучный холодильник.
— Будьте спокойны, товарищ артистка, - весело сказали милиционеры. - У вас в квартире никого нет. Живите спокойно.
— Ой, извините, я столько вам наделала хлопот, - растерялась Ирина Аркадьевна.
