Андрей Рубанов - Готовься к войне
- Ты любишь меня?
- Нет. И никогда не любила.
- Ты спала со мной.
- Это ничего не значит. Вернее, почти ничего.
- Понимаю, - сказал Знаев.
- Я рада, что ты это понимаешь.
Он подумал и спросил:
- То есть я - бесперспективняк?
Алиса не ответила. Продолжала чертить на белой ткани овалы и углы. Банкир вдруг вспомнил, кто он такой, и осторожно произнес:
- Ты не понимаешь, от чего отказываешься.
- Речь о деньгах?
- И о них тоже.
- Поверь мне, я очень хорошо все понимаю. Пока ты был в городе, я звонила подруге… Посоветоваться… Она наорала на меня. Мы дружим очень давно, со школы, и я никогда не слышала от нее таких воплей. «Дура, держись за него, ногтями цепляйся, это твой шанс, второго не будет, потом локти себе искусаешь…» А я не могу. Может, я и дура. Но я не намерена быть соучастницей убийства.
- По-твоему, я себя убиваю? - Да.
- Я счастливый человек, я живу в гармонии с собой.
- Зато со мной у тебя не будет гармонии. Никогда. Я не умею - очень быстро.
- Я могу научить.
- А я не хочу.
Банкир ощутил раздражение. Вдруг понял, что всякий раз, когда слышал «хочу» и «не хочу» - не обязательно от рыжей, от любого собеседника, - испытывал род дискомфорта, недоумение; в его лексиконе уже двадцать пять лет как не было таких слов.
- А чего ты хочешь, Алиса?
- Не знаю. Это ты у нас Знаев. А я не могу, как ты. Я точно знаю, что хочу уйти. Сегодня. Я больше не могу.
- Не можешь? Или не хочешь?
- Какая разница…
Знаев вдруг понял, что тонкий ноготок с немного облезающим с края лаком рисует не просто овалы и углы. Это было сердечко. Сверху два холмика, внизу острие.
- Я люблю тебя, - сказал он и ощутил странную легкость; захотелось повторить, и он повторил: - Я тебя люблю.
- Это пройдет, - ответила рыжая, не поднимая головы.
Что же это, пронеслось в банкировой голове, со всеми своими миллионами, каменными мышцами, со всей своей волей и энергией ты не можешь удержать любимую женщину? Однако с другого бока забежала прямо противоположная сентенция: что же она, не оценила, значит, тебя, со всеми твоими миллионами, каменными мышцами, волей и энергией?
Да! А кто, кстати, она такая, чтоб судить тебя? Что она умеет, к чему стремится? Чем живет чувиха, какими страстями? В двадцать четыре года у нее не хватает ума даже перебраться поближе к работе, снять квартирку, пусть на паях с подружками. В свои двадцать четыре она не сподобилась выбраться за границу, в то время как сейчас любая студентка может за копейки объехать пол-Европы. В свои двадцать четыре она всего лишь низкооплачиваемая банковская служащая. Конечно, ей дико видеть твое напряжение - она живет при другой температуре…
А любовь? Ты любишь эту женщину? Да, люблю. Да, да, да! Мне все равно, где она живет, куда ездит и какова ее профессия. Я готов принять ее любую.
Но она- то тебя не любит. Сама сказала. После такого ответа бессмысленно выяснять и уговаривать. Лицо потеряешь. Такого, как ты, вообще трудно полюбить. Она -не смогла. Может, и не хотела. Связалась с тобой из любопытства. А ну-ка посмотрю, как живет богатый мужик. Пожую трюфелей на халяву. Покатаюсь в широкой машине. Придется, конечно, в койку прыгать - ладно, не страшно, это мы умеем… Потом можно девчонкам рассказать: у меня ваще миллионер был, реальный, но я его послала, уж больно тяжелый человек и старый вдобавок…
Кстати, о температуре! Что ты знаешь про ее температуру жизни? Ты ей хоть один вопрос за четыре дня задал? Поинтересовался, что у человека в душе? Нет. Ты ее за собой везде за руку таскал. Смотри, что у меня есть! Смотри, еще вот это! И вот это! Видела? Поняла теперь, какой я мощный? Осознай, детка, что за супермен снизошел до тебя! Разве так можно с любимым человеком? Она женщина, она умна, она ранима, - значит, осторожна; она рассчитывала на постепенное сближение, взаимное прощупывание; а тебе, идиоту, все нужно было получить очень быстро. Иначе ты не умеешь.
Не произнеся ни слова и не посмотрев друг на друга, они одновременно встали. Алиса сбросила халат, потянулась за своими вещами - белье, джинсики и блузка лежали, аккуратно сложенные, на стуле, специально ею принесенном из кухни. Знаев посмотрел на худую спину, на лопатки, на маленькие розовые ягодицы. Хотел рвануться, схватить, никогда никуда не отпускать - не рванулся, не схватил.
Уходит? Пусть. Завтра же ее перехватит Жаров. Он к войне не готовится. Он не прыгает в четыре утра в холодный бассейн. У него времени и сил навалом. Был бы я хитрым и подлым - позвонил бы ему немедля. Вот, мол, девочка свободна, забирай, а мне отдай что обещал. Кстати, я так и сделаю. Возможно. Я ее люблю, я на все готов - а она не умеет ничего придумать, кроме как убежать; ей моя любовь не понадобилась; хороший повод, чтоб сделаться хитрым и подлым.
- Можно, - вежливо спросил он, - я тебе позвоню?
- Можно. А зачем?
- Вдруг ты передумаешь.
- Если я передумаю, я тебе сама позвоню. Обещаю.
- Может, ты передумаешь прямо сейчас?
- Перестань. Мы все решили.
- ТЫ решила.
- Да. Я решила.
Они еще покидались друг в друга вялыми фразами, - банкир спросил, есть ли деньги на такси, она ответила, что да, есть, банкир осведомился, не забыла ли она чего, получил ответ, что не забыла, а если и забыла - ничего страшного. Потом от двери донесся сигнал, Знаев пересек гостиную, стараясь не глядеть на стол, где лежала куча опоганенных дензнаков, нажал клавишу, и через две минуты девушки с золотыми волосами не стало.
Знайку бросила хозяйка. Под дождем остался Знайка.
Провожать не пошел. Постоял, бессмысленно шаря глазами по голым стенам. Отправился искать свой резиновый бублик, искал долго, обнаружил в машине, на заднем сиденье. Сжал в руке. Рассчитывал успокоиться - не вышло.
Итак, их все меньше. Тех, кто согласен быть рядом. Не просто меньше - их совсем не осталось. Правда, есть один, маленький. Семилетний.
И ему, кстати, абсолютно все равно, богатый я или бедный, быстрый или медленный.
4. Понедельник, 18.30 - 21.00
От криков и визга нескольких десятков детей в возрасте от пяти до одиннадцати, от мелькания пестрых одежд и покачивания надувных шариков у Знаева давно уже болела голова. Однако он не обращал внимания. Пусть. Важнее то, что ребенок доволен. Все просто: мальчик рад, значит, и папа тоже.
За соседним столиком устроились две мамашки с рыхлыми телесами любительниц тортиков. Бросили торопливые взгляды. Не игривые или заинтересованные - скорее недоуменные. Не исключено, что сегодня банкир действительно плохо выглядел. Когда, осторожно лавируя меж малышей, появился Горохов - загорелый, в серой офисной тройке, - подруги заметно расслабились. Усталый лохматый мужик, стискивающий в руке резиновый эспандер, был им непонятен, тогда как его товарищ, застегнутый на все пуговицы лощеный бизнесмен, вполне укладывался в парадигму «папаша и его небогатый друг после работы прогуливают своих чад».
- Странное место для встречи, - сказал банкиров зам.
- Нормальное, - буркнул Знаев. - Когда ты последний раз давал «слово пацана»?
- В детстве.
- А я - вчера вечером.
- Понятно.
Банкир показал подбородком на детвору:
- Смотри. Сейчас принято критиковать общество потребления. Рыдать о бездуховности. Но взгляни на этих детей. Они смеются. Они счастливы. Видишь моего? Третий слева, руль крутит. Если выиграет - сбоку выезжает особый купон. За десять купонов дают приз. Тряпичного Микки-Мауса. Вон как хитро налажено! У меня в детстве такого не было. А у моего сына - есть. Я его сюда привел - у него праздник. Он сияет. Может, не все так плохо в обществе потребления, если наши дети счастливы? Хоть иногда?
- Я об этом как-то не думал, - сказал Горохов, осторожно присаживаясь на пластмассовый стул. - Вернее, думал, но давно. Моему уже пятнадцать. Он у меня кайт-серфер.
- Это что такое?
- Долго рассказывать. Тут курить можно?
- Нет. Соку выпей.
- Я бы выпил вина холодного.
- Здесь детский клуб, Алекс. Здесь не наливают. И не курят.
Горохов вздохнул:
- Поэтому ты тут и сидишь.
- В смысле?
- Ты ненавидишь, когда курят.
Знаев, вдруг поглощенный тоской, горько спросил:
- С чего ты взял? Почему - «ненавижу»? Хочешь курить - кури на здоровье. Что вы все из меня зануду делаете? Я что, кому-то что-то навязываю? Объявляю себя носителем истины? Я уважаю любой образ жизни. Но я хочу, чтоб и мой образ жизни уважали. А не крутили пальцем у виска. Я тоже живой человек. Стадное существо. Бывает, я тоже хочу, как все. Работать с девяти до шести. Вечером - стаканчик крепкого… Газетой пошелестеть, сериал позырить. Эту, как ее… «Прелестную няню»…
- «Прекрасную няню».
- Да. Ее. Ты что, Алекс, всерьез думаешь, что я считаю себя самым правильным? А всех остальных - убогими?
Горохов дипломатично промолчал. Банкир подождал ответа, не дождался и разозлился.
