Анна Гавальда - Просто вместе
— На всю ночь… Постоянно… Брожу до изнеможения, иду за дозой к открытию центра, возвращаюсь и ложусь, чтобы продержаться до следующей ночи. Лучшего способа пока не придумал…
В коридоре раздался какой-то шум. Пес сделал стойку.
— Там кто-то есть… — Венсан запаниковал.
— Камилла? Все в порядке? Это… это твой верный рыцарь, дорогая…
В дверях стоял Филибер с саблей в руке.
— Барбес, лежать!
— Я… Я сме… смешон, да?
Камилла рассмеялась и представила их друг другу:
— Венсан, это Филибер Марке де ла Дурбельер. Мой генерал, это Венсан… тезка Ван Гога…
— Счастлив познакомиться, — ответил Маркиз, пряча саблю в ножны. — Смешон и счастлив… Ну что же… я… Я, пожалуй, пойду…
— Я с тобой, — объявила Камилла.
— Я тоже.
— Ты… Зайдешь в гости?
— Завтра.
— Когда?
— Во второй половине дня. Можно с собакой?
— Ну конечно, вместе с Барбесом…
— Боже! Барбес… Еще один ярый республиканец! — расстроился Филибер. — Я бы предпочел аббатису де Рошешуар!
Венсан бросил вопросительный взгляд на Камиллу.
Она только плечами пожала.
Обернувшийся в этот момент Филибер вознегодовал:
— Черт знает что такое! Имя несчастной Маргариты де Рошешуар де Монпипо не должно стоять рядом с именем этого негодяя!
— Де Монпипо? — переспросила Камилла. — Ну и имена у вас… Кстати… Чего бы тебе не поучаствовать в викторине «Вопросы для чемпиона»?
— Стыдись! Сама прекрасно знаешь почему…
— Ничего я не знаю. Объясни.
— К тому времени как я сумею нажать на кнопку, начнется выпуск новостей…
11Она не спала всю ночь. Кружила по комнате, изводила себя, пугалась призраков, приняла ванну, встала поздно, поставила под душ Полетту, кое-как причесала ее, и они отправились на прогулку на улицу Гренель. Зашли в кафе позавтракать, но ей кусок не лез в горло.
— Ты сегодня нервная…
— У меня важное свидание.
— С кем?
— С собой.
— Ты идешь к доктору? — всполошилась старая дама.
После обеда Полетта, как обычно, задремала. Камилла забрала у нее вязанье, укрыла пледом и на цыпочках удалилась.
Она закрылась у себя, раз сто переставила табурет и придирчиво осмотрела кисти и краски. Ее тошнило.
Франк только что вернулся и отправился прямиком к стиральной машине. После истории с испорченным свитером он сам закладывал белье в машину, комментируя, как клуша-домохозяйка, изъяны сушки, растягивающей трикотаж и расслаивающей воротнички.
С ума сойти до чего увлекательно.
Дверь открыл Франк.
— Я к Камилле.
— В конце коридора…
Потом он закрылся у себя в комнате, и она была ему благодарна за проявленную в кои веки раз тактичность…
Оба они чувствовали себя неловко, но по разным причинам.
Вранье.
Причина была одна и та же: страх.
Ситуацию спас он:
— Ну что… Начнем? У тебя есть ширма? Хоть что-нибудь?
Она возблагодарила Небо.
— Видишь? Я натопила. Ты не замерзнешь…
— Потрясный камин!
— Черт, мне кажется, что я попал в кабинет врача, меня это нервирует. Я… Трусы тоже снимать?
— Если хочешь, можешь не снимать…
— Но, если сниму, будет лучше…
— Да. Но я в любом случае всегда начинаю со спины…
— Вот же непруха! Уверен, у меня там полно прыщей…
— Не беспокойся на этот счет: поработаешь голый по пояс на свежем воздухе, и они исчезнут — даже прежде, чем ты успеешь разгрузить первую машину навоза…
— Знаешь, из тебя бы вышел первоклассный косметолог.
— Может быть… Давай, выходи и садись вот сюда.
— Ты бы хоть у окна меня посадила, что ли… Все было бы развлечение…
— Не я решаю.
— А кто же?
— Свет. И не жалуйся, потом тебе придется все время стоять…
— Долго?
— Пока не упадешь…
— Уверен, ты сдашься первой.
— Угу… — буркнула Камилла. Она хотела сказать: «Это вряд ли…»
Она начала с серии набросков, кружа вокруг него. Дурнота отступила, в руке появилась легкость.
А вот он чувствовал себя все скованнее.
Когда Камилла подходила слишком близко, закрывал глаза.
Были ли у него прыщи? Камилла не заметила. Она видела напряженные мышцы, усталые плечи, шейные позвонки, выступавшие под кожей, когда он наклонял голову, позвоночник, напоминающий изъязвленный временем горный кряж, его нервозность, выступающие челюсти и скулы. Синяки под глазами, форму черепа, впалую грудь, худые руки с темными точками — следами уколов. Прозрачная кожа, синие прожилки вен, следы, оставленные жизнью на его теле. Да. Именно это она подмечала в первую очередь: печать бездны, следы гусениц огромного невидимого танка и невозможную, немыслимую застенчивость.
Примерно через час он спросил, можно ли ему почитать.
— Да. Пока я тебя приручаю…
— А ты… ты разве еще не начала?
— Нет.
— Ладно. Ты ничего не имеешь против чтения вслух?
— Давай…
Он раскрыл книгу.
Я чувствую, что отец и мать реагируют на меня на уровне инстинкта (не разума!).
Они не уверены, что хотят видеть меня у себя, — так человек сомневается, стоит ли пускать в дом собаку. Лапы вечно грязные, да и кудлат ужасно.
Он всем причинит неудобство. И лает слишком громко.
Одним словом, грязное животное.
Так-то оно так, но ведь у зверя человеческая история, у пса — пусть он всего лишь пес — человеческая душа. Тонкая душа, чувствующая, что думают о ней окружающие, тогда как обычная собака на это не способна.
Да ведь этот пес — сын нашего отца, но его так часто выпускали на улицу, что он, сам того не желая, стал очень злым. Ну так что же! Отец давно забыл эту деталь, так зачем о ней говорить…
Он откашлялся.
Ес… Ох, извини… Естественно, пес сожалеет, что притащился сюда; на пустыре его одиночество было менее тяжким, чем в этом доме, несмотря на все их любезности. Животное явилось с визитом, дав слабину. Надеюсь, мне простят этот ложный шаг, я же, со своей стороны, постараюсь…
— Стоп, — скомандовала Камилла. — Довольно. Остановись, пожалуйста. Хватит.
— Тебе мешает?
— Да.
— Прости.
— Все. Теперь я тебя знаю…
Камилла захлопнула блокнот, и к горлу снова подступила тошнота. Она задрала подбородок и запрокинула голову назад.
— Все в порядке?
— …
— Так… Ты повернешься ко мне лицом, сядешь на стул, расставишь ноги и положишь руки вот так…
— Уверена, что мне стоит раздвигать ноги?
— Да. А руку… ты… Согни ее в запястье, а пальцы держи расслабленными… Подожди… Не шевелись…
Она порылась в своих вещах и показала ему репродукцию картины Энгра.[54]
— Вот так…
— Кто этот толстяк?
— Луи-Франсуа Бертан.
— Кто он?
— Будда буржуазии — сытый, богатый, торжествующий… Это не моя характеристика — так написал о нем Мане… Изумительно точно, согласен?
— Хочешь, чтобы я принял такую же позу?
— Да.
— Ну… Ладно… Расставить так расставить…
— Эй… Оставь в покое свою пиписку… Вот так… Меня твой прибор не интересует… — успокоила его Камилла, листая свои наброски. — На, посмотри. Вот он какой…
— Ох!
Одним коротким словечком он выразил разочарование и растроганную нежность…
Камилла села, положила планшетку на колени, встала, подошла к мольберту… Ничего не получается… Она занервничала, обругала себя последними словами, прекрасно сознавая, что просто пытается оттолкнуть от себя пустоту, сделать шаг назад от края пропасти.
В конце концов она поставила лист вертикально и решила сесть на одном уровне со своим натурщиком.
Наконец решилась, набрала в грудь воздуху и тут же разочарованно крякнула: сангины в коробе не было. Графит, перо, сепия.
А модель ясно дала понять — только сангина. Неоклассик и романтик.
Она оторвала локоть от стола. Рука повисла в пустоте. Пальцы дрожали.
— Главное — не двигайся. Сейчас вернусь.
Она кинулась на кухню, нашла бутылку джина и утопила свой страх. Постояла с закрытыми глазами, держась за край раковины. Так… Еще глоток… На дорожку…
Когда она вернулась, он поднял на нее глаза и улыбнулся.
Он знал.
Эти люди всегда узнают друг друга. Даже самые униженные и смирившиеся.
Это как зонд… Или радар.
Деликатное участие, отпущение грехов…
— Тебе лучше?
— Да.
— Тогда вперед! Пора начинать!
Он держался очень прямо и слегка отчужденно — совсем как она. Заставив себя успокоиться, посмотрел прямо в лицо той, что унижала его, сама того не понимая.
Его взгляд был печальным и просветленным.
Больным.
Доверчивым.
— Сколько ты весишь, Венсан?
