Бен Элтон - «Номер один»
— Трент? — вклинилась Пенни, монтажер. — Мне очень не нравятся разорванные истории. Я каждый раз говорю об этом. Разорванные истории — это кошмар для монтажа.
— Правильно, — сказали костюмеры.
— Поддерживаю, — присоединились гримеры.
— Тоже «за», двумя руками, — подхватили парикмахеры.
— Может случиться все, что угодно, — продолжила Пенни, на эту тему она могла говорить много часов не замолкая. — Помните, как в прошлом году, когда мы закончили снимать первую половину истории с милым малышом и тут Родни оса ужалила в нос?
— Простите… — сказал Родни.
— Это был кошмар для монтажа! Родни выглядел нормально, и вдруг через две секунды нос у него стал размером с яблоко. Создавалось ощущение, что нос раздуло в середине предложения.
— Мы старались изо всех сил, — сказали гримеры.
— И мы, — сказали осветители.
— Да ладно там нос, — сказала костюмерша. — А как насчет фрапучино, который он пролил на рубашку, когда его ужалила оса? К тому же я одела его тогда в темное. Просто дура.
— Простите, — сказал Родни.
— Одну СЕКУНДУ, Родни, — рявкнул Кельвин. — Народ! Нужно сосредоточиться. Не стоит вспоминать старые обиды. Запись программы начинается завтра! Итак, давайте примем решение. В каком костюме Родни будет сразу после обеда?
Сотрудники соответствующих отделов вновь открыли огромные папки и уткнулись в них.
— Мы запланировали виртуальную поездку в Дублин после одноразовых «сморчков», чтобы отснять ирландских «сморчков» вместе с британскими, то есть Родни наденет футболку игрока в регби в День святого Патрика. Поэтому, если потом нам придется снимать вторую половину ссоры с Берилл, нам нужно будет снова его переодевать.
— К тому же, — сказали реквизиторы, — нам придется перемещать фигурку лепрекона и убрать трилистник.
— Видишь, — сказал Кельвин, — не имеет смысла расщеплять историю.
— Мы можем отснять ирландских «сморчков» после обеда? — спросил Трент. — И только после этого лететь в Дублин?
Помощница видеорежиссера имела веский довод против.
— Все билеты уже раскупили. Последний дешевый рейс обратно вылетает в два тридцать. Нам придется оставлять их на ночь, а бюджет командировочных исчерпан.
Кельвин повернулся к Тренту, пожимая плечами.
— Сам видишь, Трент, я не думаю, что стоит расщеплять историю и снимать вторую половину перед обедом…
— Прости, Кельвин? — сказал Родни.
— ДА, РОДИК! В чем дело?
— Ты сказал… что Берилл выплескивает на меня кофе?
— Кажется, именно это мы обсуждали последние десять минут. Да.
— Я думал, мы договорились.
— О чем договорились?
— Что мы не будем устраивать ничего подобного в этом году.
— Что устраивать?
— Плескать водой в меня. Я думал, мы договорились, что эта шутка надоела.
— Все верно. Мы договорились. Плескать водой? Очень надоело. Очень уж в стиле «Х-фактора» и «Поп-идола». Шерон Осборн, Льюис Уолш, они все это делали. Плескать водой — это так немодно.
— Да, и… — попытался вклиниться Родни.
— И поэтому мы решили, что Берилл стоит плеснуть в тебя кофе.
— Ты серьезно считаешь, что это в корне меняет дело?
— Ну конечно. В шоу «Номер один» кофе — новая вода. Я рад, что ты заговорил об этом, Родик.
— А-а-а… хорошо. Всегда рад помочь.
Последовало короткое молчание, прежде чем Кельвин снова повернулся к группе.
— Итак. Решено, Берилл плещет кофе в Родни перед утренним перерывом.
Виртуальный Карнеги-Холл и другие мечты
Позже в тот же день, когда Кельвин и его команда уже десятый час вели изматывающие переговоры перед началом съемок, один из объектов обсуждения заселялся в бирмингемский «Холидей-Инн».
Большая часть отобранных конкурсантов собирались приехать на «прослушивания» только завтра, но Шайана жила далеко, поэтому решила приехать на день раньше и поселиться в гостинице.
Проглотив заказанные в номер салат без заправки и диетическую колу, она съела все шоколадки из мини-бара и запила их маленькой бутылочкой красного вина. У нее было полно средств, которые могли помочь уснуть, но пока что она хотела быть бодрой, морально готовой, сосредоточенной.
Устроившись на краешке кровати в позе лотоса, Шайана закрыла глаза и задумалась о настоящем моменте. Она подумала о том, как будет вспоминать о нем через многие годы. Будет ли она с особой нежностью вспоминать, что путешествие к мечте началось здесь, с медитации в одиночестве в «Холидей-Инн»? Только она, электрический чайник, утюг для брюк и сердце, полное надежд. Станет ли сеть «Холидей-Инн» ее слабостью? Будет ли она считать эти гостиницы счастливыми? Своим талисманом? Возможно, в будущем, несмотря на то что сможет позволить себе президентские апартаменты в пятизвездочных отелях, она по-прежнему будет настаивать на том, чтобы останавливаться перед концертами в «Холидей-Инн-экспресс». Шайана была уверена, что если на шоу «Номер один» ее признают серьезной артисткой, то даже битком набитый Карнеги-Холл или Альберт-Холл ни за что не станут событием таким же важным, как концерт, который она даст завтра.
— Первый шаг вверх по лестнице — самый трудный, — тихо сказала она себе. — Поставь ногу на перекладину и смело и без страха поднимайся.
Затем она начала напевать мелодию, наслаждаясь вибрацией в горле. Улыбнувшись, она предалась фантазиям.
— Ведь мечты — предвестники реальных перемен, а что такое реальные перемены, если не мечта?
Она воображала, что когда-нибудь станет «лицом» сети гостиниц «Холидей-Инн». Отказавшись от «Ревлона» и «Эсти Лаудер» как недостойных ее таланта, она все же будет рекламировать «Холидей-Инн» (переводя гонорар в «Фонд ребенка» Великобритании), потому что именно с «Холидей-Инн» все и началось.
Открыв глаза, Шайана сосредоточилась на дыхании. Затем встала с кровати и подошла к зеркалу, прижав к губам расческу. Сделала глубокий вдох и начала выводить «The Wind Beneath My Wings».
Кто-то начал стучать в стену, но Шайана ничего не слышала. Она была в Карнеги-Холле.
В ту ночь многие в Уэст-Мидлендсе предавались мечтам, в ночь, когда в двух сотнях домов застыли нерожденные звезды, ожидая утра, когда, если им повезет и свершится Божественная справедливость, они вспыхнут ярким, великолепным светом, который согреет и озарит каждую сторону их жизни и жизней их любимых.
Четверо участников группы «Четверка-Х» были в церкви с матерями. Все они страстно молились о том, чтобы это был последний вечер, когда они размышляют о будущем, не имея практически никаких перспектив на спасение от мрачного урбанистического кошмара, в котором они родились. О будущем, в котором они и большинство их друзей станут либо безработными, либо преступниками.
