Владимир Войнович - Два товарища (сборник)
Потом, когда я научился читать, мне нравилось, как пишутся слова в этой книге «Ветхаго и Новаго завета». И еще нравилось, что все касающееся Иисуса писалось с большой буквы: «Истинно говорю тебе, что Человек Сей есть Сын Божий».
Не могу сказать, чтобы бабушка моя была очень набожной, хотя регулярно читала Библию и ходила иногда в церковь не молиться, а слушать, как там красиво поют, и сама порой подпевала тоненьким своим голосочком.
Вообще-то голос у нее был нормальный, но пела она всегда тоненько (слезно), и я вспоминал при этом сказку, в которой волку подковали язык.
К бабушкиным религиозным причудам я относился снисходительно, особенно после того, как в седьмом классе наша учительница химии Леонида Максимовна (она работала по совместительству внештатным лектором в обществе «Знание») посредством нескольких химических опытов неоспоримо доказала отсутствие бога. В Библию я тоже давно не верил, но то, что все, касающееся бога, писалось там с большой буквы, мне по-прежнему нравилось. При случае мне хотелось о себе самом написать в подобном стиле. Например, как меня сажали в самолет: «И взяли Его за Руки Его, посадили Его в кабину. А Плечи Его и Живот Его и все Тело Его привязали ремнями».
Я поприветствовал бабушку (помахал ей рукой и сказал: «Приветик»), прошел к себе в комнату, снял пиджак и повесил на спинку стула. Мама вошла следом за мной и остановилась в дверях.
– Ты есть хочешь? – спросила она.
– Пожалуй, можно слегка подзакусить, – великодушно согласился я.
– Иди мой руки.
Я пошел в ванную, умылся. Вернулся на кухню. Съел две тарелки фасолевого супа, две котлеты с картошкой и с ощущением легкого голода пошел к себе в комнату.
– Ты что собираешься делать? – спросила мама.
– Хочу немного вздремнуть.
– Ты разве ночью не спал? – Мама подозрительно посмотрела на меня.
– Вообще-то спал, но еще немного подремать не мешает.
Я снял рубашку и брюки, повесил на спинку стула, забрался под одеяло и уснул как убитый.
Я проснулся с ощущением, что спал очень долго. Я открыл один глаз и посмотрел на часы – они показывали половину восьмого. В восемь я обещал Тане быть возле универмага.
До универмага на автобусе три остановки, пешком минут десять. Десять минут на сборы, пять на то, чтобы что-нибудь пожевать. Пять минут можно еще подремать. Я закрыл глаза.
Через пять минут я решил, что десять минут на сборы слишком много – пяти минут за глаза хватит. За эти пять минут я подсчитал, что на дорогу тоже оставил слишком много – если даже не будет автобуса, быстрым шагом ходьбы минут шесть. Семь от силы. Короче говоря, без десяти восемь я все-таки встал и в трусах побежал в ванную ополоснуться.
Бабушка сидела за швейной машинкой. Мамы не было.
– Физкультпривет, – сказал я бабушке, пробегая мимо.
Вернувшись, я хотел быстро одеться, но брюки куда-то пропали. Ложась спать, я повесил их на спинку стула. Теперь их на стуле не было. Не было и под стулом. На всякий случай я перерыл постель, заглянул под кровать и вышел в большую комнату.
– Бабушка, где мама? – спросил я.
– Мамы нет, – ответила бабушка, продолжая трещать машинкой. – Она ушла в кино.
– В кино – это хорошо, – сказал я. – А где мои брюки?
– А где ты сегодня ночевал? – спросила бабушка.
– Странный вопрос, – удивился я. – Я же сказал: у товарища.
– Если ты ночевал у него, почему же ты весь день после этого спишь?
– У меня летаргия, – сказал я нетерпеливо. – Где мои брюки?
Бабушка оставила машинку и посмотрела на меня из-под очков.
– Твои брюки мама спрятала, чтобы ты никуда сегодня не ходил, а готовился в институт.
– А, в институт… – сказал я. – Хотите, чтобы я стал образованным и интеллигентным человеком, a cами воруете мои штаны. Придется мне идти на улицу в трусах.
– Как хочешь, – ответила бабушка, возвращаясь к любимому делу.
Эта угроза на нее не подействовала. Я вернулся в маленькую комнату и стал рыться в шифоньере в поисках брюк. Брюки я не нашел, но нашел старую мамину юбку из какого-то лохматого зеленого материала. Я взял и примерил ее на себя. Посмотрел в зеркало. А что? Я в ней выглядел не так уж плохо.
Я снова вышел в большую комнату, сказал бабушке:
– Ну, я пошел, – и направился к двери.
– Валера, – остановила меня бабушка, – ты что, серьезно собираешься в таком виде на улицу?
Все-таки она испугалась.
– А что, разве так плохо? – спросил я простодушно.
– Нет, ты, конечно, если тебе самому не стыдно, можешь поступать, как тебе заблагорассудится. Но этим поступком ты поставишь в неловкое положение не только себя, но и нас с мамой. Где это видано, чтобы взрослый мужчина ходил по улицам в юбке?
– Взрослый мужчина, – повторил я. – Во-первых, у взрослых мужчин штаны не отбирают, а во-вторых, тут ничего такого нет, шотландцы, например, взрослые и не взрослые, сплошь и рядом ходят по улицам в юбках.
– Но ты же не шотландец.
– А кто знает? Я же не буду каждому паспорт показывать.
С этими словами я направился к выходу.
– Валерий! – строго сказала бабушка.
Я остановился.
– Я не могу позволить тебе в таком виде выходить на улицу.
– Тогда отдай брюки.
– Хорошо, я тебе отдам брюки, но маме я скажу, что ты меня вынудил.
– Согласен, – сказал я.
Бабушка открыла ящик стола, на котором стояла машинка, и достала брюки. На них были пятна от пыли.
– Прежде чем прятать брюки, надо как следует протирать ящик, – сказал я. – У меня лишних выходных брюк нет.
Я пошел к себе в комнату и, не снимая ботинок, быстро переоделся. Было без пяти восемь.
– Валера, – еще раз попыталась образумить меня бабушка, – зачем ты уходишь, если мама тебе не разрешила?
– У меня дела, – сказал я.
– Какие могут быть на улице дела?
– Разные.
Я вышел.
Когда я пришел к универмагу, было четыре минуты девятого. Я оглянулся вокруг – Тани не было. Хорошо, что пришел раньше я, а не она.
Скамейку под часами захватила группа ребят. Их было много, скамейки им не хватило. Посреди скамейки сидел белобрысый парень с гитарой на веревочке и нещадно рвал струны. Остальные, которые сидели от него справа и слева или стояли напротив, покачивались в такт музыке и, делая зверские рожи, что-то такое пели. Песни у них были разные, а припев ко всем песням один:
Эх, раз! Еще раз!
Еще много-много раз!
Лучше сорок раз по разу,
Чем ни разу сорок раз!
При этом один из стоявших парней хлопал себя по ляжкам и лихо взвизгивал:
– Ух-ха!
Шла двадцатая минута девятого, Тани не было. Под часами остановилась какая-то девушка. Я подошел ближе, посмотрел на нее сбоку. Девушка держала в руке изящную сумочку, на которой был изображен космонавт Леонов, свободно плавающий в космическим пространстве. Подпись под рисунком гласила: «Пролетая над Крымом». Я пригляделся к этой девушке и понял, что Таню в лицо я как следует не запомнил. То ли она, то ли не она. Они сейчас все одинаковые. Делают большие глаза и прически вроде тюрбанов. Я описал вокруг девушки глубокий вираж, посмотрел ей в лицо – ничего не понял. Сделал еще один круг в надежде на то, что если это Таня, то она узнает меня. Девушка взглянула на меня равнодушно и отвернулась. Значит, не Таня. Я отошел к газетному стенду, прочел заголовки: «Не снижать темпы заготовки кормов», «Новые злодеяния расистов», «Москва приветствует высокого гостя», «Демократия по-сайгонски», «Замечательная победа советских ученых», «Переполох в Белом доме».
