Владислав Булахтин - Девушка, которой нет
Он подозревал: еще чуть-чуть – и все оставшиеся в живых на земле станут Титанами. Может быть, тогда и начнется главная битва?
В любом случае ему жадно хотелось опрокинуть, стереть с лица земли какую-нибудь проблему.
Фея сделала предостерегающий жест. Она чувствовала – вместе они уже ни на что не способны. Более того, взяв кого-нибудь с собой, она затянет его в очередной круг ада.
В коридоре шумно грохотала Ленка, вернувшаяся с продуктами из «Азбуки вкуса».
– Прикиньте! – заорала издалека. – В магазинах все есть! Даже цены снижают. Словно и нет войны.
Никто не разделил ее энтузиазма.
– Сколько человек сегодня пропало? – подняла голову Оля.
Только Шаман внимательно слушал новости, только Шаман мог быть в курсе. Он бодро ответил:
– Темпы эпидемии усилились. За сегодняшнюю ночь народонаселение Москвы сократилось почти на пятьдесят тысяч.
Возникла долгая, мучительная пауза – как в «Ревизоре». Пятьдесят тысяч!
Каждому, кто это слышал, захотелось отвесить Шаману оплеуху. За новости, за бодрый голос. Останавливало непреложное знание – независимо от того, что они сделают, в пустоте их тел, в том числе наполненного алкоголем тела Шамана, всю оставшуюся жизнь бесчувственные кошки будут скрести душу, напоминая о свершенном и несвершенном за ушедший звездный месяц.
Не сказав ни слова, Фея вышла из квартиры.
За трое суток, фантастически быстро истекших с момента ухода Витька, никто не обмолвился о нем ни словом. Табу.
Саня долго смотрел на Олю. Потом закрыл лицо руками.
– Ей помочь надо, – глухо попросил из-за вздрагивающего забора пальцев.
– Здесь всем и каждому нужны гигантские дозы помощи. Но мы давно запутались – кто, кому и чем обязан. – Оля уже решила, что будет делать дальше. – Давай-ка объявим дефолт по всем взаиморасчетам. Все равно никого не спасти, если не появится новая система обязательств.
Саня понял – окружающие его люди сдались. Отреклись друг от друга – тяжесть ответственности, угрызения совести не получается тащить вместе. Никого спасать они уже не могли. Еще день-два покиснут в подполье и разойдутся в разные стороны, чтобы смущать обывателей отблесками своего былого величия.
Демиурги обещали спасти мир от исчезновения. Как и многие другие, они чувствовали себя полноправными хозяевами своих слов. Захотели – дали, захотели – забрали назад…
Metallica: «Nothing Else Matters»
На улице вечерело. К Фее неторопливо подкатила юркая «Нива» с кенгурятником. За рулем сидел Идеолог собственной персоной. Его лысина была тускла.
Фея узнала его. Не стала приветствовать. Он тоже не стал размениваться на лишние слова:
– Народ бушует, Фея Егоровна. Мы стараемся не допустить утечки о вашем местонахождении. Иначе вас порвут на части.
– Почему? Вы же возобновили полеты.
– Увы, это не имеет прежнего эффекта.
– Чуший бред.
– Настроения масс не всегда имеют что-то общее с реальностью.
Фея пошла по тротуару. Нива поехала рядом – трогательный перепев финальных аккордов «Блондинки за углом». Идеолог высунулся из окошка и зашептал:
– Мы стараемся скрывать, что к нам попал самый молодой сотрудник вашей компании. Иначе и ему не отделаться от подзатыльников.
– Где он? – зашипела в ответ Фея. – Вы же знаете, я могу размазать вас по асфальту!
– Успокойтесь. Как раз сейчас я намекаю на готовность везти вас к нему.
Изюминка российского автопрома сорвалась с места. Через двадцать минут они входили в отреставрированный особняк, расположившийся в нескольких шагах от грозных бастионов ФСБ на Лубянской площади. Полутемными коридорами Идеолог провел Фею в какой-то чулан с прозрачной стеной. За ней в огромном стоматологическом кресле сонно хлопал глазами Витек. Казалось – из него выпиты все соки. На лице тени тревог, сомнений, вопросов.
– Ему плохо? – Она повернулась к Идеологу и не вцепилась в хищную физиономию только потому, что вопросы, сомнения-тревоги доедали и ее тело.
– Очень. Как бы вы себя чувствовали, если бы знали, что призваны помочь людям? Суетились, пытались, вкалывали. Потом – бац! – прозрение: ты – не нужен. Люди боятся исчезнуть. Боятся остаться. Они боятся быть могущественными. Ничтожными прозябать не желают. – У Идеолога, как и прежде, находилось авторитетное мнение на все случаи жизни. – Цена, которую нужно платить, чтобы разобраться, чтобы пройти, – это и есть цена спасения, равная жизни. И оплатить можно, только прожив эту жизнь.
В руках Феи оказалось пушечное ядро времен Крымской войны.
Идеолог кивнул, словно соглашаясь – что бы она ни сделала с этим ядром, любое действие будет достойным ответом. И все-таки он закончил:
– Но никто не готов жертвовать сам, уверенно соглашаясь на другие жертвы.
Фея запустила снаряд в стекло, весело осыпавшееся к ногам. Бросилась вперед, но в смежной комнате оказался не Витек, а пустое стоматологическое кресло и жидкокристаллическая панель.
Они теперь должны быть везде? Даже у стоматолога? Даже в тюрьме?
Дельфин: «Дверь»
Прошлое представлялось Толяну чем-то вроде огромной расколотой вазы. Несмотря на многочисленные трещины ей удалось устоять в полутемном углу, но, чем дальше он прогрызался в будущее, тем больше осколков возникало рядом с этим шедевром несложившейся жизни. Глядя на них, он с горечью осознавал ошибки, тысячу раз заклинал: «Нужно было так, а не так!» Старался мысленно приладить опадавшие, как листва, осколки, закрыть многочисленные пробоины в фарфоре, и тогда перед глазами возникал образ другой, более достойной судьбы.
Этот образ Анатолий Сергеевич Соболь всегда носил с собой, сравнивая с тем, что получается. Реальность ни разу не победила в сопоставлении. Все должно было быть по-другому!
И вот шанс – не дать отколоться очередному (огромному!) фрагменту судьбы. Пусть это не исправит жалкого вида щербатой вазы, но она устоит и в полутьме развернется наиболее сохранившимся боком. Оправдается хотя бы часть из того, что произошло с ним за последние тридцать лет.
Он мог бы объяснить все мотивы, но некому – никого не интересовало, почему он так поступил.
Туман этих дней не развеивался даже сейчас, когда он крепко держал то, что могло все изменить, – смерть.
Молодые ребята (на лицах благодушие, доверие, понимание) притащили сумку прямо в его кабинет. («Да-да, теперь это мой кабинет!») Неторопливо рассказали, где детонатор, как укладывать продолговатые пластилиновые кубики.
«Со мной разговаривают как с ребенком. Глупым, больным ребенком. Которому уже не помочь. Как они меня сломали? На разные лады спев о том, что „все пройдет“? Боярский, Дунаевский, Дербенёв, 1983 год…»
Толян послушно кивал – подобострастие в голосах юных взрывотехников росло пропорционально его покорности.
В этой игре сквозила фальшь, так же как и в любом другом разговоре за последний месяц.
Нутро жгло от вранья даже сейчас, когда он держал в руках стопроцентно правдивую субстанцию. Правда и ложь не могут конкурировать с С4 – пластид вне этих категорий, последний восклицательный знак без смысловой нагрузки.
Кубики, которые он укладывал рядом со слабеньким цеппелиновским двигателем, напоминали коллекцию, которую Толик собирал всю жизнь. Он давно перенес из «скорой» три жестких диска, под завязку набитых фильмами, музыкой, книгами и картинами.
И сейчас, когда минировал дирижабль, думал только о них.
«Там все, чем мы жили. Но то, что мы объявляли ценностью, не протискивается в следующий информационный виток – затопчут, завалят новыми зрелищами и нетленками. Хоть что-то нужно спасти из ненормальных последних двенадцати лет двадцатого века. Я лучшее из той пошлости хочу спасти. Она составила мою судьбу и потому достойна называться и смыслом, и правдой. Спустя мою жизнь этого уже никому не понять…. Кому завещать коллекцию? Константину Эрнсту?»
В том, что смерть неизбежна и близка, он не сомневался – после того, что он сделал, у него не было права на будущее.
Машина времени: «Место, где свет»
– Фея Егоровна, как нас выбирали на эти роли? Кто из нас злодей? – Идеолог тронул ее за плечо.
– Вы. Мы. Все вокруг, – уверенно ответила Фея.
Мужчина пробормотал:
– Нам всегда кажется – мы кому-то помогаем, кого-то спасаем… Тех, кто подозревает, что оказывает услуги человечеству, вообще не счесть. Я привез вас сюда, чтобы вы ненароком не помешали, не оказали человечеству услугу, о которой оно не просит. Отдохните часик-полтора.
– Где Витек? – Фея выгравировала в воздухе эти слова. Каждая буква – десятитонный камень. Той смягчившейся, пробившейся сквозь километры холода Феи словно никогда и не существовало.
– Не было мальчика. Не было «Нашего Неба». Не было всех этих бесследно исчезнувших. Будем начинать с чистого листа. И не надо выяснять, не надо ворошить прошлого. Кто предатель, кто святой… Без нас разберутся.
