Лея Любомирская - Лучшее лето в её жизни
Дона Консейсау несколько секунд смотрит на Грасу и думает, что зря она не выбросила сигарету в окно.
– Знаешь что, – говорит она наконец. – Давай мы с тобой это завтра обсудим. Я устала сегодня страшно, а мне еще статью сдавать. А вот завтра…
– Ну мам!
– Без «нумам». И вообще, уже, – дона Консейсау смотрит на часы, – пол-одиннадцатого! А ты еще не спишь! Мы с тобой о чем вчера договаривались? Быстро чистить зубы и спать. Я приду через десять минут, чтобы ты уже лежала в постели, иначе в кино завтра не идем.
– Ну и пожалуйста, – обиженно бубнит Граса и нехотя идет к двери.
– Мама тоже не знает! – доносится через минуту ее голос откуда-то из прихожей. – Пошли в мою комнату. Сейчас она докурит, посмотрит в интернете, придет гасить свет и все расскажет.
Непарный элдер
Элдер[60] Антониу «Тони» Перейра торопливо пересекает двор. Время от времени он переходит с быстрого шага на рысцу, спотыкается, останавливается, делает глубокий вздох и снова идет, стараясь двигаться быстро, но без неподобающей миссионеру суетливости. Элдеру Антониу смертельно хочется побыстрее оказаться в своей комнате. Там, усевшись боком в продавленное зеленое кресло и перекинув длинные ноги через подлокотник, его ждет элдер Карлуш «Литу» Соуза. Литу простыл и кашляет, поэтому Тони почти насильно обмотал ему шею серым с кисточками шарфом и вышел на улицу один. Тони знает, что элдеры не ходят поодиночке, видит Бог, не из каприза он нарушил волю Пророка, но дома закончились хлеб, и яйца, и молоко, и надо было вынести мусор и еще получить в банке деньги и забрать на почте брошюры, а Литу так кашлял, что даже хозяйка пансиона, милая заблудшая старушка дона Мафалда, совершенно погрязшая в своем католичестве, поймала Тони у туалета и попросила позволения зайти после обеда. Тони разрешил, и в полдень дона Мафалда торжественно вплыла в их с Литу комнату, осторожно неся на подносе исходящую паром кружку. Литу заглянул в кружку и скривился, Тони тоже хотел заглянуть, но дона Мафалда вручила кружку Литу и так укоризненно посмотрела, что Литу немедленно выпил все до капли, хоть и гримасничал отчаянно.
– Что там было? – с сочувствием спросил Тони, после того как Литу, закрыв дверь за доной Мафалдой, кинулся к умывальнику и принялся полоскать рот.
– Кипяток с луком и с лимонными шкурками, – содрогнувшись, ответил Литу. – Честное слово, я предпочитаю кашлять! – И тут же закашлялся, да так, что из глаз хлынули слезы.
Поэтому Тони вышел один – и в магазин, и везде, он был твердо уверен, что сможет, но не смог – не пошел ни на почту, ни в банк, только вынес мусор и купил молока и яиц, а теперь идет по двору к пансиону, с трудом сдерживаясь, чтобы не припустить бегом. Элдер Тони не умеет ходить по улице без Литу. Без Литу Тони чувствует себя раздетым и выставленным на всеобщее обозрение, освежеванным и разделанным, мертвым и никому не нужным. Решительно, элдер Тони не умеет жить без Литу.
На лестнице Тони сталкивается с доной Мафалдой. Дона Мафалда глядит на него приязненно и немного обеспокоенно.
– Ну как вы себя чувствуете, мой мальчик? – спрашивает она своим слегка надтреснутым жеманным голоском. – Помог вам мой чай?
Тони кивает и благодарит. Бедная старушка, думает он, совершенно не в себе. Опять спутала меня с Литу. Тони всегда недоумевает, когда дона Мафалда принимает одного элдера за другого. Тони не понимает, как можно спутать его с Литу. Литу высокий и худой. Литу красивый. У Литу чудесные темно-рыжие, как шерсть у ирландского сеттера, волосы. Тони ни разу не прикоснулся к ним, но он уверен, что и на ощупь они такие же мягкие и шелковистые. У Литу зеленые крыжовенные глаза и длинные музыкальные пальцы. У Литу нос с горбинкой и твердый, с ямочкой, подбородок. Тони украдкой бросает взгляд на свое отражение в нечистом зеркале в конце коридора. Он себе не нравится. Он низенький, толстый и смуглый, но не золотистый, а какой-то зеленоватый. У него маленькие пухлые руки, дрожащие, как желе, щеки, а в кудрявых темных волосах уже сверкает крошечная круглая лысинка. Тони очень хотел бы быть таким, как Литу. Но нет, так нет, он просто счастлив тем, что Литу есть в его жизни. Вместе они – сила. В прошлом году их признали лучшей миссионерской парой.
Перед дверью комнаты элдер Тони останавливается. Может быть, думает он, вначале имеет смысл пойти на кухню и приготовить Литу, скажем, омлет?
Большой золотистый омлет, а к нему – два тоста, чай – нормальный чай, без лимонных шкурок и лука – и еще джем. Тони знает, где дона Мафалда прячет джем, и иногда таскает у нее немножко. Не для себя – для Литу. Литу сладкоежка, и это до слез умиляет элдера Тони.
А когда Литу будет намазывать джем на тост, Тони наконец наберется мужества и взъерошит ему темно-рыжие волосы. А может, просто сдвинет упавшую на лоб шелковистую челку. И Литу не подумает о нем плохо, наоборот, он улыбнется Тони крыжовенными глазами и смешно поблагодарит его с набитым ртом.
Руки у Тони заняты подносом доны Мафалды, поэтому он несколько раз ударяется о дверь оттопыренным задом, а когда дверь подается, пятясь входит в комнату и с криком «сюрприз!» поворачивается к зеленому продавленному креслу. С кресла с задушенным писком вскакивает небольшая растрепанная девушка. На девушке ничего нет, и она безуспешно пытается прикрыться широким серым шарфом с кисточками. Маленькое личико ее кривится, как будто она собирается не то чихнуть, не то разрыдаться. Багровый от смущения Тони топчется посреди комнаты с подносом и не знает, куда девать глаза. И только Литу спокойно застегивает взвизгнувшую молнию на джинсах и устраивается в кресле боком, перекинув через подлокотник длинные ноги.
Пять минут спустя все мирно пьют чай. Тони еще мрачен и растерян, девушка – Криштина Рейш, представилась она после того, как все-таки оделась, – смущена, но Литу заботлив и добродушен за троих. Он снова обмотал шею шарфом с кисточками, походя приобнял Тони за плечи, поцеловал Криштину в кончик носа, и неожиданно в комнате воцарилось благожелательное спокойствие. В присутствии Литу атмосфера просто не может быть напряженной.
– Я не хочу никаких напарниц, – говорит раскрасневшаяся Криштина, намазывая джем на тост. – Кто придумал эту глупость – обязательно по двое? Другое дело, если человек сам не справляется…
Тони смотрит на нее с сожалением.
– Поодиночке мы не можем заниматься миссионерской работой, ты же знаешь.
– Почему?! – удивляется Криштина. – Ты же занимаешься, и ничего!
Тони краснеет.
– Я не занимаюсь. Я только в магазин выходил.
Криштина смотрит на него с недоверием.
– Я только в магазин, – повторяет Тони. – Заниматься миссионерской работой – в одиночку?! Ты с ума сошла! Я, если хочешь знать… – Тони ловит предостерегающий взгляд Литу и замолкает. Работой! Да он вообще ничем не в состоянии заниматься, если рядом нет Литу…
Личико Криштины снова кривится – на сей раз от злости.
– Да, конечно! В магазин он выходил! Хоть бы мне не врал! Думаешь, ты особенный и только тебе можно одному работать?! Боишься, что тебя кто-нибудь подвинет с места лучшего миссионера?
Тони смотрит на Литу.
– Сдурела она? – одними губами спрашивает он.
– Не бери в голову, – так же неслышно отвечает Литу и успокаивающим жестом кладет руку Тони на колено.
Криштина зло смотрит на Тони и Литу, раздувая от негодования тугие ноздри.
– Мы еще посмотрим, кто будет лучшим миссионером в этом году! Тоже мне – непарный элдер!
Тони с Литу снова переглядываются, и Литу протягивает руку и рывком пересаживает Криштину к себе на кресло. Тони отворачивается, чтобы не смотреть, но все равно видит, как Литу берет двумя пальцами маленькое, красное от злости ухо и что-то в него шепчет, и Криштина вдруг расслабляется, обмякает и даже трется щекой о руку Литу.
* * *Дона Мафалда обнаружила, что еще одной банки джема как не бывало.
– Ну что такое, – сердито бормочет она себе под нос, – сколько же можно таскать мое сладкое?!!
Дона Мафалда решительно подходит к комнате на втором этаже и приоткрывает дверь. Ее единственный жилец, Карлуш Антониу Перейра де Соуза, которому она сдала комнату только потому, что он вначале сказал, будто его зовут Элдер, как внука доны Мафалды, сидит боком в зеленом продавленном кресле, перекинув длинные ноги через подлокотник, и разговаривает сам с собой, поочередно отпивая чай из трех разных кружек.
Дона Мафалда сплевывает и крестится. Ох уж эти сектанты! Хорошо, что контракт на съем заканчивается уже в конце этого месяца.
Профессор и воображаемый бразилец
Профессор Гильерму Алвеш терпеть не мог вечерние занятия. По утрам он бывал свеж и бодр, блестяще импровизировал, шутил, и самая сухая и скучная материя в его изложении превращалась в изысканное лакомство. Выходя с утренних лекций, его студенты еще долго ощущали во рту некий особенный пикантный привкус, который в университете давно прозвали «гильерминским».
