Лея Любомирская - Лучшее лето в её жизни
Ана София изящно облокачивается на стойку.
– Скажите, – говорит она стоящему вполоборота официанту, – вы что… что… Что это вы делаете с моей салфеткой?!
* * *Виржилиу Андраде испуган и зол. Ана София выскочила, не заплатив, и еще пообещала лично пожаловаться управляющему. Конечно, управляющий ему ничего не сделает, Виржилиу – отличный официант, никто с его квалификацией не стал бы работать за те деньги, что ему здесь платят. И управляющий это прекрасно понимает. Но все равно неприятно.
«Как она ухитрилась узнать свою салфетку?! – думает Виржилиу. – Неужели по отпечатку губ?!»
Виржилиу вызывает в памяти образ размазанного красно-коричневого пятна, и по телу пробегает дрожь – слабые отголоски первой судороги. Виржилиу силой воли успокаивает дрожь и оглядывается. Ему на глаза попадается большой рулон пищевой пленки. Виржилиу отрывает кусок пленки и старательно заворачивает в нее салфетки. Отлично. Даже лучше, чем пакетики. И как он раньше не догадался использовать пленку?
Из блокнота, в который он записывает заказы, Виржилиу вырывает листочек и пишет мелкими, но удивительно четкими буквами: «Ана София Мендонса. Журналист. Романистка. Премия Камоэнша за лучший дебют 1989».
Виржилиу думает о своей коллекции и мечтательно улыбается. Когда-нибудь ей цены не будет. Когда-нибудь его станут умолять продать ее – хоть всю, хоть по частям. А он все равно не продаст. И не завещает никому. Лучше сожжет перед смертью. Или велит положить в гроб вместе с собой.
Представив себя в гробу, заваленного экспонатами, Виржилиу Андраде начинает хихикать и никак не может остановиться.
* * *Каблук попадает в щель между двумя круглыми камешками, которыми вымощен тротуар, и Ана София резко останавливается.
«Урод! Извращенец! Фетишист! – взбешенно думает она. – Придурок! Как таких на работу принимают?!»
Метрах в двадцати от Аны Софии из дверей дорогого бутика выходит какой-то смутно знакомый припудренный тип. К нему тут же суются две девчонки лет по пятнадцати, с глянцевыми журналами в руках. Тип неприятно улыбается, берет у одной из девчонок фломастер, делает драматическую паузу… и оставляет автографы на круглых щечках. Девчонки млеют.
«Певец, – вспоминает Ана София. – Или актер?»
Мысли ее принимают другое направление.
«А может, – думает она, – этот мальчишка в кафе – мой поклонник? Может, он читал моих „Бронзовых змей“? Может, он хотел иметь что-нибудь мое на память, а попросить постеснялся?»
Ана София несколько секунд стоит неподвижно, потом разворачивается и идет к кафе.
* * *Виржилиу Андраде забирает со стойки салат и суп для первого столика, когда его окликают.
Виржилиу оборачивается.
– Мне бы хотелось, – сухо говорит Ана София, – получить наконец мой кофе. И расплатиться. Вы же не думали, – высокомерно добавляет она, – что я могла уйти, не заплатив за обед?
– Да-да, – с запинкой отвечает Виржилиу. – То есть нет-нет. Конечно, мы не ду… я даже близко не думал! Вы не представляете, как я вас уважаю! Вы бы не оставили мне автограф? Меня зовут Виржилиу. Виржилиу Андраде…
Ана София победно улыбается и усаживается за столик в углу.
* * *«Слава богу, убралась, – с облегчением думает Виржилиу Андраде, ссыпая на стойку чаевые. – Правильно я придумал попросить у нее автограф. Теперь точно не нажалуется». Он достает из кармана бумажку, на которой написано: «Виржилиу Андраде – самому странному из всех официантов. Ана София Мендонса», рвет ее и выбрасывает в ведро. Официальные автографы ему в коллекции не нужны.
– Эй, Андраде! – ехидно зовет судомойка Карла Соуза. – Что это у тебя сегодня с жилетом?
Виржилиу ощупывает себя и обнаруживает, что вместо щегольского хлястика у него сзади болтается крошечный обгрызенный хвостик.
* * *Не разуваясь, Ана София присаживается к секретеру и выдвигает ящик с карточкой: «Любовники/поклонники».
Достает из кармана жакета лоскуток черного шелка. Кладет его в герметично закрывающийся пакетик, на бумажной наклейке мелкими, но удивительно четкими буквами пишет: «Виржилиу Андраде. Официант» – и засовывает пакетик в ящик между грязным платком премьер-министра, поцеловавшего ей руку на церемонии вручения премии Камоэнша, и расческой издателя Нуну Эштевеша, с которым у Аны Софии двадцать лет назад был головокружительный секс в книгохранилище.
Воображаемый друг
Портрет неизвестного в шляпе
– Совсем ничего не вспомнил? – Рита наливает минеральную воду в электрический чайник.
– Пойдешь греть?
– Нет. Просто хочу из чайника.
Рита достает из коробки чашку без ручки и ложечку.
– Будешь?
Хорошо тем, кто может просто покачать головой.
– Нет.
– А я буду, – с вызовом говорит Рита, – я сумасшедшая.
– Ты не сумасшедшая. Ты просто эксцентричная.
– Которая живет в лифте.
– Ну надо же тебе где-то жить, – успокаивающе говорю я.
Рита вздыхает, наливает себе воды из чайника и начинает помешивать ложечкой, чтобы скорее вышел весь газ.
– Расскажи, что ты вспомнил, – просит она.
* * *…синие купальные трусы. В такую стилизованную маргаритку. Не плавки, а именно трусы, знаешь, из плотной ткани, довольно длинные и очень широкие. Внутри у них была сеточка. Карлу страшно раздражала эта сеточка, уж не знаю почему.
– А кто это – Карла?
– Что?
– Ты сказал: «Карлу страшно раздражала сеточка».
– Я сказал?
– Ну точно, что не я.
Если б я мог, я бы пожал плечами. Понятия не имею, кто такая Карла.
– Жена. – Рита удовлетворенно кивает и подливает себе воды из чайника. – У тебя была жена по имени Карла. Вспоминай про нее.
– Рита, – говорю я, – имей совесть. Я не могу взять и вспомнить сразу все. Я и так уже вспомнил про трусы.
Рита хрюкает в чашку.
– Да ну тебя, – говорит она, – у меня из-за тебя вода носом пошла.
* * *Рита допивает воду, вытирает чашку салфеткой, прячет чашку обратно в коробку, а смятую салфетку кладет в пакет для мусора. Она очень аккуратная, Рита. И чистенькая. Каждый день ходит мыться куда-то к соседям, возвращается довольная, порозовевшая, с мокрыми волосами. Если бы я мог, я бы на ней женился. Жалко, что я не могу.
– Я буду переодеваться, – говорит Рита, – не смотри.
– Я не смотрю.
– Смотришь-смотришь. – Рита стягивает через голову цветной свитер. – Я как на тебя ни гляну – ты смотришь.
– А ты знаешь про мои трусы в маргаритку.
Рита хохочет и вдруг умолкает.
– Я сумасшедшая, – печально говорит она. – Ты же знаешь, что я сумасшедшая, да?
Хорошо тем, кто может насмешливо улыбнуться.
– Да, ты сумасшедшая. А я, наверное, репродукция из каталога в рамочке. Портрет неизвестного в шляпе.
Рита опять хохочет.
– Я буду переодеваться, – говорит она, отсмеявшись. – Не смотри.
И переворачивает меня лицом к стене.
Домашнее животное господина архивариуса
Выражение «кормить (покормить) животное господина архивариуса» встречается только в местечке Алмаш-ду-Мештре (население 2 тыс. человек) и, по всей вероятности, связано с какой-то местной легендой. Оно обозначает неубедительную отговорку, неуважительную или несуществующую причину: «Да-да, а еще ты КОРМИЛ ЖИВОТНОЕ ГОСПОДИНА АРХИВАРИУСА», – говорят тому, кто опоздал и пытается оправдаться.
К сожалению, ни память горожан, ни документальные источники не сохранили для нас саму легенду, так что потомкам остается только догадываться, что это был за господин архивариус и чем было замечательно его домашнее животное.
Из отчета по летней фольклорной практике студентки второго курса гуманитарного факультета Лиссабонского университета Алешандры Бриту ПинтуНельзя сказать, что сеньор Аждрубал Томаш да Фонсека, наш главный архивариус, – самый старый человек в городе.
У нас полно стариков, по сравнению с которыми сеньор да Фонсека – просто мальчишка.
Например, есть дона Анжелина Коррейа, та самая, что ездит в коляске с моторчиком, по утрам кормит белых голубей на площади у церкви Божьей Матери Легкой Смерти, а всех остальных гоняет своей здоровенной палкой и однажды убила насмерть сизаря, который накануне удрал из голубятни у Жоау Паулу Силва-и-Кошта. Жоау Паулу похоронил сизаря, а доне Анжелине объявил войну на всю жизнь. Правда, сейчас у них перемирие, потому что дона Анжелина подарила Жоау Паулу три банки клубничного варенья и разрешила обтрясывать ее фиговое дерево когда вздумается.
А еще есть дона Балбина де Соуза, та, что одевается во все черное, а платок надвигает на самый нос, так что видна только бородавка с двумя черными волосками и одним седым. Дона Балбина, хотя и страшно старая, каждое утро встает в пять утра и доит корову Мимозу, а потом ее дочка Мария Тереза, не коровы дочка, а доны Балбины, развозит молоко покупателям на мотоцикле «Вешпа». Мария Тереза тоже страшно старая, хотя и не такая, как дона Балбина, и мотоцикл у них тоже старый, только корова Мимоза еще довольно молодая, хотя тоже уже в годах.
