Владислав Дорофеев - Выкидыш
Я не могу думать об этом! Когда я начинаю об этом думать, у меня сердце останавливается от горя! Крик переполняет душу! Это горе! У нас горе! У нас умер ребенок! Горе! Горе! Горе! И Беда!
Очень больно! Больно! И страшно!
Как все хрупко! Как все хрупко!
Или же Господь к нам милостив!
Причем же тут милость?!
Либо Господь не дал нам ребёнка, ибо мы не достойны ребёнка.
Либо я не хотел более иметь от Сарры ребёнка.
Либо она от меня.
Либо я расплатился за свои грехи.
Либо мы не должны более иметь друг от друга ребёнка.
Либо мы расплатились за наши грехи.
Продолжаю думать о звонке родственницы матери Сарры. Звонок из прошлого. Из прошлой жизни Сарры, из которой она вышла. Но та жизнь её держит, не отпускает. Кровью пришлось заплатить за свободу от безбожия. Этот звонок означал, что бес, сопровождающий безбожную жизнь, высунулся из прошлого, ну, что, мол, получили! Такая реакция – это признак бессилия! Уже ничего этот бес сделать не в состоянии.
Впервые у меня появилось ощущение, что я могу победить.
Если я не смогу победить, мы не имеем права с Саррой жить вместе.
Я сумею победить.
Двойра сегодня дважды засыпала под музыку. Моцарта и Баха. Она успокоилась дома. Ей дома спокойнее. Теплое и тонкое ощущение. Звучит величественно небесный орган Баха. Я накрываю ребёнка одеялом. А ребёнок сосет палец.
«Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле». (Кн. Иова.42.7)
042199. Не могу слушать радио, смотреть телевидение. Все склочно, сиюминутно и суетно. И мелко, мелко, мелко. Гадко. Не хочу во всем этом участвовать. Противно. Даже косвенно, даже частью. Не хочу, не могу.
У меня появился панический страх перед страной. Я чувствую, впитываю кожей, мозгом, душой стихию, разлитую в воздухе московском. И мне делается страшно. Все зыбко, непрочно, недолговечно; люди, дома, земля, река, воздух, кажется, само небо в России пропитаны насилием и презрением к разуму, миру, покою и гармонии.
Но никогда мне еще не было так страшно жить в России. Никогда прежде такое сильное чувство ужаса еще не охватывало мою душу. Отсутствие стабильности, беспечность, бессистемность, непредсказуемость, стихийность – вот в чем в мире причина страха перед Россией.
Почему так-то?!
Неужели лучше слащавость, стандартность, корявость речи и отсутствие фантазии, одинаковость и повседневная похожесть почти во всем, бездуховность, жестокость и сентиментальность немецкие, но не вырождение и не бесконечная агрессивность?! Столь свойственные сегодняшней России.
Только еще в храме я испытываю невероятное волнение и трепет, и переживаю внутреннюю душевную страсть при мысли о России. Ибо Россия и православие, точнее, русский и православие – суть одно.
От меня, от всякого и каждого православного человека зависит все. Судьба русской нации, судьба России, судьба человечества.
Решение человека, его жизнь, его слово могут переполнить чашу терпения Бога, – и добавить зла, либо помочь добру. Человек – это одна капля, и эта капля может быть той самой, недостающей, чтобы перевесить мировую чашу добра или стать последней, переполнившей чашу мирового зла.
Нет маленьких или больших людей. Каждый человек на Земле значим для человечества, жизнь каждого оказывает воздействие на мир и ход событий. Потому сердце каждого человека – это поле битвы сатаны с Господом.
У каждого настоящего христианина должны быть – и есть – отверстия от гвоздей, которыми прибит к кресту Христос.
Настоящий христианин – это распятый христианин.
Настоящая церковь – это гонимая церковь. Церковь не может быть приспособлена к человеку. Это – как если бы человек служил самому себе. Поскольку земная Церковь – это и есть человек. Церковь приспособлена и служит Богу!
Воцерковленный человек – это необозримая и великая сила, ибо каждый человек может повернуть ход событий в любую сторону, и таким способом изменить мировую историю.
Когда на весах – с одной стороны вечность, с другой забвение и тление, выбор очевиден – вечность! Потому всякий человек ответственен за судьбы мира.
Увы, теперь мало русских осознают вечность. Еще меньше руководствуются чувством осознания вечности.
Но ведь было не так. Хочется надеяться, хочется верить, что было не так.
Я начинаю понимать, что в России до большевистского переворота 1917 года существовала уникальная церковная система, посредством которой происходило постоянное душевное оздоровление национального организма.
Потому как практичного в церковной жизни много больше, нежели кажется непосвященному человеку.
Церковная служба – это нормальная процедура душевного очищения от грязи ненависти, зависти, гнева, нетерпимости и отвратительных сомнений.
Русская церковь, – как система воспитания, образования, спасения душ, очеловечивания – порушена в 1917 году, с момента прихода к власти большевиков во главе с Лениным/Троцким/Сталиным – в этом и состояла сверхзадача большевиков, ибо только такая акция могла привести к гибели русской нации, которая невозможна без православия.
Очевидно, что большевизм начался и основан на богоборчестве. Этим себя большевизм и дискредитировал, и выявил окончательно и бесповоротно, и навсегда свою дьявольскую природу.
Что очень хорошо видно на примере большевистских вождей, которые очень много сделали для разрушения именно православной России.
Пример. Дьявольская, богоборческая сущность большевизма свиным рылом вылезает из Троцкого, словно собачье говно из под подошвы в осеннем парке на прогулке.
«В первые два месяца (февраль-март 1917 года) Россией повелевал еще, по праву наследственной монархии, обделенный природой человек, веривший в мощи и подчинявшийся Распутину». («История русской революции»).
Или из Ленина («Письма из далека», от 12 марта 1917 г.).
«Обращение к Гучковско-Милюковскому правительству с предложением заключить поскорее честный, демократический, добрососедский мир есть то же самое, что обращение доброго деревенского „батюшки“ к помещикам и купцам с предложением жить „по-божески“, любить своего ближнего и подставлять правую щеку, когда ударят по левой».
Или из юношеской мысли Сталина, высказанной им своему товарищу по семинарию: «Знаешь, нас обманывают. Бога нет».
Богоборческая сущность идеологов и руководителей Октябрьского переворота очевидна и сомнению не подлежит.
Значит, и борьба большевиков против частной собственности – также дьявольской и богоборческой природы.
Мои долгие размышления и сомнения закончились. Большевизм имеет дьявольскую природу! Никаких иллюзий более нет!
Все эти внешне человеческие фигуры – это нелюди, дьявольские фантомы, в человеческой оболочке, которые, совращая и обманывая человека, вгоняют его в духовное рабское, скотское состояние, беспрерывное и униженное состояние, лишая человека выбора и права на дорогу к Богу.
Любопытно, что Лев Давидович Бронштейн/ Троцкий неосознанно так и остался местечковым, провинциальным и маленьким евреем, способным видеть и знать, и познавать себя, жизнь и мир лишь в рамках солипсических принципов мироздания, в границах ветхозаветного человека. Проявляется это неосознанно и неотвратимо.
Пример. Троцкий (в день смерти Ленина, 22 января 1924 года): «Ленина нет. Нет более Ленина. Темные законы, управляющие работой кровеносных сосудов, оборвали эту жизнь».
Или вот еще он же (из «Истории русской революции»): «Если дворянская культура внесла в мировой обиход такие варваризмы, как „царь“, „погром“ и „нагайка“, то Октябрь интернационализировал такие слова, как „большевик“, „Совет“ и „пятилетка“. Это одно оправдывает пролетарскую революцию, если вообще считать, что она нуждается в оправдании».
Два соображения. Троцкий – дурак. Троцкий – пошляк духа. Поскольку его утверждения идиотичны по содержанию и фактологически несостоятельны, идиоматичны до идиотизма.
Вот еще пример из «Истории русской революции»: «Вряд ли стоит теперь останавливаться на утверждениях обиженных русских собственников, будто революция привела к культурному снижению страны. Опрокинутая Октябрьским переворотом дворянская культура представляла собой, в конце концов, лишь поверхностное подражание более высоким западным образцам. Оставаясь недоступной русскому народу, она не внесла ничего существенного в сокровищницу человечества…». – Слова эти могли быть простой издевкой, когда бы они не были убеждением автора.
Эти убеждения свидетельствуют о том, что, несмотря на два века совместной жизни евреи в массовом своем местечковом сознании остались в России пеной, поверхностным слоем; пользуясь всем, что давала Россия, и, давая в ответ, евреи, как народ, не стали частью России, не восприняли ее культурную составляющую.
