Михаил Попов - Ларочка
Так, так.
Лариса осматривалась. Она уже поняла, что «Магистраль» это стандартный дворец, типовой, и ей уже приходилось бывать в таком во время командировки, кажется… забыла! Не все ли равно? Нет, надо вспомнить, почему–то это важно. Вон там справа в стене двустворчатая дверь, она выводит на лестницу, по которой можно пройти на второй этаж, там мимо репетиционных классов в помещение над сценой, откуда легко спуститься в накопитель за правой кулисой. Откуда она знала такие технические детали? Спасибо Юрочке Пташуку, главрежу молодежного театра… Да, Лариса аж подпрыгнула в кресле, испугав соседа.
Братск!
От этого открытия, настроение подскочило, и во всех членах зазвенела уверенность в своих силах.
— Как я выгляжу? — Спросила она шепотом у Бабича. Впрочем, его детализированный ответ ей был не нужен, влюблен, дурень, и этим сыт, и одновременно полезен. Однако форма одежды не та, ох, не та. Ведь никуда кроме церкви в этой черной водолазке и коричневой юбке она больше заходить не собиралась. А эти сапожищи, вон дамочка на сцене издевательски гарцует на концертных шпильках. Но за неимением гербовой пишут на простой.
— Дай мне эту коробку.
Бабич еще не понял, что задумала его герцогиня, но сердце у него заколотилось. Он заразился от нее боевой энергией, он понял, что ему не удастся остаться в стороне, и был тревожно рад этому.
В тот самый момент, какой–то смутно знакомый по телеэкрану политик обнимал юбиляра, и всучивал ему огромную, полувынутую из ножен саблю, Лариса в два шага, пересекла полумрак, отделявший ее от двери, и открыла ее.
Итак, все началось с удачи.
Дверь вполне могла бы оказаться и закрытой.
Понемногу везло и дальше. На лестнице никого не было, на одной из лестничных площадок дежурила только переполненная окурками пепельница. Караул устал.
А вот и второй этаж. Слева двери трех классов, как в Братске, справа высоченные, в тяжких гардинах окна, за которыми снегопад. Как в Братске.
Было темно.
Паркет почти не хрустел. Когда впереди замаячили чьи–то шаги, легко нырнула за штору. Переждала три мужских походки, проследовавшие справа налево.
Комната над сценой. Захламлена, стулья, одежда на них, осветительная техника кучей, штативы, пластиковые бутылки. Лестница вниз за кулисы, вот она.
Через минуту Лариса уже смешалась с тем, кто ждал своей очереди, лениво или взволнованно. Покуривая, переговариваясь, любопытно поглядывая из кулисы на сцену. Не все были друг с другом знакомы, поэтому на новенькую никто внимания не обратил.
Лариса осмотрелась, и сделала несколько неблагоприятных для себя выводов. Ну, то, что она смотрится по меньшей мере убого со своими тремя гвоздичками на фоне этих корзин с невиданными цветами, громадными подарочными чеканками, портретами в полный рост, коробками с редкой бытовой техникой, это ладно. Хуже было другое — на сцену пускали по списку. И самого выхода на сцену стояла худая мымрочка с двумя вздорными косичками схваченными на затылке резинками, и в толстенных очках, в руках она держала список, в который тыкала острием карандаша. К ней подходили, назывались, она сверялась по написанному, и строго кивала — вы следующий.
Понятно, что никакой организации «Братья и сестры» в этом списке быть не могло.
Какую следовало избрать тактику?
Можно было дождаться самого конца церемонии, и тогда, в атмосфере ослабленной внимательности…
Чепуха! Нервы выгорят от ожидания. Надо идти напролом. Да, прямо сейчас. Вон какой–то генерал вывалил в руки Шамарина гору лилий и, улыбаясь, отваливает.
Вперед.
— Вы кто? — Тихо, но требовательно спросила очкастая.
— Гольяновский мясокомбинат.
Расчет был на то, что пока та будет рыться в списке, удастся прошмыгнуть. Но перед нею была профессионалка.
— Вас нет в списке!
— Вы внимательнее посмотрите.
— Я посмотрела.
Острые когти впились в локоть, Лариса чуть не выронила гвоздики.
Генерал приближался. Сцена вот–вот освободиться. Сзади дышал кто–то с цветочной корзиной, явно указанный в списке.
— Отпусти! — Прошипела Лариса.
Профессионалка все глубже впивалась ногтями в локоть нарушительницы. Тогда Лариса неожиданным для себя движением, но очень точно рассчитанным, краем колбасной коробки сбила очки ретивой распорядительницы, и та сразу же разжала пальцы, оказавшись в новом для себя мире.
Лариса растягивая улыбку шагнула на сияющую сцену.
Какой он маленький, была следующая мысль. Она относилась к господину Шамарину, выжидающе развернувшемуся в ее сторону там, вдалеке, посреди сцены.
Лариса приближалась, с трудом удерживая на лице улыбку, и скользкую колбасную коробку во вспотевших от волнения пальцах.
Она приближалась к герою торжества, а он все не становился больше, господинчик, оказывается, такого небольшого роста, или это внутренняя решимость возносит ее над поверхностью сцены?
Из–за плеча Шамарина выглянуло красивое и обескураженное лицо ведущей дамы, она замедленно водила шишаком микрофона в районе губ, как распухшим тюбиком помады.
Только не останавливаться, не терять инициативы!
Лариса наклонилась к непреднамеренно протянутому ей микрофону и объявила, что Гольяновский мясокомбинат, считает своим долгом присоединиться и так далее. Мол, пища духовная, это хорошо, но без «кусочека колбаски» (цитата из тогдашнего шлягера), тоже не уйдешь по жизни слишком далеко. И еще немного бреда в том же духе.
Шамарин гостью узнал, но никак себя не проявлял. Бежевая красотка тоже не знала, как себя вести, и не получая никаких сигналов от юбиляра, не могла решить, пора ли ей брать какую–то инициативу на себя. Наконец, очнувшись, судорожно дернула конечностью, лишила авантюристку микрофона. Но было поздно.
Лариса наклонилась к плечу юбиляра, всучила чахлые гвоздики от Лиона Ивановича, приобняла освободившейся рукой и прошептала на ухо: не только Гольяновский мясокомбинат, но и мощное народно–патриотическое движение «Братья и сестры» участвует в этом приветствии, и ждет, что соответствующая официальная помощь будет ему оказана. И не стоит даже начинать песню, про то, что уже поздно, выходные…
Прошипев всю эту неотразимую информацию в волосатое ухо, Лариса впилась сильным товарищеским поцелуем в губу Шамарина, как раз в том месте, где у него находился «сигарный окурок». Впилась страстно, искренне, так надобно целовать чудо–юдо, чтобы оно превратилось в Финиста Ясного Сокола.
И ушла за кулисы.
В конце был, само собой, банкет.
Их усадили с Бабичем довольно далеко от юбиляра, но таким образом, что ей было удобно сверлить его взглядом. Шамарин делал вид, что не смотрит в ее сторону, и это было понятно, рядом вились какие–то другие дамы, желающие видимо также припасть к его бородавкам. Его придется перехватить еще раз, надо назначить час официального свидания.
Юбиляр, видимо понимая, что чего–то подобного не избежать, взял инициативу на себя. В тот момент, когда тот конец стола, где сидели Лариса с Бабичем подразгрузился, ушли на воздух курильщики, сам подошел к ним с бокалом красного вина. Сел напротив. Было видно, что он чувствует себя превосходно. Неожиданность ларисиного появления полностью переварена.
— Так чего ты там хочешь?
Она повторила. Он кивнул.
— Да, правда, я теперь работаю и по субботам.
— Я не сомневалась.
— Но в принципе, это будет должностное преступление.
— Ну, хватит.
Он вдумчиво отхлебнул из своего фужера.
— Нет, не хватит.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что одного страстного поцелуя за такую услугу мало.
Лариса помедлила всего одну секунду. Она–то думала, что хватит. Что можно будет ограничиться маленьким сексуальным подвигом на публике. Но отступать было нельзя. Преодолела судорогу в горле:
— Ну и?
Шамарин опять отхлебнул и отвратительно усмехнулся. Лариса почувствовала, что Бабич оторвался от жульена и смотрит искоса в ее сторону. Но снявши голову…
— Ну, говори. Юбиляр.
— Вон за той дверью начинается коридор. По правой стороне кабинет. Номер четыре.
— А…
— А твоего мальчика я завтра жду к девяти. — Шамарин внимательно посмотрел на сидящего все в той же позе, ударенного молнией ужасного понимания Бабича.
Лариса поняла смысл этого взгляда, но ей было не до этого, она вела торопливые вычисления в голове. Девять — хватает времени и отвезти на подпись шефу, и к Пажитному, и все окончательно оформить.
Она решительно встала. И даже попыталась юмором снять напряжение.
— Ты сам этого хотел.
Шамарин улыбнулся.
— Не спеши. Минут через десять.
Это были нелегкие десять минут. Они с Бабичем друг на друга не смотрели. Чтобы еще и не молчать в такой ситуации, Лариса медленно повторяла ему план его завтрашних действий. Старалась, чтобы речь звучала спокойно, даже обыденно. Дело, есть дело, и нечего сюда подмешивать, что–то другое. Хотя жаль, конечно, что Бабич не курит. Он бы только сейчас вернулся сейчас с другими гостями из курилки, и ничего ему не надо было бы объяснять. Впрочем, эта бородавчатая тварь специально подползла, когда парнишка был рядом. Не может отказать, так хочет наказать!
