Михаил Чулаки - У Пяти углов
Раскат когда-то тянул точно так же. То есть в десять раз сильнее. Вот был пес. Он и сейчас жив, но все равно «был»: загубили его на цепи. Такого пса загубили!..
На улице Рыжа успокоилась и уже не так тянула. День был хороший, и они пошли медленно. Осеннее солнце — особенное, потому что предчувствуется зима, заранее холодно от сырой промозглости, которая нынче заменяет нормальную прежнюю зиму. Морозы Ксана тоже не любит, потому что когда не защищает собственный жир, то от всякого мороза сразу мерзнешь, но все-таки лучше мороз и сухость, чем сырая промозглость. А лучше бы всего вечная весна!
Толстовский магазин хорош тем, что в нем обычно мало народу: Рубинштейна — улица тихая, и ходят в магазин только свои из ближайших домов. Но на этот раз внутри почему-то было набито. Ксана заколебалась, не пойти ли дальше: в диетическом на углу Невского, который Николай Акимыч по преданиям называет Соловьевским, тоже всегда есть куры. Заколебалась, но не пошла из-за Рыжи: придется ее привязывать на людном Владимирском, а там и тротуар очень узкий; зато на Рубинштейна прохожих мало, и перед Толстовским домом тротуар расширяется, целая площадка, а не тротуар. Ксана привязала Рыжу перед витриной, собача вздохнула, не любит она сидеть ждать привязанная — а кто это любит? — но Ксана сказала:
Сиди тихо, собаченька, будь умной. Да, скажи, я-то умная, а привязывают, как дуру какую-нибудь.
Рыжа еще раз вздохнула и покорно улеглась на асфальт — поняла, что ждать придется долго, раз такая очередь в магазине.
Оказалось, что дают говяжью тушенку. Как будто бы и не нужна была Ксане эта тушенка: она всегда предпочитает готовить из свежего мяса; но так давно этой тушенки не видела, и очередь все равно пришлось выстоять — получалось, что смешно не взять. И она взяла двух цыплят по рубль семьдесят пять — самые дешевые они, но и самые лучшие, потому что мясо у них всегда постное, — да вдобавок шесть банок тушенки. Ничего, в банках не испортится, пусть стоит — когда-нибудь пригодится. Тяжело, конечно, тащить, но дом ведь совсем рядом. Была бы Рыженька покрупнее, носила бы сумки с продуктами…
А Рыжи около магазина не было.
Ксана стала оглядываться, еще уверенная, что Рыжа всего лишь отвязалась и решила походить, — но не было видно знакомого рыжего пятна, все серо кругом: серый асфальт, серые стены. Могла забежать во двор — но уверенность первого мига, когда Ксана еще не успела испугаться, мгновенно сменилась паникой: нет Рыжи, ее украли! Ксана на всякий случай побежала во двор Толстовского дома, но уже знала, что бежит зря. Так и оказалось: рыжее пятно не мелькало и во дворе.
Если Рыжа сама отвязалась и убежала… а с чего ей отвязываться? Она сейчас не в загуле. И никогда не отвязывалась… Но кто-то же видел!
Около самого входа в магазин в телефонной будке стояла женщина. А что, если давно разговаривает?! Тогда не могла не видеть, ведь совсем рядом!
Ксана застучала в стекло. Дверь распахнулась.
— Не дают поговорить! Безобразие! Только начала! Противная. Такие не любят собак. И никого, кроме себя.
Но все-таки Ксана попыталась:
— Простите, мне не звонить. Вы не видели, здесь рядом у витрины была рыжая собака. Привязана. Вы не видели, кто ее взял?
— Нечего мне делать, смотреть за чужими собаками! Безобразие, не дадут поговорить! Сами развели собак, сами за ними и бегайте!
Такая не скажет, если и видела. Назло. Кто еще мог видеть?! Через улицу фруктовый ларек. Очереди нет, продавец скучает. Ксана побежала на другую сторону. За спиной раздался противный скрип и сразу ругань:
— Ты что, совсем…? Потом сидеть из-за таких…! Ксана и не поняла сначала, что это относится к ней,
и не возмутилась на такой бесстыдный мат — не до возмущений, надо искать собаченьку! — но и продавец встретил ее криком:
— Тебе что — жить надоело?! Или, что руки-ноги целы?! Отвечай потом за таких!
Ксана и не заметила никакой машины. И не время сейчас говорить о ней. Не задавила же.
— Вы не видели напротив у магазина рыжую собачку привязанную?!
— Ты из-за собаки кинулась?! Я думал, дом горит за спиной! Всю жизнь бы помнила эту собаку, если б у него тормоза послабей!
Что он о пустяках? Не может ответить!
— Я и так буду помнить. Так не видели?!
— Да вроде видел. Сидела какая-то. Я подумал: как лиса.
— А куда делась?! Кто увел?! Не заметили?
— Нет, чего мне замечать. Народ ходит.
Сидит, делать нечего, мог бы и заметить. А то небось мысль одна: как бы кого обвесить!
Да, отвязали, увели. Куда увели? Могли во все стороны. Но по улице — видно далеко. А рядом арка, проход на Фонтанку. Ксана снова бросилась на другую сторону. Но все-таки приостановилась на краю тротуара, посмотрела, нет ли машин.
Должны же старушки сидеть на скамейках, греться на последнем солнце! Действительно, во дворе около подъезда скамейка — но пустая. И весь двор пустой.
Ксана наконец почувствовала, что банки тушенки бьют ее по ногам. И рука уже совсем онемела. Проклятая тушенка! И ведь хотела пойти дальше, в Соловьев-ский, — значит, было какое-то предчувствие! Переложила сумку в другую руку и пошла медленнее — задохнулась уже от бега.
Следующий двор — центральный. Маленькая площадь и посредине даже сухой фонтан. Хоть здесь живые люди наконец — мальчишки с велосипедом. Один едет, двое бегут сзади. Если только заметили что-нибудь.
— Ребята! Стойте!
Ксана взмахнула сразу обеими руками и стукнула себя банками тушенки по колену.
— Ребята!
Велосипедист резко затормозил с разворотом в двух шагах от Ксаны — дворовый шик.
— Чего, тетенька?
Лет по двенадцати. Которые постарше, уже не зовут Ксану тетенькой.
— Ребята, вы не видели, здесь не проходили с небольшой рыжей собакой? Минут пять назад. Или десять.
Про собаку им было интересно. Придвинулись и отставшие бегуны.
— А какая собака, тетенька? Рыжие бывают чавики, а бывают таксы, — сказал велосипедист. — Если маленькая.
Какой знаток! В другой ситуации Ксане понравилось бы, что вот мальчик классе в пятом и так хорошо разбирается в породах. Но сейчас она расслышала в голосе велосипедиста самодовольство. Породу ему! Как будто дело в породе! Может, и у него дома собака, но обязательно породистая, медалистка — и любит он свою собаку не за преданность, а за медали и родословную.
— Просто лохматая, рыжая. Дворняжка. Похожа на лисичку
— Дворня-ажка, — ну точно, юный знаток выразил разочарование и пренебрежение.
Шла тут какая-то, Серый! Шла! — с некоторым заискиванием сказал один из бегунов. — Точно, рыжая. Ксана все надежды обратила на бегуна:
— Когда шла? Кто вел? Она не вырывалась?!
Но бегун обращался больше к своему предводителю, чем к Ксане:
— Шла, верно, Серый?
— Может, и шла, — неохотно подтвердил велосипедист
Да с кем же?!
— Ребята вели, верно, Серый?
— Может, и ребята.
— Значит, ребята, а не взрослые?!
Это лучше, если увели ребята: может, захотели просто поиграть. Или мечтают иметь свою.
— Большие паханы, классе в десятом, да, Серый? Бегун был горд своей наблюдательностью, а велосипедист, предводитель троицы, говорил все менее охотно:
— Может, и в десятом. Школа — не армия, нашивок нет на рукаве.
— А вы их не знаете?! Не видели раньше?! Где живут?! Из какой школы?!
На этот раз предводитель ответил решительно, не дожидаясь, что скажет подпевала:
— Не знаем! Не видели!
Но все-таки увели ребята — в этом какая-то надежда. Лучше, чем если бы взрослые алкоголики.
— Ну может, еще увидите? Или услышите? Может, бегать будет одна, потерявшаяся? Нет, зачем ей бегать, она же знает свой дом, она прибежит, если сможет. Но если увидите! Приведите ее к нам домой, хорошо? Адрес бы вам… У меня нет ручки. Да вы запомните! Тут рядом! Если вы приведете, если вам что нужно… И если увидите тех ребят, скажите, если им что нужно…
— Ладно, запомним, — веско сказал предводитель. — А ребят тех мы не знаем, тетенька.
Ну мало ли. Вдруг снова увидите… А куда они прошли дальше? Мимо вас — и куда дальше?
— В тот двор, верно, Серый? — снова включился бегун.
— На Фонтанку?
— Может, и на Фонтанку, — равнодушно кивнул предводитель.
На Фонтанку… Там они могли свернуть по набережной хоть к Невскому, хоть к Ломоносова. Да и зайти в любой дом, в любой двор. Безнадежно сейчас искать их на Фонтанке. Да и сумка с тушенкой висела, как двухпудовая гиря! И все-таки Ксана пошла на Фонтанку. Потащилась, ни на что не надеясь, чтобы не упустить хотя бы ничтожный шанс… Нет, не ходил здесь Лев Толстой, свекор прав. Не Наташа Ростова пробегала здесь, мечтая о бале, а вели куда-то несчастную Рыжу.
Ксана вышла из сумеречного двора прямо на солнце. В ярком свете набережная далеко просматривалась в обе стороны — от Аничкова моста до Чернышева. Не было видно Рыжи. Нигде у подъезда не курили удовлетворенные похитители, не рвалась от них маленькая собача, похожая на лису.
