Андрей Шляхов - Клиника С.....
В устах профессора «коллега» звучало демократично и комплиментарно.
Моршанцев ответил, что нет, не доводилось. Профессор понимающе покивал, какие, мол, ваши годы, еще успеете, уточнил, есть ли у коллеги «еще совсем немножечко свободного времени», и стал делиться сокровенным знанием:
— Главное — это чтобы пациент не просто хотел, а прямо-таки горел желанием участвовать в исследовании. Тогда он будет с нами до конца, в хорошем смысле этого слова, не бросит прием препарата на полпути, будет аккуратен и добросовестен. Пациент должен понимать, что ему, не побоюсь этих выспренних слов, коллега, оказана великая честь, улыбнулась удача. Другим не предложили, а ему предложили. Избранность стимулирует, повышает самооценку, располагает к сотрудничеству. Поэтому не начинайте со слов: «Вы нам подходите», а говорите: «Я хочу вам предложить. Именно вам…» Подавайте это как выигрыш в лотерею, возможность бесплатно пролечиться суперсовременным, уникальным, не имеющим аналогов (даже если аналоги и есть, то незачем сообщать об этом) препаратом.
Лицо профессора на недолгое время стало строгим.
— Никогда не упоминайте про плацебо,[32] а если пациент спросит, народ ведь нынче грамотный, нахватавшийся всяких сведений, говорите, что в этом исследовании «пустышки» не участвуют. Мы всем всегда так говорим, иначе просто невозможно будет работать. Все люди мнительны, а больные — так в особенности.
— А разве пациенты не подписывают информированное согласие? — удивился Моршанцев, знавший, что перед участием в любом клиническом исследовании кандидатам должна даваться полная информация о нем.
— Подписывают, как не подписать! Как можно включать кого-то в исследование без информированного согласия? Да нас убьют за это, и убьют справедливо! Только вот, — губы профессора снова растянулись в улыбке, — кто читает эти несколько листов, написанных мелким шрифтом, да вдобавок написанных так заумно, что не сразу и ухватишь смысл. А экземпляр всего один, и остается он у нас. Очень важно уметь и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Кстати — о капиталах. За такую услугу, как включение в исследование, вы вправе ожидать от пациента какого-то вознаграждения. Непонятливым можно и намекнуть, так что выгода от сотрудничества получается двойной — научные статьи плюс вознаграждение. Разве плохо?
Уловив замешательство, мелькнувшее на лице Моршанцева, профессор сменил тон с бодро-делового на отечески-проникновенный и продолжил:
— Если больной поблагодарит вас за включение в исследование, так это только к лучшему. Значит, будет относиться к своему участию ответственно. Людям свойственно ценить то, за что они заплатили. Вы не представляете, как бывает обидно, когда пациент самовольно выходит из исследования. Особенно когда группа мала и каждый человек буквально на вес золота… Главным образом поэтому мы ориентируемся на москвичей, для которых не составляет труда приезжать к нам в институт. Метро, автобус — и на месте, а можно и такси взять. Не сравнить с приездом из Екатеринбурга или хотя бы той же Твери. Правда, и в иногородних участниках есть своя прелесть, но об этом я распространяться не стану, и так отнял у вас много времени. Как говорили в старину: «Засим откланяюсь». Понедельник — день тяжелый, у всех дел хватает…
Профессор встал, встал и Моршанцев. Крепко пожав Моршанцеву руку да еще и энергично встряхнув ее («Сколько пороху в его пороховницах!» — уважительно подумал Моршанцев), профессор Варакучин ушел, столкнувшись в дверях с Капанадзе.
— Агитировал? — поинтересовался Отари Автандилович, кивая на только что закрывшуюся дверь.
— Агитировал, — подтвердил Моршанцев.
— Нормальный мужик Альберт Иванович, с ним надо дружить. Если какой-нибудь скользкий случай надо проконсультировать — никогда не откажет, может даже задним числом в историю консультацию вписать, если хорошо попросишь. А если диссер писать — то лучшего научного руководителя и не найти. Пахать заставит, но и со своей стороны обеспечит, чтобы все прошло в срок и без срыва. В общем, он у нас вроде крестного отца в научной сфере. Все может, всех знает, хорошим людям помогает, плохим, соответственно, не помогает.
— Как все сурово… — протянул Моршанцев.
— Иногда — очень, — подтвердил Капанадзе. — Работал у нас доцент Терехов, тупой как пробка и простой как три копейки. Настолько тупой и простой был, что начал под Альберта Ивановича подкапываться. Других настраивал против, кляузы в министерство писал… Только недолго писал, потому что поймал его ОБЭП на левой консультации ценой в тысячу рублей. Увольнение, два года условно, как полагается, говорят, что он в институте питания теперь работает, только что там делать кардиологу, я не понимаю. Такие дела.
— Мафия.
— Мафия, — согласился Капанадзе. — Разве для кого-то это новость? Наша медицинская мафия круче всех других мафий! Такой круговой поруки больше нигде не найти! А насчет Альберта Ивановича помни. С учетом специфики нашего отделения, авторитетные консультации нужны часто.
— Какой именно специфики? — не понял Моршанцев.
— Той самой, — Капанадзе заговорщицки подмигнул. — Предположим, мы видим, что стимулятор устанавливать не надо, а больной свирепствует и грозит жалобами в министерство. В таком случае авторитетная профессорская консультация очень пригодится. Как говорили у нас в институте — «Tres faciunt collegium»…
— Трое составляют коллегию, — машинально перевел Моршанцев.
— Очень верно сказано! — Капанадзе многозначительно поднял вверх указательный палец. — Коллегия из лечащего врача, заведующего отделением и профессора или доцента — это гарантия нашего спокойного сна. Будь моя воля — я бы профессорские обходы два раза в неделю проводил.
— Профессоры не согласятся, — улыбнулся Моршанцев.
— Профессоры согласятся, Ирина Николаевна не согласится. Она не очень-то любит, когда вмешиваются в ее дела. Поэтому как-то так сложилось, что профессоры консультируют у нас, когда нам это надо. Институт большой — им есть где впечатление произвести. Потом, ведь у нас, так сказать, «прикладное» отделение, люди в основном ложатся для конкретной операции — установки стимулятора. Интересные диагностические поиски со множеством неясностей встречаются у нас редко. Засунь в наше отделение доктора Хауса, так он бы умер от скуки. Самая большая наша проблема — это объяснить пациенту, что ему нужен не кардиостимулятор, а правильно подобранное лечение…
— Самая большая наша проблема — это объяснить пациенту, что ему не новое сердце вставили, а всего лишь установили кардиостимулятор! — Доктор Довжик умела включиться в любой разговор с любого места, а сейчас у нее был повод, да еще какой!
