Ричард Мораис - Путь длиной в сто шагов
Прошло несколько минут, а Верден, казалось, так и не замечал меня, даже когда я кашлянул, переминаясь с ноги на ногу. Пришлось его окликнуть:
– Поль?
Он дважды сморгнул и обернулся.
– Готов? Боже мой, с тобой ходить все равно что со старухой, ты так медленно тащишься! Что, если нам теперь немного выпить? Я знаю неподалеку один маленький бар.
Я проскользнул в парадную дверь «Бешеной собаки». Мой метрдотель Жак стоял у стола в холле, выкладывая пирамиду из белых персиков, только что полученных из Севильи. Освещенный специальной лампой стол был первым, что посетители видели, входя в темный холл ресторана, и каждый день мы заново накрывали его соблазнительными фруктами – свежими фигами, ананасами, манго, яркими мисками с ягодами. Среди гор роскошных фруктов мы часто ставили тарелку с потемневшими от дыма колбасами или нежными и воздушными свежими слойками, сложенными в горку под гладким стеклянным колпаком, – словом, делали все возможное, создавая такой контраст оттенков и текстур, чтобы от него потекли слюнки. Единственными постоянными экспонатами были чучело фазана с двумя блестящими стеклянными глазками и длинным хвостом, который величественно подметал полированное грушевое дерево стола, и две старинные медные кастрюли с крышками кованого серебра, расставленные в стратегически выверенных местах.
Жак, одетый в синий английский костюм, увенчал пирамиду последним персиком и обернулся ко мне как раз тогда, когда я аккуратно закрывал входную дверь.
– Шеф! Вы не поверите. Я их раскусил. Я знаю, кто они.
Меня опять накрыло всепоглощающее ощущение усталости.
– Та молодая парочка. Я уверен.
Жак заставил меня подойти к подиуму и посмотреть в его толстый кожаный альбом, где лежала куча наспех сделанных снимков.
– Видите? Все здесь. Смотрите.
Обычно столь элегантный и сдержанный, Жак терял всякое чувство меры, когда дело касалось ресторанных критиков. Он испытывал к ним омерзение. Целью его жизни было разоблачать анонимных критиков «Мишлен», которые тайком инспектировали рестораны и раздавали столь желанные звезды. Последние несколько лет его метод состоял в том, чтобы фотографировать предполагаемых критиков в холле, когда они выходили из ресторана. Потом он носил свое досье с фотографиями «подозреваемых» в рестораны, которые «Мишлен» отмечал значком «Биб Гурман», недорогие брассерии и бистро, любимые его инспекторами, куда те в выходные водили свои семьи, согласно их собственному признанию, напечатанному в том же справочнике.
Уже несколько лет в свободное время Жак систематически обедал в скромных ресторанах со значком «Биб Гурман», сравнивая сидевших в обеденном зале со снимками из своей коллекции. Это было, разумеется, полным безумием – все равно что искать иголку в стоге сена, и теперь у него в первый раз хоть что-то совпало.
– Посмотрите. Одна и та же молодая пара. Они обедали здесь четвертого числа. И вот они опять, через четыре дня, в «Жеро» в шестнадцатом округе. Я уверен, они инспектора «Мишлен». У него довольно высокомерный вид, как вам кажется?
– Да, возможно, но…
– Ну, я в этом уверен.
– Вообще-то это сын и невестка шеф-повара Дюбоне из Тулузы. Они приехали в Париж на разведку, собираются открыть бистро. Я сам их послал в «Жеро».
Жак сник.
Я попытался сочувственно улыбнуться ему, но искренней улыбки у меня не вышло, и я быстро ушел, не дав ему развить очередные маниакальные идеи.
Цветочные композиции с жасмином для центральной гостиной я заказывал «У Антуана» в шестом округе. Они были расставлены среди моря столиков с таким расчетом, чтобы равномерно наполнять помещение нежным ароматом. Фарфор в «Бешеной собаке» был сделан по моему эскизу у Кристиана Лепажа; тяжелое столовое серебро также было изготовлено согласно моим инструкциям на маленькой семейной фабрике в Англии, в Шеффилде. Бокалы и рюмки из мозерского стекла выдувались вручную на севере Богемии. Скатерти и салфетки, плотные, белоснежные, не фабричного производства откуда-нибудь из Нормандии, а прибыли с Мадагаскара и были вышиты вручную женщинами Антананариво. Все, что видели гости, – от бокалов для вина до ручек фирмы «Каран д’Аш», которыми они подписывали счет, было украшено эмблемой «Бешеной собаки» – крохотным лающим бульдогом. Мадам Маллори научила меня тому, что ресторан создают именно подобные детали, и никто не упрекнет меня в том, что я не усвоил урока, потому что я даже приставил к каждому столу по низенькой табуреточке красного дерева, куда женщины могли бы ставить свои бесценные сумочки.
Официанты расправляли скатерти, энергично встряхивая их, а потом застилали столы. Из скрытых динамиков еле слышно доносилось фортепьяно – «What Am I Here f or?» Дюка Эллингтона. Комми около буфета протирал хрусталь. Он увидел, как я осматриваю обеденный зал, стоя в затемненном крыле ресторана, и почтительно кивнул мне. Граненый бокал сверкнул в его руках.
– Здравствуйте, шеф! – крикнули мне несколько официантов, пока я шел через обеденный зал.
Я помахал им в ответ и направился в кухню.
Шеф-повар Серж стоял у газовой плиты, держа через полотенце обеими руками ручку тяжелой чугунной сковороды, и выливал из нее в керамическую миску гусиный жир. На кухне резко пахло свеженарезанным луком-шалотом и кипящим рыбным бульоном. Жан Люк, шестнадцатилетний подмастерье с какой-то фермы в Нормандии, стоял рядом, пока Серж не рявкнул:
– Надень рукавицу и помоги!
Подмастерье опешил от такой неожиданной команды, завертелся в панике, но Люка, мой комми, уже стоял рядом с ним наготове и выручил его, подав прихватку-рукавицу.
Честный парень сунул руку в рукавицу, но вдруг заорал и затряс рукой, так что прихватка слетела у него с руки. Из нее вывалились овечьи кишки. Все работавшие на кухне тут же расхохотались, а громче всех – краснорожий Серж, который смеялся так, что все тело его тряслось и ему даже пришлось ухватиться за край кухонного стола, чтобы удержать равновесие. Подмастерье постарался улыбнуться и сделать вид, что оценил шутку, но выглядел при этом болезненно бледным – кроме оттопыренных ушей пурпурно-красного цвета. Так Серж и объезжал новичков – разыгрывая их и надирая им уши.
У меня не было настроения для шуточек Сержа, и я ушел из кухни, поднялся по винтовой лестнице к своему кабинету и кабинетам бухгалтеров на втором этаже.
Одна из моих бухгалтеров, Максин, с волосами, уложенными в узел на макушке, радостно улыбнулась мне, пока я топал по ступеням, и только собиралась, похоже, сказать мне что-нибудь милое и кокетливое, но в этот момент Мехтаб, сидевшая за столом в глубине комнаты, спросила:
