Наталья Нестерова - Портрет семьи (сборник)
— Ты хочешь, чтобы я нашел тебе врача? — хрипло спросил он. — Дал денег? Ты не первая и не последняя с такой морокой, но все как-то избавляются.
— Нет!
— Что «нет»? — проскрежетал зубами Олег.
— Мы поженимся, и у нас будет законный ребенок.
Наверное, она очень страдала. Наверное, ей было тяжело. У нее побелели костяшки пальцев.
Нос клювом, а пальцы худые и длинные, как птичьи когти. Стервятница! Никакой жалости или сочувствия к стервятнице Олег не испытывал.
— Лена! Извини, но я не люблю тебя. И никогда не полюблю!
— Не важно. Мы будем вместе любить нашего ребенка.
— В гробу я видел и тебя, и твоего ребенка! — взорвался Олег.
— Посмотрим! — с тем же по-птичьи бесстрастным выражением на лице произнесла Лена.
Олег вышел из аудитории, вызывающе громко хлопнув дверью.
Дома мама сразу увидела, что с ним стряслась беда. Принялась расспрашивать. А почему, собственно, скрывать от нее? Мама женщина и в этих делах лучше его разбирается.
Когда он закончил говорить, мама дрожащими руками накапала себе валерьянки в рюмочку и выпила. Сбылись самые страшные опасения, которые переживает мать взрослого сына. Залетная девица окрутила ее мальчика и ломает ему жизнь.
Поскольку мама часто прокручивала в голове подобный страшный вариант, у нее имелся выход, при котором сын мог поступить по-мужски и при этом не сильно пострадать.
— Ты должен признать ребенка, — сказала мама. — Дать свою фамилию, помогать материально. Приличные люди не бросают своих детей, даже если они остро нежеланны. Но ты не обязан жениться на матери ребенка! Подобный брак ни к чему хорошему привести не может. По большой любви женятся люди, и несладко им приходится потом. А уж вовсе без любви — значит обречь себя на истязание. Олег! Если не возражаешь, я сама поговорю с девушкой. И с Верой тоже. Бедная девочка! Я сделаю все возможное, чтобы она простила тебя.
Вера долго плакала, когда мама поведала ей о приключившемся несчастье. Но мама твердо убеждала: Олега использовали, изнасиловали, называя вещи своими именами (что было недалеко от истины). Тебя, Верочка, он любит безумно, вы должны пожениться. Чем раньше, тем лучше.
Строго говоря, Олег не планировал жениться ни на Вере, ни уж тем более на Лене. Но Вера во всех отношениях была предпочтительнее. Она его простила, покорно приняла свою участь и стала выбирать подвенечное платье.
Разговор мамы с Леной, которую призвали домой, с самого начала не заладился. Мама старалась проявить максимум деликатности, делая реверансы «вашему особому положению и связанным с ним естественным трудностям, физическим и психологическим». Но когда мама наконец изложила свой план, Лена его решительно отвергла:
— Нет! Мы должны пожениться!
— Голубушка! Вы заблуждаетесь! Это вам сейчас кажется, что штамп в паспорте станет для вас броней. Увы, это не так! Муж, который не любит жену, хуже буйного сумасшедшего в доме. К сожалению, я знаю это на собственном опыте. Кроме того, Олег, выражаясь архаически, давно обручен с девушкой, которую любит. Но вы не должны беспокоиться! Мы всемерно будем вам помогать!
— Мы поженимся! — упорно стояла на своем Лена.
«Боже, до чего безобразна! — думала мама. — Квазимодо в юбке. Как не повезло несчастной с генами!»
— Если мы переведем разговор в другую плоскость, — мягко говорила мама, — то юридически вы можете требовать от Олега именно признания отцовства, но никак не женитьбы.
Лена отступила от упорного повторения «поженимся!».
— Мне деваться некуда, — зашла она с другого боку. — Мать, отчим, их сын в бараке под Раменками живут. Мне там места нет, тем более с ребенком. А у вас трехкомнатная квартира.
— Четырехкомнатная, — машинально поправила мама, — если считать шестиметровую, так называемую комнату для прислуги. Но она с балконом.
— Мне подойдет с балконом, — кивнула Лена.
Большая квартира на Войковской досталась от деда Олега, полярного летчика. Ни Олегу, ни маме в страшном сне не могло привидеться, что здесь образуется коммуналка.
После ухода Лены мама снова пила валерьянку.
Действительность оказалась хуже самых страшных опасений.
Лена написала письмо в партийное бюро факультета с обвинением Олега в изнасиловании и отказе жениться при пятимесячном сроке беременности. Письмо передали в комитет комсомола, потому что Олег не был членом или кандидатом в члены КПСС. Комсомольский секретарь (он тоже присутствовал на той пьянке в общежитии) вызвал Олега для беседы.
— Старик! Мы все тебе сочувствуем. Буратино тебя подловила. Но мы обязаны провести комитет с повесткой дня о твоем личном деле.
— Я не женюсь на ней! Ребенок? Хрен с ним! Признаю! Но не более!
— Открываю карты. Есть мнение, если ты заартачишься, влепить тебе строгий выговор. А это — автоматическое отчисление из института. И прямым путем в армию! Ты мечтаешь о солдатских сапогах?
— Все равно!
— Дубина! Женись ты на Буратинке! Родит — разведешься. И уже никто не пикнет. Через одного разводятся и анкеты себе не портят!
— Нет!
— Обещай подумать! Единственное, что могу для тебя сделать, — перенести заседание комитета на неделю.
— А справедливое решение вам принять слабо?
— Какая справедливость, когда баба беременная? Строгача влепят без вариантов, а перспективы тебе известны.
Это были ужасные дни. За спиной Олега шушукались, показывали пальцем. Лена по-прежнему как приклеенная ходила за ним. Хоть и не многочисленная, но влиятельная женская часть факультета активно сочувствовала Лене. Все женщины казались Олегу исчадиями ада.
С ним провели беседы замдекана и куратор группы. Олег не сдавался. Он написал заявление с просьбой отчислить его из института.
И тут Лена пустила в ход оружие, от которого защиты не существовало.
После лекции, когда он выходил из аудитории, она вдруг распласталась перед ним на полу, обхватив его за щиколотки, и запричитала:
— Олег! Не бросай меня! Нашего ребенка!
Человек сто замерли, наблюдая. Стены Бауманки видели многое, но только не картины из древнегреческой трагедии. Даже в глазах тех, кто сочувствовал Олегу и был на его стороне, отчетливо читалось: «Мужик! Ты сволочь!» Все молчали, смотрели на Олега и ждали его ответа.
Это было поражение, окончательное и бесповоротное. Прилюдно растоптав женщину, даже самую мерзкую, мужик не имеет права на уважение, руки ему не подадут.
Зрители восприняли его смех (в минуты волнения Олега всегда охватывали судороги гомерического хохота) как желание крепкого и здорового парня сбить пафос происходящего, защитить униженную девушку.
