Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова
Я проследила, чтобы Джон и его советчик покинули зал суда первыми. Он и его адвокат шли в ногу и там, где коридор загибался в сторону лифта, вписались в поворот точно два конькобежца.
Я отвезла Макса в мотель. Он снял номер в «Швейцарском шале», которое, впрочем, успело сменить владельцев и теперь именовалось «Альпийским приютом». За вычетом вывески, все здесь осталось как в мои времена — убогим. Похоже, Максов начальник не слишком раскошелился на благотворительность.
Максу очень хотелось посмотреть, где именно я нашла рукопись, и я повезла его к себе обедать. Я предвидела этот визит и привела дом в порядок: книги расставлены по полкам, деревянные полы натерты.
— Набоков жил здесь? — изумился Макс, переступив порог.
— Да, и написал здесь часть своей лучшей книги, — ответила я, стараясь, чтобы голос не звучал, будто я оправдываюсь. — А также часть худшей.
Я показала Максу, где можно включить ноутбук в сеть так, чтобы не вылетели пробки, и пошла на кухню приготовить какой-нибудь еды. Сделала салат из ранней весенней зелени, разогрела пирог с луком.
Макс работал, пока я не подала на стол. Мы сели. Стараясь поддержать светскую беседу, он спросил, как я приспособилась к жизни за пределами Нью-Йорка. Подтекст у вопроса явно был таким: как здесь вообще можно жить?
— Онкведо — хорошее место для детей, — ответила я. — И для предпринимателей. Прекрасный город для тех, кто хочет начать свое дело.
Мы вновь обратились к поглощению пирога. Я знала: обед по меньшей мере не хуже, чем тот, что подают в популярном бистро неподалеку от его офиса, рядом с тем, первым домом свиданий.
— Набоков изменил мою жизнь, — признался Макс. — Я хотел стать писателем, а потом прочел «Лолиту» и решил пойти в юристы. Понял, что это проще.
Он перевернул вилку и подобрал ею все крошки.
Наука
Я отвезла Макса в мотель, а когда вернулась, лампочка на автоответчике мигала вовсю. Механический голос сообщил, что мне звонили четыре раза. Я проиграла запись: Йель, Гарвард, Университет Пенсильвании и психологический факультет Вайнделла. Пока я записывала номера, раздался еще один звонок.
Секретарша провозгласила, что мне звонит доктор Фенстер из Принстона, могу ли я сейчас говорить?
— Конечно.
Доктор Фенстер представился заведующим кафедрой социальной экологии. Сколько я помню, когда я училась в колледже, такой кафедры еще не существовало. Прежде всего доктор сделал мне комплимент по поводу выступления на коллоквиуме.
Я поблагодарила его, сказав, что это так, ерунда. И это было правдой.
Потом, немного побродив вокруг да около, он дал мне знать, что, по его сведениям, у меня имеется доступ к некоей информации, которая могла бы оказаться чрезвычайно полезной в их работе в области человеческого развития. Пауза.
Я поинтересовалась, откуда у него эти сведения.
Он привычно прочистил горло и пустился в описание весенней регаты, которая только что прошла на «озере Карнеги с его живописными, извилистыми берегами».
Я ждала.
— Мы принимали гребную команду Вайнделла, — сказал он. И тоже стал ждать.
Я попыталась прочистить горло, но вышло так, будто я подавилась. Впрочем, я действительно подавилась. Посмотрела на список звонков.
— А другие университеты участвовали? — спросила я.
— Разумеется. — Он перечислил именно те заведения, откуда мне звонили.
— Вы согласны оплатить материал или выделить мне стипендию на дальнейшие исследования? — спросила я. На другом конце повисло изумленное молчание. — Дело в том, — продолжала я, — что вы не единственное заинтересованное лицо.
— Понятно, — сказал доктор Фенстер, не сумев скрыть своего гнева — что особенно предосудительно для профессора психологии, он должен уметь сдерживать свои чувства.
— Позвольте записать ваш номер, мой помощник с вами свяжется, — сказала я. Доктор продиктовал рабочий, мобильный и домашний телефоны. В последний момент добавил еще номер телефона своей дачи.
Я позвонила Марджи и рассказала ей, что информация о статистике из дома свиданий просочилась вовне и меня осаждают университеты.
Она хмыкнула — мол, ничего удивительного.
Я спросила, можно ли на этом заработать.
Говорить про деньги Марджи, как всегда, отказалась. Хотя, подозреваю, думала о них постоянно — то есть когда не думала про своих котов, про Билла и про то, что мне лучше надеть.
— Я тебе потом на это отвечу, — рявкнула она. — Давай номера телефонов.
В таком состоянии дома мне было не усидеть. В той же одежде, в которой ходила в суд, я прыгнула в машину и доехала до обрыва на берегу озера. Из машины, сквозь прозрачную завесу молодой листвы, можно было различить конек крыши охотничьего домика. Обрыв был ровно на полдороге между моим домом и домом Грега. Я подумала: может, он дома, работает. Может, хочет меня видеть. Посмотрела в поисках ответа на телефон, он молчал. Впрочем, номер Грега я знала: он написал его на том клочке бумаги, который прикрепил мне к ветровому стеклу, — и номер запечатлелся в моей цепкой зрительной памяти.
Я набрала его; Грег сказал:
— Я рад, что ты позвонила.
— Мог бы и сам позвонить, — выпалила я.
— Я завязал общаться с женщинами, которые не хотят общаться со мной, — ответил он.
Я молчала. Что, все действительно так просто? Я вспомнила то единственное, что знала о мужчинах наверняка: иногда все с ними действительно очень просто.
— Ты где? — спросил он.
— У обрыва.
В облаках возник просвет, на дальнем холме образовался квадратик света, будто дверца, ведущая вглубь.
— Приезжай, — пригласил Грег. — У меня есть печенье.
Когда я подъехала, Грег шел от мастерской к дому, Рекс следовал за ним по пятам. Я вылезла из машины и только тут вспомнила, во что одета.
— Вы приехали обращать меня в свою веру? — поинтересовался Грег, разглядывая мой наряд и мою сумку «хорошей мамочки».
— Я ни во что не верю, — отрезала я. — Был повод так одеться.
— А то, — ответил он. — Входи, выпьем чаю.
Он распахнул передо мной входную дверь, и Рекс вежливо подождал, пока я войду.
Включил чайник, поставил на стол тарелку печенья. С виду — домашнего.
— Соседи все пытаются меня откормить, — пояснил он.
Я откусила. На вкус — опилки с арахисом. Я решила взять быка за рога:
— Я недавно открыла дом свиданий. А теперь закрыла его.
— Я это знаю, — ответил Грег. — И надеялся услышать это именно от тебя. — Он взял с тарелки печенье, разломил пополам. — Ты пока не очень хорошо меня знаешь, — добавил он. — Мне все равно, какую ты себе выберешь работу. — Он откусил. — Для меня важнее другое: как люди относятся друг к другу. Их взаимная верность. — Он продолжал есть несъедобное печенье. — Секс за деньги — я не вижу в этом ничего предосудительного. Сам бы не стал, но это мой личный выбор. — Он улыбнулся мне. — Я хочу знать другое.
— Что? — Я бросила несъедобную печенину Рексу; он поймал ее на лету.
— Ты с кем-нибудь из сотрудников пробовала?..
— Нет.
— А почему? — Вопрос прозвучал тихо; в нем не было осуждения, одно любопытство.
— Не хотелось.
Он ждал более подробного ответа.
— Я не могу без влечения.
— Без любви?
Я онемела. Никто еще не говорил мне этого слова на столь ранней стадии. Не в нынешние времена. Не на моем веку. Грег коснулся пальцем моей щеки.
— А ты мне нравишься, — сказал он.
А я ответила:
— И что же тебя останавливает?
Он обнял меня, и то ли я его поцеловала первой, то ли он меня.
— Ты ведь больше не будешь плакать? — Голос этот пророкотал из какой-то огромной полости в его груди.
— Нет. — Не знаю почему, но, когда он меня поддразнивал, я не обижалась. Ведь он дразнил меня, потому что хорошо знал. Я вернула ему поцелуй. Губы наши понимали друг друга. После еще пары-тройки поцелуев я отстранилась.
— Что ты ешь по утрам? — спросила я Грега.
— В основном сухие завтраки, яичницу, овсянку, по выходным бекон.
Я высвободилась из его объятий, подошла с блюдечком к раковине. Посудомоечная машина была открыта, внутри стояло несколько тарелок.
— Для тебя принципиально, как именно я поставлю туда это блюдце?
— С чего бы это? — удивился Грег.
— Ты согласен, что Бог — он в мелочах?
— Нет, — сказал Грег. Он не сводил с меня глаз, — Что-нибудь еще?
— Хочешь поцеловать меня снова?
— Да, — ответил он, — Иди сюда, — Он развел руки и, раздвинув ноги, усадил меня к себе на колени. — Высказывания у тебя — с левого поля и со следующего за ним.
Он поцеловал меня.
— Ты тоже помешан на бейсболе? — Я воспользовалась близостью, чтобы вдохнуть его замечательный запах.
— Я же американец, притом мужик.
Потом мы остались без одежды. В самый разгар событий я попросила его перестать, и он перестал. Да, перестал, свернулся — красивый, терпеливый — и стал смотреть на меня. Я подумала: сейчас похватаю свои дурацкие шмотки и уйду. Кажется, Грег это понял. И мы оба ждали. В полутемной спальне, на кровати, которую он сделал своими руками, нагота казалась приглушенной, мягкой. Он провел длинным пальцем по моей спине:
