Дитер Форте - Книга узоров
Доктор Леви грубо оборвал его:
– Вы все ставите с ног на голову. Европейские нации – это культурные нации.
Генуэзец расхохотался:
– Культура годится здесь только на то, чтобы убивать других людей доброй воли, без культуры это называлось бы убийством, а с культурой, в свете высшей миссии, это – благородное деяние. Немецкая нация, немецкая сущность, немецкое искусство, священные ценности Запада – все это пропахло кровью и бойней, торопитесь в Малакку, там люди живут вместе с богами, китайское кладбище находится между малайским и индийским, голландцев-протестантов хоронят чуть выше того места, где похоронены португальцы-католики, у них очень терпимый разум, вы не находите?
Мария любила танцевать. Генуэзец, искушенный в людских страстях, однажды явился только для того, чтобы сводить Марию на танцы, танцы были для нее неодолимым соблазном, это была ее страсть. Вместо прежних танцевальных вечеров были теперь «Кристалл-палас», «Эрмитаж», «Юнгмюле», где оркестры играли на американский лад и назывались «Бармиксер-Чарли», здесь царили чарльстон и джимми, здесь флиртовали, давали непомерные чаевые, одевались по последней моде, здесь то и дело звучала фраза: «Хэлло, и ты здесь?» Она танцевала без передышки, и генуэзец наконец сдался, он больше не мог; тогда она стала танцевать одна. Люди, встав в кружок вокруг площадки, хлопали в ладоши, отбивая такт, оркестр барабанил ритм, вращающиеся огоньки бара кружились вокруг Марии, и она сама кружилась вместе с ними, оркестр трижды подряд сыграл «тайгер-рэг», потому что генуэзец платил валютой, и Мария могла танцевать сколько угодно; саксофон, постанывая, выводил соло, резкие ликующие вскрики трубы долетали до потолка, ударник до последнего изнеможения бил в барабаны и литавры, да так, что удары отдавались во всем теле и звон литавр оглушающей пеленой опускался вокруг Марии.
Когда они вместе с генуэзцем подошли к стойке бара, оркестр прервал свою обычную программу и заиграл очень медленно «Джорджия он май майнд», любимую песню Марии, и выманил Марию на танцевальную площадку, где она, кружась спокойно и плавно, начала свой танцевальный вечер, щека к щеке с генуэзцем, а солист оркестра с придыханием нашептывал в микрофон «Джорджию».
Валюта генуэзца творила чудеса, Мария пила только шампанское, она носила теперь короткие юбки, прозрачные шелковые чулки, туфли на высоких каблуках, тонкую цепочку на щиколотке, она начала курить, пользуясь длинным перламутровым мундштуком, и сидела, смущая мужчин своим взглядом и со знанием дела перебирая длинную нитку бус из перламутра, завязанную посредине в толстый узел и спускающуюся почти до края юбки, она носила вызывающе большие мексиканские серьги в виде колец, которые контрастно подчеркивали нежный овал ее лица и стрижку под мальчика, она красилась по последней моде и не могла уже представить вечера без танцев.
Доктор Леви убрал подальше шахматную доску, он снова сам варил себе крепкий кофе, снова, как прежде, сам вставал на ночные вызовы, впрочем не совсем так, как раньше, ведь теперь ему не хватало Марии.
Когда однажды ночью Мария очень поздно вернулась домой, она увидела свет в его кабинете, а дверь кабинета была распахнута настежь, и это означало, что он хочет с ней поговорить. Она вошла, полная решимости, уверенная, что никаких упреков не потерпит. Доктор Леви сидел в кресле, в своем старомодном тяжелом пальто, что-то перебирая в чемоданчике.
Мария спросила:
– Тяжелый случай?
Доктор ответил:
– Прободение слепой кишки. Срочно отправили в больницу.
Мария все стояла в дверях, кутаясь в свое белое пальто с высоким шалевым воротником. Доктор Леви встал, тяжелое пальто сползло вниз по плечам, он успел его поймать и швырнул через всю комнату в кресло, потом молча бросил взгляд на газовые фонари за окном. Мария ждала, она знала, что ему всегда требуется разбег, чтобы начать разговор, он должен сначала все сформулировать и только после этого заговорит.
– Пауль Полька сказал, что любую мелодию можно сыграть очень по-разному, главное – не сбиться с такта.
– Он хочет поехать вместе со мной в Малакку и построить там дом.
– Мечты, обращенные в реальность, становятся весьма банальной действительностью, такой, что даже не верится, что когда-то она была мечтой. Исполнение желаний – это утрата желаний, ведь то, что имеешь, уже нельзя обратно превратить в мечту. И наступает состояние, которое очень похоже на похмелье.
– Почему вы против?
– Потому что это совсем не тот человек, который способен построить дом, он кочует на всех парусах из гавани в гавань, иначе зачем ему три паспорта?
– Вы играете с ним в шахматы.
– Зачем он играет со мной в шахматы, я понятия не имею, он мне до сих пор этого не объяснил, во всяком случае у него вовсе не шахматы в голове.
– У него в голове импорт и экспорт, ведь он бизнесмен.
– Не думаю, импорт рома, парочка бочек, больше для отвода глаз; что он на самом деле экспортирует, никто не видел, но денег это приносит действительно очень много. Импорт-экспорт, нет-нет, он гораздо уютнее чувствует себя под пиратским флагом.
– Вы что, ревнуете?
– Нет, у меня просто есть определенные обязательства перед графиней, и я знаю, что ей бы все это очень не понравилось. Кроме того, я чувствую ответственность перед гельзенкирхенской родней, ведь они всегда так понуро выглядят, потому что работают по двенадцать часов в сутки.
– Он ведь тоже свои деньги зарабатывает, только по-другому.
– Деньги зарабатывают трудом, все остальное россказни. Даже сам Рокфеллер не на бирже начинал.
– Все это ерунда, – заявила Мария, сделав непроницаемое лицо.
Доктор Леви повернулся и внимательно посмотрел на нее:
– Не упрямься. Какая из тебя авантюристка?
– А он разве авантюрист?
– Люди такого типа работают одновременно на разведки двух разных государств. Это придает им загадочности и шарма. Но такого человека в любом случае пристрелят рано или поздно.
– Вы все это обсуждали с ним во время игры в шахматы?
– Не исключено, что он из тех, кто указывает людям путь в землю обетованную и тем или иным способом доставляет их туда. Но делает он это в любом случае не потому, что верует, и не из убеждений, для него это – спорт, ему это доставляет удовольствие, потому что приносит много денег. Он любит деньги, ему нравится эффектная жизнь и эффектная Мария. Он из тех, кто может поманить обманчивым раем. Такая сделка выгодна, только если заключаешь ее ненадолго, а потом придется расплачиваться разочарованиями.
Доктор Леви открыл окно, сырой, холодный воздух хлынул в комнату, разговор был окончен и больше уже никогда не возобновлялся. Генуэзец больше ни разу не появился. Мария больше не хотела танцевать. Будни наступили столь же стремительно, как когда-то и улетучились.
Через три месяца в кабинете доктора Леви ночью зазвенели стекла, Мария услышала этот звон из кухни и бросилась в кабинет. На письменном столе лежал булыжник с намалеванной на нем звездой Давида, чернила из ручки доктора текли по голубой бумаге, заливая буквы, на ковре у окна блестели в свете лампы мелкие осколки стекла. Доктор Леви стоял лицом к стене, он громко произносил слова молитвы, раскачивался, плакал.
Потом он обернулся и заговорил с Марией на каком-то непонятном языке, которого она не понимала; он не сразу осознал это, перешел на немецкий, упал в кресло.
– Меня всегда преследует несчастье. Можно уйти куда угодно, отправиться на все четыре стороны, но, куда бы ты ни пришел, тебя все равно побьют камнями.
Мария закрыла окно портьерой и собрала осколки. Доктор Леви наблюдал за ее работой, потом снова заговорил:
– Талмуд, Библия, Коран. Разные они или все-таки похожи? Вавилонское столпотворение или совместное созидание? Каждый считает, что он ближе к Богу, что он – единственный в своем роде, что только он обладает истиной, и поэтому проламывает другому череп. Глупость, высокомерие и жажда убийства. – Он встал и улыбнулся. – Это и есть мои никому не нужные ночные мысли.
Когда история повторилась, доктор Леви попытался объяснить Марии, что ему придется ее уволить. Мария ничего не поняла, она совсем не разбиралась в политике; она вообще уже ничего больше не понимала, когда доктор выдал ей блестящую рекомендацию на именной бумаге доктора Кристиансена, подписанную доктором Кристиансеном, и добавил:
– Если будет сделан официальный запрос, доктор Кристиансен все подтвердит.
Доктор Кристиансен жил этажом выше, он был врачом-пульманологом, Мария была знакома с этой семьей, она иногда помогала им по хозяйству, когда случались семейные праздники, но нынешнюю ситуацию она совершенно не понимала.
Доктор Леви сказал:
– Пока это только мера предосторожности, на всякий случай. – Он выглядел беспомощно и улыбался крайне смущенно. – Для любого историка все очень просто. Один побеждает, другой терпит поражение, кто-то отрекается, а кто-то нет, мирный договор либо подписывают, либо рвут в клочки, и затем все логично развивается по хорошему или по плохому сценарию, понятная цепочка причинно-следственных связей. Но если ты сам находишься внутри нее, все становится очень запутанным, и тогда существует сотня вероятных вариантов на будущее.
