Агата Кристи - Перст Святого Петра
Обзор книги Агата Кристи - Перст Святого Петра
Кристи Агата
Перст Святого Петра
— А теперь ваша очередь, тётя Джейн, — сказал Рэймонд Уэст.
— Да-да, тётушка Джейн, мы ждём от вас захватывающего рассказа, — подала голос Джойс Ламприер. — Чего-нибудь эдакого, с изюминкой.
— Да вы надо мной смеётесь, мои дорогие. Думаете, если я всю свою жизнь провела в захолустье, то со мной не могло произойти ничего интересного?
— Господь с вами, тётушка, я никогда не считал, что деревенская жизнь течёт так уж мирно и безмятежно, — с жаром возразил Рэймонд Уэст. — Особенно после всех тех ужасов, о которых вы нам рассказывали.
— Человеческая натура, мой дорогой, повсюду одинакова. Просто в деревне всё на виду.
— Вы необыкновенный человек, тётушка Джейн, — воскликнула Джойс. — Это ничего, что я зову вас «тётушкой»? Сама не пойму, как оно так выходит.
— Ой ли? — старая дама на миг подняла глаза, и её чуть насмешливый взгляд заставил девушку залиться краской.
Рэймонд Уэст беспокойно заёрзал в кресле и смущённо закашлялся. Мисс Марпл оглядела Рэймонда и Джойс, улыбнулась и снова взялась за своё вязание.
— Да, я прожила ничем не примечательную жизнь, но тем не менее у меня есть кое-какой опыт по части решения всяких житейских головоломок. Некоторые из них были проще пареной репы и вряд ли заинтересуют вас: что-то вроде того, «кто украл сетку с продуктами у миссис Джонс», или «почему миссис Симс только однажды появилась на людях в своей шубке». Но эти маленькие задачки на самом деле очень интересны, если занимаешься изучением человеческой природы.
Единственное происшествие, которое могло бы вас заинтересовать, случилось с моей бедной племянницей Мэйбл. С тех пор минуло уже десять с лишним лет и, к счастью, всё уже быльем поросло… — Мисс Марпл умолкла, потом пробормотала себе под нос: — Так… надо сосчитать петли в этом ряду. Кажется, я ошиблась… Одна, две, три, четыре, пять, теперь три вместе с накидом… Всё правильно. Так, о чём это я говорила? Ах, да, о моей бедняжке Мэйбл. Она была милая девушка, право же очень милая, только немного глуповатая. А кроме того сентиментальная и слишком уж несдержанная в растроенных чувствах. В двадцать два года она вышла замуж за мистера Денмена. Я очень надеялась, что это её увлечение пройдёт без серьёзных последствий: мистер Денмен был очень вспыльчивым человеком, а такой, как Мэйбл, нужен муж добрый и снисходительный к её недостаткам. К тому же, как я узнала, в роду у Денменов были душевнобольные. Однако девушки во все времена отличались упрямством. Словом, Мэйбл вышла за него. Мы почти не виделись после её замужества, ну разве что она пару раз навещала меня. Правда, они неоднократно звали меня в гости, но мне всегда бывает не по себе в чужом доме, и я всякий раз под благовидным предлогом отклоняла приглашения.
Они прожили в браке десять лет, когда мистер Денмен вдруг скоропостижно скончался. Детей у них не было, и все его деньги перешли к Мэйбл. Разумеется, я написала ей и предложила приехать, если она хочет меня видеть, но получила в ответ очень спокойное и рассудительное письмо. Я поняла, что она не слишком убивается, и это было вполне естественно: насколько мне было известно, последнее время они не очень-то ладили друг с другом.
Но не прошло и трёх месяцев, как я получила от Мэйбл исполненное отчаяния письмо с просьбой приехать. Она писала, что дела идут всё хуже и хуже, что она не выдерживает такой жизни. Я быстренько уладила свои дела и отправилась к ней.
Я застала её в очень плачевном состоянии — сплошной комок нервов, да и только. Дом, в котором она жила, назывался «Миртл-Дени» и был просторным и удобным. В доме жили кухарка и горничная, а также сиделка, которая ухаживала за старым мистером Денменом, свёкром Мэйбл. У него, как это говорится, не всё в порядке с головой. В общем человек он спокойный, прекрасно воспитанный, но временами какой-то странный. Как я уже говорила, у них в роду были душевнобольные.
Перемены, произошедшие в Мэйбл, потрясли меня до глубины души. Теперь её почти невозможно было вызвать на откровенность. Я не стала задавать ей лобовых вопросов, а завела речь о её друзьях, Галахерах. Она часто упоминала о них в своих письмах ко мне. Мэйбл ответила, что теперь она почти не видится с ними. Как, впрочем, и с другими знакомыми. Я сказала ей на это, что неразумно отгораживаться от всего света и порывать с друзьями. Вот тут-то всё и выплыло наружу. По словам Мэйбл, в этом не было её вины. «Ни одна живая душа здесь не желает знаться со мной, все шарахаются от меня, как от прокажённой! Это ужасно! Это уже совершенно невыносимо. Я хочу продать дом и уехать за границу, но почему, скажите на милость, я должна бежать из собственного дома? А ведь ничего не поделаешь. Как же быть?»
— Даже и передать не могу, как я расстроилась, — сказала мисс Марпл, обращаясь к своим слушателям.
«Моя дорогая Мэйбл, — заявила я ей, — удивляюсь я тебе. Ведь должна же быть какая-то причина всему этому…»
Но Мэйбл всегда отличалась строптивым характером, поэтому оказалось очень непросто добиться от неё правдивого ответа. Она твердила что-то о злобных наговорах, о лодырях, ничем не занятых кроме сплетен и забивающих людям голову своими бреднями.
«Всё ясно, — сказала я. — Очевидно по городку о тебе ходят сплетни. Но с чем это связано? Выкладывай всё как есть».
«Это так жестоко и несправедливо», — простонала Мэйбл.
«Конечно, жестоко, но ты не сообщила мне ничего такого, что стало бы для меня откровением. А теперь, Мэйбл, скажи как на духу, что именно говорят о тебе люди?»
И тут всё вышло наружу. Оказалось, что Годфри умер в одночасье, и это дало пищу разным домыслам и догадкам. Пошли разговоры о том, что Мэйбл отравила своего мужа. Ничто так не ранит, как подобного рода пересуды, и бороться с ними, оправдываться — чрезвычайно трудно. Когда люди болтают за глаза, вы не можете ни отрицать, ни возмущаться, а сплетня разносится вдаль и вширь, обрастая новыми подробностями, и никто и ничто не в силах положить этому конец. Я была совершенно уверена только в одном: Мэйбл никак не способна отравить кого бы то ни было. И я не понимала, с какой стати её жизнь должна быть испорчена только из-за того, что она совершила какую-то глупость.
«Но ведь дыма без огня не бывает, — сказала я ей. — А теперь признайся, Мэйбл, что могло дать пищу таким пересудам? Должно же что-то быть».
И она стала мямлить, что-де не знает никакой другой причины, кроме внезапной смерти Годфри. За ужином он был как огурчик, а ночью ему вдруг стало плохо. Послали за доктором, но бедняга умер через несколько минут после его прихода. По мнению врача, смерть наступила в результате отравления грибами.
«Ну, — сказал я, — этого для сплетен недостаточно, должно быть что-то ещё».
И Мэйбл ответила, что за завтраком между ними произошла ссора.
«И слуги, надо думать, всё слышали?» — предположила я.
«Их не было в комнате».
«Но, моя дорогая, они могли услышать из-за двери». Я знаю, как истошно может кричать Мэйбл, да и Годфри Денмен никогда не сдерживался во гневе.
«Из-за чего вы погрызлись?»
«О, обычное дело. Всегда одно и то же. Сначала вспылишь из-за какой-нибудь мелочи, а уж потом Годфри становился совершенно несносен, начинал говорить ужасные вещи. Так было и в то утро. Я не сдержалась и высказала ему всё, что о нём думаю».
«То есть вы крупно разругались?»
«Это не моя вина».
«Дорогая девочка, — сказала я, — не имеет значения, кто был виноват. Сейчас мы говорим не об этом. В таком городке, как ваш, очень трудно что-либо утаить от людей. Все мигом обо всём узнают. Вы часто ссорились, а в то утро особенно рьяно, а ночью твой муж умирает при таинственных обстоятельствах. Это всё, или было что-то ещё?»
«Я не понимаю, тётя, что вы имеете в виду под «чем-то ещё».
«Только то, что я сказала, дорогая. Если ты сделала ещё какую-нибудь глупость, ради Бога, ничего не скрывай. Я хочу только одного, помочь тебе».
«Никто и ничто не поможет мне, кроме смерти», — в отчаянии вскричала Мэйбл.
«Ты должна верить в Провидение. Теперь я знаю, что ты рассказала мне ещё не всё». Я всегда, даже когда Мэйбл была ребенком, знала, скрывает она что-нибудь или нет, и умела добиться правды.
Оказалось, что в то утро Мэйбл отправилась к аптекарю, купила немного мышьяка и, конечно, расписалась за покупку. Ну и естественно, аптекарь начал болтать.
«Кто ваш врач?» — спросила я.
«Доктор Роулинсон».
Я знала его в лицо, Мэйбл как-то раз показала его мне. Это был дряхлый старик, и у меня достаточно жизненного опыта, чтобы верить в точность его диагнозов. Некоторые доктора — умные люди, другие — не очень, но в пятидесяти случаях из ста даже лучшие из них не знают, как вас лечить. Я одела шляпку и отправилась повидаться с доктором Роулинсоном. Он оказался именно таким, каким я его помнила, — милым, добродушным, рассеянным стариком, подслеповатым и тугим на ухо, и, к тому же, раздражительным и обидчивым. Стоило мне обмолвиться о смерти Годфри, как он пустился в пространные рассуждения о съедобных и несъедобных грибах. Доктор сообщил мне, что расспрашивал кухарку, и она сказала ему, что один или два гриба показались ей подозрительными, но коль скоро их доставили из лавки, она решила, что всё в порядке. Однако, чем дольше она раздумывала о грибах, тем больше убеждалась, что они были какие-то странные. Ещё доктор рассказал, что когда он пришел к больному, тот не мог глотать и умер через несколько минут после появления Роулинсона. Он выдал свидетельство о смерти об отравлении от ядовитых грибов, но в какой степени этот диагноз диктовался истинной уверенностью, а в какой — упрямством, я сказать не могу.
