Дэниел Мейсон - Настройщик
Лихорадка вернулась, на этот раз еще более сильная. Его всего трясло, челюсти судорожно стискивались, он обнимал себя руками, стараясь обхватить плечи, но руки и все тело тряслись так, что дрожала кровать с москитной сеткой. Когда он потянулся за чашкой с водой, стоявшей на столе, стол тоже начал подпрыгивать. Проснулась мисс Ма, подошла и укрыла его, но ему все равно было холодно. Он попытался поблагодарить ее, но не смог произнести ни слова. Чашка на столе съехала к самому краю.
Потом Эдгару снова стало безумно жарко, как предыдущей ночью. Он сбросил одеяла. Его больше не трясло. Пот стекал по лбу, заливал глаза. Он стянул рубашку, она была насквозь мокрой, тонкие хлопчатобумажные подштанники прилипли к ногам, и ему захотелось снять их. «Нет, надо соблюдать приличия», — подумал он. Все тело ломило. Он провел ладонями по лицу, стирая пот, по груди, по рукам. Он ворочался, простыни были мокрыми и теплыми, ему не хватало воздуха, и он отдернул москитную сетку. Услышав шаги, он увидел мисс Ма, которая шла к миске с водой, чтобы намочить ткань. Она подняла сетку и приложила влажную материю к его лбу. Когда мисс Ма обтирала его тело, жар чуть отступил, но как только тряпку убрали, вернулся опять. Также и лихорадка отступала, а потом возвращалась с новой силой, сжигая его изнутри. Эдгар потерял сознание.
И вот он плывет над постелью и видит себя со стороны. Вода стекает по его коже, собирается в лужи, из пор вместо пота начинают выползать и кишеть муравьи. Он весь черен под их массой. Он снова возвращается в свою телесную оболочку и кричит, шлепая по муравьям, они падают на простыни и превращаются в крохотные огоньки. Он скидывает их, но их становится все больше, они ползут из его пор, как из муравейника, не быстро и не медленно, но неотвратимо, — наконец они покрывают все его тело. Он кричит и слышит шорох у постели — там появляются разные фигуры. Он думает, что узнал их, — это доктор и мисс Ма, и еще кто-то, стоящий позади них. В комнате темно и что-то отсвечивает красным, как огонь камина. Он видит их лица, но они плывут и тают, превращаясь в собачьи морды, которые смеются и тянут к нему свои лапы, но когда прикасаются, то оказываются холодными как лед. Эдгар кричит, пытаясь ударить по этим лапам-рукам. Один пес наклоняется к нему и прижимается мордой к его щеке, от его дыхания веет жаром и пахнет мышами, светящиеся глаза прозрачны как стекло, и в них Эдгар видит женщину, она сидит на берегу реки, наблюдая за парой влюбленных, и он тоже видит их: коричневые руки обнимают широкую белую спину, бледную, заляпанную песком, их лица прижаты друг к другу и они тяжело дышат. На песке оставлена лодка, Эдгар садится в нее и плывет прочь. Он пытается подняться, но уже лежит в объятиях смуглых рук и чувствует сонливость, жар. Морда наклоняется к нему, прикасаясь к губам, шершавый язык проникает к нему в рот. Он пытается подняться, но другие окружают его, так что не вырваться, и он падает навзничь, обессиленный.
Эдгар проснулся спустя много часов. На лбу лежало холодное, влажное полотенце. У постели сидела Кхин Мио. В одной руке у нее было полотенце, которое она прижимала к его лбу. Эдгар взял другую руку в свои. Она не двигалась.
— Кхин Мио... — проговорил он.
— Тихо, мистер Дрейк, спите.
16
До рассвета его продолжало лихорадить. Это было уже третье утро, как он заболел. Эдгар проснулся — рядом никого не было. На полу у постели стояла пустая миска из-под воды, на краю миски лежало два полотенца.
Голова болела. Прошедшая ночь казалась лихорадочным бредом, он пытался вспомнить, что же было на самом деле. В памяти появились какие-то образы, но они были странными и неприятно волновали. Эдгар повернулся на бок. Простыни были влажными и холодными. Он снова заснул.
Эдгар проснулся, когда его окликнули по имени, — это был мужской голос. Он повернулся. Рядом с ним сидел доктор Кэррол.
— Мистер Дрейк, сегодня вы выглядите получше.
— Да, мне тоже так кажется. Мне гораздо лучше.
— Что ж, я рад. Последняя ночь была ужасной. Даже я начал волноваться... а я видел бессчетное количество больных малярией.
— Я ничего не помню. Помню только, что видел вас и Кхин Мио, и мисс Ма.
— Кхин Мио здесь не было. Вероятно, это было в бреду.
Эдгар поднял глаза. Доктор внимательно разглядывал его, с лицом строгим и невыразительным.
— Да, скорее всего, бред, — сказал Эдгар, повернулся и снова заснул.
В последующие дни лихорадка возвращалась еще несколько раз, но приступы были уже не такими сильными и страшные видения больше не мучили Эдгара. Мисс Ма покинула пост у его постели, чтобы заниматься пациентами в больнице, но время от времени заходила проведать его. Она приносила ему фрукты, рис и суп, который пахнул имбирем и от которого он потел и дрожал, когда она обмахивала его веером. Однажды она пришла с ножницами, чтобы подстричь его. Доктор пояснил, будто шаны верят, что это помогает победить болезнь.
Эдгар начал понемногу вставать. Он сильно похудел, одежда стала висеть на его долговязой фигуре еще свободнее, чем это было обычно. По большей части он теперь отдыхал на террасе, глядя на реку. Доктор пригласил музыканта сыграть для него на шанской флейте, Эдгар сидел в постели под москитной сеткой и слушал музыку.
Однажды ночью, когда он пребывал в одиночестве, ему послышались звуки фортепиано, которые летели над лагерем. Ему показалось вначале, что это Шопен, но мелодия изменилась, ускользая. Это была какая-то печальная песнь, какой он никогда раньше не слышал.
К нему вернулся румянец, он снова завтракал и обедал с доктором. Доктор расспрашивал его о Кэтрин, и Эдгар рассказал ему, как они познакомились. Но чаще он слушал. Это были истории о войне, об обычаях шанов, о монахах с волшебными способностями, о людях, которые плавают в лодках, гребя вместо весел собственными ногами. Кэррол сказал ему, что отослал описание нового цветка в Линнеевское общество и что начал переводить на шанский «Одиссею» Гомера:
— Это моя любимая книга, мистер Дрейк, она — одна из тех, которая имеет для меня очень личное значение.
Он переводил ее для шанского сказителя, который попросил его рассказать легенду — «из тех, что рассказывают по ночам у лагерных костров».
— Я добрался до песни Демодока. Не знаю, помните ли вы ее. Он поет о разграблении Трои, и Одиссей, великий воин, плачет, «как плачут женщины».
Однажды ночью они отправились слушать музыкантов — там были ударные, цимбалы, арфы и флейты, переплетающие свои звуки, как сплетаются ветви в джунглях. Там они оставались допоздна. Вернувшись к себе, Эдгар вышел на террасу, чтобы послушать эту музыку еще.
Через несколько дней доктор спросил его:
— Как вы себя чувствуете?
— Хорошо. А почему вы сейчас об этом спросили?
— Мне нужно снова уехать. Это должно занять дня два. Кхин Мио останется здесь. Вам не придется скучать в одиночестве.
Доктор не сказал Эдгару, куда едет, и Эдгар не видел, когда он уехал. На следующее утро он встал и отправился к реке посмотреть на рыбаков. Он остановился посреди цветущего кустарника и смотрел, как пчелы перелетают от одного цветка к другому. Потом Эдгар поиграл немного в футбол с ребятишками, но быстро утомился и вернулся к себе. Сев на террасе, он смотрел на реку и следил, как катится по небу солнце. Через некоторое время повар принес ему ланч — бульон со сладкой лапшой и поджаренными хрустящими кусочками чеснока. «Кин ваан», — сказал он, попробовав, на что повар улыбнулся.
Наступила ночь. Эдгар заснул сладким сном, и ему снилось, что он танцует на каком-то местном празднике. Крестьяне играли на загадочных инструментах, он двигался, словно в вальсе, но рядом с ним никого не было, он танцевал один.
На следующий день Эдгар решил наконец написать Кэтрин. Его начали мучить новые сомнения — что если военные сообщат ей, что он покинул Мандалай? Но он успокаивал себя тем, что явное отсутствие интереса, которое они проявляли к ней до его отъезда, — которое тогда, кстати, раздражало его, — означает, что, скорее всего, они и теперь вряд ли будут поддерживать с ней контакт.
Эдгар достал бумагу и перо и написал ее имя. Затем он начал описывать Маэ Луин, но остановился после нескольких строк. Ему хотелось описать деревню за горой, но он понял, что видел ее лишь издали. На улице все еще было прохладно. «Хорошее время для прогулки, — подумал он, — физические упражнения будут мне полезны». Он надел шляпу и, невзирая на жару, жилет, который обычно надевал, отправляясь на прогулку в Англии, и спустился к центру лагеря.
По поляне от реки шли две женщины с корзинами белья, одна несла свою ношу на бедре, другая — водрузив на верхушку тюрбана. Эдгар пошел следом за ними по узкой тропке, которая ныряла в лес и затем поднималась вверх по гребню горы. В тишине женщины услышали его шаги, повернулись и засмеялись, что-то шепотом говоря друг другу. Он коснулся шляпы. Деревья расступились, и женщины начали подниматься по крутому склону к вершине горы, за которой лежала их деревня. Эдгар следовал за ними. Когда они вошли в деревню, они снова обернулись и засмеялись, а он снова коснулся своей шляпы.
