Бен Окри - Горизонты внутри нас
— Нет… Н-н-ее… ееее-ее…
Выстрел. Еще выстрел. Лица склонившихся над ней людей… Поникшее, истекающее кровью тело было брошено в воду протекавшей поблизости реки, как свидетельство агрессии со стороны соседней деревни. О том, что произошла ошибка, так никто и не узнал. Ее труп был обнаружен несколько дней спустя; бессмысленная смерть унесла еще одну человеческую жизнь.
Слухи о найденном трупе поползли по округе. Одни говорили, что женщину убил муж, другие — что она сама утопилась, а кое-кто туманно намекал, что духи этой земли совсем потеряли чувство меры, и вопрошали: «Зачем им понадобилась еще одна жертва?»
Глава двадцать седьмая
Хозяйка показала ему комнату. Это была маленькая, надежно защищенная от солнца комната, обстановку которой составляла раскладная кровать со ржавыми скрипучими пружинами, маленький, покрытый красной материей стол и плетенное из бамбука кресло. Спертый воздух отдавал плесенью, напоминая застоявшийся запах смерти. Омово распахнул окно, и в комнату вместе со свежим воздухом и косыми лучами солнца ворвался многоголосый шум. В углах под потолком темнели пучки паутины, которые, казалось, бросали на него зловещие взгляды.
В тот же день его посетил и хозяин, немощный, согбенный старик. Омово знал, что он тяжело болен и дни его сочтены. На нем были мешковатые брюки и резиновые башмаки; шею украшали бусы, а в руках со вздувшимися венами он держал огромное опахало. Хозяин радушно приветствовал друга своего родственника, потом принялся не спеша рассказывать о своем хозяйстве: какую живность разводит и что выращивает на своей земле, а также о сыне Айо и о Бадагри. Омово слушал, и в душе у него пробуждались отрывочные, не связанные между собой воспоминания.
Под вечер зашел хозяйский сын, чтобы показать Омово, где можно принять душ. Он учился в средней школе неподалеку. Одет он был в шорты защитного цвета и голубую клетчатую рубашку. Это был симпатичный подросток с пухлыми губами, с веселыми блестящими глазами и с племенными знаками на лбу, напоминающими татуировку.
— Меня зовут Айо, — представился он. — Отец сказал, что вы приехали сюда ненадолго. Вы художник? Я в школе тоже рисовал. Сейчас я в четвертом классе. А вы кончали среднюю школу?
Омово сразу же проникся к Айо симпатией.
Наступила ночь, и Омово остался один. Вокруг стояла тишина с присущими ей звуками. Серых стен он не видел и не чувствовал их гнетущего присутствия. Звуки же были из разряда почти им забытых, и он ловил их с жадным вниманием — они пробуждали в его душе сладкие воспоминания о неисчислимых других забытых чувствах. Ветер. Море. Ветер свистит, и стонет, и поет; волны с плеском набегают на берег, разбиваются в мелкие брызги и с шелестом отступают: ветер и море охвачены любовной страстью. Голоса людей, ровные, спокойные. Дети играют в прятки; взрослые беседуют между собой, посмеиваются; женщины покрикивают на ребятишек и хохочут; девушки в укромных уголках шепчутся с возлюбленными, и время от времени из темноты доносится их смущенное хихиканье; голоса домашних животных; все эти звуки сливаются воедино и переносят его в неведомое далекое прошлое, в пору человеческого младенчества, волшебства и одиночества, утраченных навсегда.
За ним зашел Айо, и они пошли к морю. Душу Омово переполняла радость. И тут и там возникали маленькие светящиеся точки, они становились больше, медленно, плавно поворачивались. Свет разливался окрест. Свежий воздух, без дыма, без отвратительных испарений, даже почти без запаха. И удивительно прозрачный. Море искрилось алмазами в лучах заходящего солнца. Вода казалась коричневой от плавающих в ней густых водорослей. То и дело над тихой гладью моря мелькали серебристые спинки рыб. Вдали возникли огни древнего города, образующие огромный светящийся ореол. Прозрачное небо окрашено в серый цвет. Каждый предмет в отдельности виден четко, но в своей совокупности они составляют нерасторжимое целое и нечто сказочное. Айо, догадавшись, что Омово хочется побыть одному, незаметно отошел в сторонку, оставив его со своими мыслями.
Наступали дни, клонились к закату, миновали и уходили в вечность. Омово бродил по залитому солнцем берегу, по тихим тенистым тропинкам среди кустарника или просто мерил шагами серую пустую комнату. В душе у него что-то выкристаллизовывалось, и это «что-то» вызывало смутное томление. Омово с горечью думал о том, что его воображение способно рождать лишь банальные образы добра и зла. Он силился что-то вспомнить, но не мог. Он давно уже ощущал эту подспудную работу разума, рождение идей, обретающих форму на фоне пережитых им страданий. У него было такое чувство, словно кто-то долго щекотал у него в носу, и он вот-вот разразится чиханием. Это было подобно осуществлению заветной мечты, которая казалась уже несбыточной. Дни медленно проходили за днями, и он постепенно начинал осознавать пользу от пребывания здесь.
С заново пробудившейся тревогой, рожденной нынешней спокойной атмосферой, в его сознании возникли воспоминания о безысходном отчаянии. В ту ночь опять отключили свет. Он сидел в темной комнате, совершенно потерянный. Ему вспомнился случай военной поры, когда солдаты, охотясь за ибо, забрели в пивную неподалеку от их дома. Находившийся в пивной парнишка бросился бежать, и они послали ему вдогонку пулю. Парнишка вскрикнул: «Господи боже мой!» — закусив пальцы зубами и широко раскрыв глаза от ужаса, рухнул на землю и тут же скончался. Один из солдат с какой-то необъяснимой одержимостью пытался вытащить зажатые в зубах пальцы парнишки. При этом каждый раз приподнималась верхняя часть тела парнишки, а потом с глухим стуком оно снова падало на землю. Остальным солдатам надоели тщетные усилия их собрата, они швырнули труп в сточную яму и молча удалились. Вскоре из пивной выбежала проститутка и, заливаясь слезами, молча высыпала из кошелька монеты на труп несчастного парнишки. Позже обо всем случившемся прослышали окрестные ребятишки и развлекались тем, что рылись в сточной яме, вылавливая монеты. Омово наблюдал все это из окна гостиной и без каких-либо объяснений все понял с предельной ясностью. Он ощутил тогда себя глубоко несчастным, ничтожным, беспомощным и никчемным.
Сейчас он сидел, совершенно потерянный, в темноте, и воспоминание об этом далеком дне повергло его в еще большую тоску, позволило более глубоко и всесторонне осмыслить происшедшее. Сейчас его ум был спокоен. Когда наконец снова включили свет, представший перед ним мир казался ему более надежным. Однако Омово воспринимал это всего лишь как избавление от жестокости.
В один из последующих дней Айо опять зашел за Омово, и они, как обычно, пошли на взморье. Омово сидел на песке, неотрывно глядя на небо, будто высматривал нечто скрытое в его глубине. Айо ловил рыбу. Волны с плеском ударялись о берег и, журча, струйками стекали вниз, а ветер гнал воду вдоль берега, образуя сложные завихрения. Стояла мертвая тишина, но эта тишина была мнимой. Айо отложил удочку в сторону, неотрывно глядя на воду. Омово заинтересовался — что привлекло внимание его спутника. Айо предложил поплавать, в ответ Омово сказал, что не плавал бог весть с каких пор. Айо рассмеялся и указал на коралл с отколотой верхушкой, едва различимый среди гниющих морских водорослей. Омово поднялся, потянулся и… так и есть — Айо плеснул на него водой. Омово сначала рассердился, потом рассмеялся, и они стали плескаться и прыгать в воде. Айо нырнул и вскоре вынырнул, держа в руках коралл с серыми прожилками. Это был редчайший экземпляр с экзотической окраской; он напоминал вынутое из груди большое сердце. Омово попросил дать ему коралл и долго разглядывал его. Они вышли на берег, с них струйками стекала вода, клочья гниющих водорослей прилипли к волосам Айо. Они легли на песок, чтобы обсохнуть на солнце, и все это время Омово неотрывно глядел на коралл, то стараясь угадать в нем сходство с каким-то предметом, то просто любуясь им, но в том и другом случае его обуревала навязчивая мысль о невосполнимых потерях. Неуемная тоска сковала душу; он замер на месте, потом встряхнулся и крикнул:
— Я понял!
Айо повернулся к нему:
— Что?
Время промчалось мгновенно, ощущение пустоты возникло, когда он сидел на берегу, вглядываясь в безоблачное небо. Он снова опустился на песок, уткнулся лицом в ладони и тихим хриплым голосом пробормотал:
— Ушло. Ничего и не было.
Вскоре они пошли домой.
Почти всю дорогу они молчали. За этим молчанием скрывалось у одного — отчаяние, у другого — спокойствие. Потом Омово сказал:
— Айо, я хочу рассказать тебе одну историю.
Айо кивнул. Омово, поняв, что тот приготовился слушать, начал:
— Однажды я оказался в просторном пустом коридоре. Я бесцельно бродил по нему и вдруг увидел необычайно красивую дверь, которая слегка приоткрылась как раз в тот момент, когда я поравнялся с ней. Это была единственная дверь во всем коридоре. Так как она, приоткрывшись, скрипнула, я машинально заглянул в дверную щель и увидел комнату сказочной, не поддающейся описанию красоты, услышал тихо звучавшую там волшебную музыку, мерцающий неземной свет. Я испытал истинный, потрясший меня до глубины души восторг. За один этот краткий миг можно было отдать все, даже обречь себя на мучительные страдания. Однако я прошел мимо, охваченный волнением и тревогой, и вдруг понял, что увиденное мною — это и есть смысл всей жизни. Я повернул назад с намерением снова отыскать ту дверь. Прошел несколько огромных пустых коридоров и наконец пришел туда, где пространство, казалось, разделялось на множество условных направлений. Я не знал, куда мне следует идти. Некоторое время в замешательстве потоптался на месте, а потом решил вернуться туда, откуда пришел, полагая, что нечаянно проглядел комнату, но не мог отыскать даже тот коридор. Неожиданное видение неудержимо влекло меня. Я был в отчаянии и совершенно опустошен. Снова и снова я искал вожделенную дверь, мечтая лишь о том, чтобы еще один только раз на короткое мгновение заглянуть в узенькую щелку…
