Майк Гейл - Моя легендарная девушка
— Лоренс, — обратился я к толстому мальчику, который сидел у окна рядом с батареей, — насколько я понимаю, сегодня твоя очередь читать.
— Но, сэр, — жалобно протянул он, — я читал на прошлой неделе!
— И у тебя это так хорошо получилось, что я хочу послушать тебя и сегодня, — коротко ответил я.
Он был прав, конечно, он читал на прошлой неделе, но, принимая во внимание, в каком настроении я вернулся с вокзала Виктория, справедливость моих поступков меня больше не волновала. Теперь, наверное, так будет всегда.
Лоренс начал читать, и в классе воцарилось некое подобие спокойствия, я сел за свой стол и воспользовался возможностью поглазеть в окно на полуденное небо. Несмотря на утренние метеорологические прогнозы, день выдался очень даже приятный: солнце ярко светило сквозь ветви дубов, тополей и серебристых берез, которые росли вокруг школьных спортивных и игровых площадок, белые хлопковые облачка россыпью бежали по небу, и даже островки травы на истоптанном в грязь футбольном поле сияли ярче обычного. «Сегодня, — подумал я, чувствуя, что охватившая меня было черная депрессия постепенно отступает, — все же неплохой день — день, который стоит прожить».
Я уже сидел в поезде, который должен был унести меня навстречу свободе. Даже не у кассы и не на платформе — уже в поезде, черт бы его побрал, рюкзак — на полке у меня над головой, в правой руке — свежий номер «Нью Стейтсмен»[105] (вид такой важный, как будто мне есть дело до политики), в левой — «Мальборо Лайтс», ноги удобно устроены на противоположном сиденье. Еще буквально пять минут — и я бы покинул вокзал Виктория, еще пятьдесят пять — и я стал бы самым счастливым человеком на свете. Но все было не так. Неправильно. Все Очень Неправильно.
Я попробовал об этом не думать. Посмотрел в окно, быстро прочитал статью про европейский федерализм, пересчитал мелочь в карманах, но никак не мог избавиться от этого чувства. Еще минута — и вот я уже снова стою на перроне и смотрю, как в туманной дали исчезает последний вагон экспресса в 8:55 на Брайтон.
Я позвонил Кейт. Набирать ее номер было для меня уже так же естественно и необходимо, как дышать. Я чуть не забыл, зачем ей звоню, — настолько хотел услышать ее голос. Она уже выходила, чтобы меня встретить. Она волновалась и не могла больше ждать дома. Услышав звонок, она вернулась от дверей, воображая самое худшее — что я попал в аварию и звоню из больницы, что полиция нашла ее номер телефона в кармане неизвестного, чей труп выловили в Темзе. Мне было жаль ее разочаровывать.
Ситуация требовала, чтобы я перешел прямо к делу, любые хождения вокруг да около причинят в конечном итоге только больше боли.
Я медленно и глубоко вдохнул и похлопал себя по всем карманам, пытаясь отыскать сигареты.
— Кейт… Послушай, Кейт. Ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? Я люблю тебя больше всего на свете, но мне нужно спросить у тебя одну вещь. Мне нужно знать вот что: если бы твой бывший парень захотел, чтобы ты вернулась, с кем бы ты захотела быть, с ним или со мной?
У нее хватило искренности обдумать этот вопрос, а ведь многие, и я в том числе, на такое бы не решились. Так странно, она настолько уже привыкла к самым причудливым сторонам моей личности, что подобный вопрос и его неожиданность даже ни на минуту ее не смутили. Я странный человек, но она меня любила. Моя крыша уже поехала в дальние края, а Кейт это нисколько не пугало.
Она не торопилась, и это было мило с ее стороны. Она действительно всерьез взвешивала слова, которые собиралась сказать, хотя и так было понятно, что я — всего лишь заместитель недостижимого, но желанного. Она так страстно любила Саймона, что не смогла бы соврать так, чтобы я этого не заметил. Ее любовь не переросла в горечь. Но она и не перестала любить его. Она просто спрятала свою любовь в коробочку, вроде той, куда я положил ее и Саймона, но теперь эта коробочка была открыта, и ничего нельзя было изменить.
— Вилл, я не знаю, зачем ты мучаешь себя. Я люблю тебя. Со вчерашнего дня ничего не изменилось. Мой бывший ко мне не вернется. Я понятия не имею, где он. Он может быть где угодно. И у него нет возможности связаться со мной. Не имеет смысла это обсуждать, Вилл. Разве ты не понимаешь? Нас уже предавали, но мы наконец нашли кого-то, кому можно доверять. Ты есть у меня, а я у тебя.
Я молчал. Я был прав. Я закурил и опустил в таксофон еще один пятидесятипенсовик. Гнусавый голос служащего Британской Железной дороги объявил через громкоговоритель:
— Напоминаем, курение на вокзале Виктория запрещено.
Я опять сосредоточился на звонке. Я больше не знал, что сказать.
— Вилл. Только не обижайся на меня сейчас, пожалуйста, — обеспокоенно сказала Кейт. — У нас почти получилось. Ты сядешь на поезд. Я тебя встречу, и все будет хорошо.
Мне хотелось ей верить.
— Хорошо?
Она едва слышно вздохнула.
— Хорошо.
Я достал расписание. Следующий поезд отправлялся в 9:35. Я сунул расписание обратно в карман, потом достал, смял и бросил на землю. Я не сяду на поезд в 9:35, и на любой другой — тоже.
— Нет, не будет, — сказал я в ответ на ее попытки меня успокоить. — Хорошо не будет. Ничего не получится, Кейт. Все кончено.
— Вилл, не надо, — сказала она, стараясь сдержать слезы. — Не делай так. Это нечестно. Это нечестно. Если бы Агги сказала тебе, что хочет, чтобы ты вернулся, ты бы тут же примчался, разве нет? Ведь правда же!
— Правда, — соврал я. — И про тебя это тоже правда. Но у тебя по крайней мере есть надежда.
Кейт не понимала.
— Вилл, ну в чем дело?
Я прислонился к стенке будки и постепенно сполз на землю, потому что способность стоять меня покинула. Человек в соседней будке — лысеющий мужчина средних лет с каким-то печальным и по-детски жалким лицом — посмотрел на меня с недоумением. Я ответил на его взгляд — без вызова — просто посмотрел ему в глаза. Он тут же повернулся ко мне спиной. Я опять сосредоточил свое внимание на телефоне.
— Твоего бывшего парня, — сказал я безжизненно, — зовут Саймон Эшмор. У него есть группа — «Левый берег». Он когда-то был моим лучшим другом. Сейчас — нет. Он хочет, чтобы ты вернулась. Он говорит, что очень сожалеет. Он говорит, что любит тебя.
Кейт заплакала. Я встал. Мне хотелось броситься бежать. Догнать поезд, приехать и все исправить.
— Но он говорил, что ненавидит меня, что больше не хочет меня видеть. Зачем он вернулся в мою жизнь?
— Потому что он любит тебя.
— Но я люблю тебя, — сказала она.
— И я тебя люблю, и всегда буду любить. Просто не судьба. Дело даже не в любви. Ты же говорила, что любовь — это случайность. И это правда, это может случиться где угодно, с кем угодно и когда угодно. И дело не в том, чтобы влюбиться в того, в кого надо, — тот, кто надо, дважды за одну жизнь не появляется. Ты свою половинку нашла — это Саймон. И я счастлив за тебя.
Она плакала так, будто у нее разрывается сердце. Я сказал ей его номер, но она была не в состоянии слушать. Потом она наконец взяла себя в руки. Некоторое время мне пришлось слушать потрескивание в трубке и голоса пассажиров на вокзале — она искала карандаш. Я снова продиктовал ей номер. Она еще немного поплакала. Я был тверд в намерении не устраивать сцен — не хотел, чтобы сюда вмешивалось чувство вины, кроме того, я не хотел умалять бескорыстности своего поступка — а потому сдерживал слезы, сколько мог. То есть до того момента, как она сказала:
— Мне всегда будет тебя не хватать.
И тогда я не выдержал.
Мой сосед был так заинтригован моими всхлипываниями, что решился бросить еще один взгляд в мою сторону. Наши глаза встретились, но я смотрел сквозь него, сквозь телефонную будку, сквозь вокзал, сквозь весь Лондон — на весь мир в целом и на дела людские, из которых и складывается жизнь. Все было кончено. Сквозь слезы и всхлипы я услышал гудок. Я лихорадочно обшарил карманы, но мелочи больше не было, так что мне оставалось только попрощаться за оставшиеся семь секунд.
— Сэр, я дочитал главу. Начинать следующую?
Шесть.
Пять.
— Э… Мистер Келли?
Четыре.
— Сэр! Мистер Келли!
Три.
Два.
Один.
— Мистер Келли! Я закончил!
Конец разговора.
— Сэр! Сэр! Мистер Келли!
Лоренс уже дочитал и теперь пытался привлечь мое внимание, размахивая руками.
— Чего тебе? — рявкнул я, злой, что он прервал ход моих мыслей.
— Я закончил главу, сэр, — сказал он нерешительно. — Мне продолжать?
Я встал и подошел к доске. Порыв ветра подхватил заявление об уходе, над которым я работал, и оно закружилось в воздухе. Я поспешно его поймал, положил обратно на стол и попросил внимания учеников.
