Александр Илличевский - Матисс
Парень влезает в кабину дробилки, пускает дизель. Прогрев, дает малый ход. На многие километры пустоши раздается, эхом перекатывается таинственный ход машины. Будто где-то далеко на узловой станции, не спеша, верстают порожние составы. Дробилка по сантиметру вгрызается в известняковый разлом.
Карьер полон белого света.
В глубинах ночи он таится ослепительным зернышком.
Крепкий веснушчатый парень спрыгивает с дробилки. У него в руках ружье.
Таинственный гул дробилки будит человека в вагончике. Он ворочается, из-под лежанки сыплется труха. Нащупывает в корзине флягу и, приподнявшись, делает несколько глотков.
Вспоминает, как его товарищ перед отплытием пугал их. Мол, что в этих пустых местах – аномальная зона. Смеялись: пускай заберут, зато на «тарелке» полетаем.
Засыпает.
Автобус вразвалку вываливается на трассу, берет прямой напор.
Грибники кемарят, кивая на ухабах.
Звездная ночь реет над лесом, над речным простором.
У стойки прожекторов в карьере стоят высокие «козлы». Рядом сидят четыре здоровых пса, братья. Они смотрят вверх наливными лемурьими зенками. На «козлах» наклонно дымится таз. Парень ставит ружье, снимает псам ужин. Огрызаясь, прикусывая друг друга за загривки, клацая зубами о миску, обжигаясь и жадно дыша паром, собаки в несколько мгновений опустошают лохань.
Парень схватывает ружье, выбирается из карьера, сваливается по тропе в лощину, взбирается на холм, пересекает овраг – там и тут прожектор все слабее добивает ему в спину.
Приближаясь к вагончикам он прибавляет темп, лицо его твердеет, большой палец снимает предохранитель, он скатывается в изложину к опушке, отталкивается с переворотом, выстрел, разворачивается с колена – в другой вагончик – выстрел, тугой гулкий хлопок пробивает лесную пустошь, проснувшиеся птицы вынимают клювы из-под крыла, шарахается сова, человек очнулся, садится на лежанке, смотрит на слабое свеченье дыр в стене, – выстрел, нагибается к корзинке, нащупывает флягу, щелчок по коробке с жуком, – выстрел, вновь с переворотом ловко пропускает плечо под локоть, не дав прикладу коснуться земли, поместив в ружейный замок центр тяжести кульбита, выпрямляется, делает глоток – выстрел – еще глоток, выстрел – дыра размером со звезду прошивает стенку, лоб, выбивает затылочную кость, пробивает задник, бьется о сосну, рикошетит, зарывается в листья.
Затвор срыгивает в ладонь пустую обойму.
Дробилка дрожит, звонко ухает, замолкает.
Парень бежит обратно.
В карьере к нему радостно выкатываются псы. Провожают до теплушки.
Ежевечернее упражнение завершено.
CVIЧерез неделю в карьер спускаются два ракетных тягача «Ураган». С них спрыгивает бригада рабочих.
Начинается демонтаж оборудования, разворачивается погрузка на колесные платформы.
На рассвете третьего дня на том месте, где стоял автобус с грибниками, останавливается милицейский «уазик».
Туман в низине плотный как молоко.
Слышно, как падают с веток капли.
По поручению районной прокуратуры молодой участковый милиционер (только что вернулся из армии), в ведении которого находятся восемь полупустых деревень, выпускает с заднего сиденья овчарку, достает из «бардачка» компас, спички, планшет, надевает болотные сапоги – и отправляется на осмотр места предполагаемого происшествия.
Восход солнца пробирается в чащу теплыми струями. Пробуждаются перекличкой птицы. Нежная шелуха бересты шевелится вверху, светясь. Дятел оглушает дробью.
Несколько часов он бродит по лесу, ввязывается в буреломы, идет по высокому берегу лесной речки, всматривается вниз, в завалы, навороченные половодьем. На пригорках останавливается, вынимает из нагрудного кармана театральный бинокль, медленно поворачивается вокруг оси.
Собака давно перестала искать, покорно идет рядом, лишь изредка отвлекаясь – то на белку, то на муравейник, подле которого чихает, трет лапой по морде, облизывает нос.
Участковый выходит к Оке. Здесь светло, блики жарко гладят щеку, жалят глаза. Высокий лесистый берег далеко разворачивает могучее движение взгляда.
Раскрывает планшет, ставит на карте метки, очерчивает район поиска.
Еще раз просматривает заявление, поручение, набрасывает отчет.
Собака зашла в воду и скачками преследует лягушку.
Сержант закуривает. Сегодня у него день рождения. Мать напекла пирогов. Вечером он зайдет к Ирке и приведет ее к матери. В сарае у него на кирпичах и слегах стоит лодка. На дно навалено сено. И вот они выпьют, закусят пирогами, попьют чаю с тортом. Он пойдет провожать Ирку. Заведет в сарай. Предложит покататься на лодке.
Собака подбегает и, отряхнувшись, осыпает брызгами.
Сержант морщится от резкого запаха псины и двигает коленом, отодвигая морду собаки.
Он вспоминает дело об ограблении Дубинской церкви. Еще один «висяк». Всего-то пять икон бичи вынесли. Дешевые иконы. Оклады – латунь. Надо навестить пункт сбора цветного металла. Поинтересоваться у Прохора.
CVIIРанней весной в карьер спускается на охотничьих лыжах бородатый человек в спортивной куртке, в сильных очках, с рюкзачком, к которому приторочено кайло.
Речка ярится полой водой. Бурлит. Обваливает берег. Человек оглядывается на лес, в котором что-то плещется, сыплется, ухает.
Человек тщательно изучает разлом, оставленный дробилкой. Он откалывает породу, подсовывает под толстенное стекло очков, некоторые сколы укладывает в рюкзачок.
Ослепительное безмолвие простирается за его спиной.
В конце марта, еще снег не сошел, вокруг одного из вагончиков стали нарастать один за другим несколько муравейников. Муравьи работали с напористой безостановочностью. Крупнозернистый снег таял, стекленел, сверкая, щелкая на солнце. Муравьи, шевеля усами, проводя по ним лапками, вдруг скользили, срывались с льдинок. Лужицы, потеки преодолевались по веточкам, сонные мотыльки на них, тащимые тяжеловесами, дрожали, качались парусами.
Через неделю пять высоких правильных конусов равноудалено стояли близ вагончика, описывая вокруг него многоугольник.
В течение всего лета больше никто не появлялся в этой местности.
Жена капитана родила мальчика.
Муравейники простояли еще несколько лет.
Река текла.
Понтонный мост закрылся.
Понтоны вытащили на берег, разрезали, разобрали на металлолом.
Буксир перегнали в К.
Карьер заполнился водой.
Мостик снесло в одно из половодий.
Муравейники один за другим растаяли в течение лета.
Скелет, раскинутый на лежанке, побелел.
Линии ног, рук, шеи указывали на вершины исчезнувшего пятиугольника.
ОСЕНЬ
Увидев скелет, они с Вадей дрогнули и подались назад.
Надя не испугалась, осталась, осмотрелась.
Долго потом они сидели на берегу, подумывая, что делать.
Стал накрапывать дождь. Надя побежала к вагончику.
Они вернулись.
Надя перетаскивала кости, аккуратно складывала у порога. Делала она это аккуратно и ласково. Иногда поглаживала череп.
Человека похоронили за карьером.
Вадя связал березовый крест. Королев укрепил его камнями.
В вагончике Надя навела порядок, и зажили они хорошо.
Вадя рыбачил, Надя была с ним.
Королев ходил по лесу и думал.
Надумал он наконец то, что осень на носу, что дойти по теплу они не успеют и что надо побеспокоиться о зимовке.
Километрах в семи Королев нашел деревню. За ней располагался монастырь. Церкви в нем были разрушены, на территории с конца 1950-х годов располагалась психиатрическая лечебница.
Одна церковь в монастыре восстанавливалась – вокруг нее стояли шаткие леса. Двое мужиков поднимали на них носилки с раствором. Им помогал рослый человек в подряснике, с длинными волосами, собранными в косичку. Было что-то чрезвычайно странное в рваных движениях этих двух мужиков – неловкое и в то же время напористое, словно это были только что разделенные сиамские близнецы, упорные в отталкивании друг от друга, упорные в притяжении…
CIXПостояв, оглядевшись у трансформаторной будки, Королев пошел прямиком в госпитальную столовку. Черная хромая собака встретилась ему на пороге. Уступая дорогу, она обсмотрела его, скакнула – и в глазах ее качнулась кивком пугливость, смешанная с приветливостью. «Такой добрый взгляд бывает у горьких пьяниц», – подумал Королев и, прежде чем войти, оглянулся на унылый сад. На аллейке за памятником неизвестно кому он увидел девушку. Она подбирала кленовые листья – и сейчас подняла к солнцу букетик, любуясь.
За порогом кухни обдало вонью гнилых овощей, и клубы пара – влажно, мерзко, как потные старушечьи плечи в переполненном трамвае, тронули Королева по щекам, запястьям, обвили шею.
Он едва стерпел осмотреться. Марбургские полушарья нержавейных котлов. Лохмы штукатурки. Повелительное наклонение сводчатых толстенных переборок. Гора по грудь картофельных очисток, двадцативаттная дрожащая лампочка, повисшая на ситцевом пояске. Над бело-грязными халатами стояли три пары глаз, источавшие равнодушие.
