Трейси Шевалье - Тигр, светло горящий
Хотя Магги в конечном счете решила променять горчицу и уксус на стирку и изготовление пуговиц, она вовсе не была уверена, что будет заниматься этим всю жизнь. В отличие от Бет она никак не могла научиться спать днем, потому что все время просыпалась, боясь пропустить что-нибудь важное — пожар, мятеж или гостя, который придет и уйдет, пока она спит. Магги предпочитала оставаться в некоей полудреме.
Музыкант сменил мелодию — принялся наигрывать «Бонни Кейт и Пит», и Магги не удержалась — стала ему подпевать:
Свою подружку, Бонни Кейт,
Повел под вечерок к реке
Хороший парень Пит.
А на реке он ей — того —
Раздвинул ноги широко
И вставил Бонни петушка
До самого до корешка,
Хороший, парень Пит.
И девять месяцев потом
Она ходила с животом,
Хороший парень Пит.
А на десятом — ну, дела! —
Мальчонку Бонни родила.
Мальчонка тот, всего с вершок,
Но наречен был Петушок,
Хороший парень Пит.
Когда музыкант, сидевший на ступеньках Геркулес-холла, закончил, Магги неторопливо подошла к нему.
— Эй ты, дерзкая девчонка! — воскликнул он, увидев ее. — Когда ты перестанешь тут шляться?
— А ты когда перестанешь уродовать песни? — в тон ему ответила Магги. — И разве тебе никто не говорил, чтобы ты больше их не играл? Будешь петь «Бонни Кейт и Пит», и ассоциация тебя упечет.
Человек нахмурился.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ты где был-то? Петь похабные песни запрещено. Нужно петь только те, что они для тебя пишут — про короля и всякое такое. Ты что — не знаешь?
Магги встала во весь рост и в голос запела на мелодию «Боже, храни короля»:
Великому Георгу
Поет хвалу народ.
Британию король ее
Ведет всегда вперед.
Храни, Господь, Британию
От всяких бед,
А нам сподобься вовремя
Давать обед.
— Или вот это?
Она начала распевать на мотив «Правь Британия»:
Когда Георги короной увенчаны были,
Их подданные от счастья завыли…
Она оборвала песню и рассмеялась, видя выражение, застывшее на лице музыканта.
— Что, глупо, да? Но ты-то с какой стати тут играешь? Тебе что — не известно, что мистера Астлея здесь нет? Он сражается во Франции. Вернулся этой зимой из Ливерпуля, когда казнили французского короля и Англия объявила войну Франции, и предложил свои услуги армии.
— Что проку плясать перед французами на лошади?
— Нет-нет, я говорю о старом Астлее, а не о его сыне. Джон Астлей по-прежнему здесь, руководит цирком. И уж можешь мне поверить, он не берет музыкантов с улицы, как это делал его отец. Так что можешь отдыхать.
На лице музыканта появилось расстроенное выражение.
— И что же это он там делает? Он такой жирный — куда ему скакать или сражаться?!
Магги пожала плечами.
— Так сам захотел. Сказал, что он — старый кавалерист, что это его долг. И потом, он присылает отчеты с полей сражений, а Джон Астлей делает по ним постановки. Никто их особо не понимает, но смотреть интересно.
Музыкант снял с шеи шнурок своей колесной лиры.
— Постой. Сыграй мне что-нибудь, прежде чем уйти, — попросила Магги.
Человек помедлил.
— Вообще-то ты маленькая хулиганка, но уж коли ты предупредила меня и я не буду валандаться тут без толку весь день, то уж ладно, сыграю одну для тебя. Заказывай.
— «Том Боулинг», — попросила Магги, хотя и знала, что эта песня напомнит ей о Мейси Келлавей, которая распевала у складов на берегу, когда она, Магги, еще и Джема толком не знала.
Музыкант принялся наигрывать, а у Магги комок подступил к горлу. Она проглотила его и принялась подпевать, хотя и без слов. От воспоминания о поющей Мейси в груди у нее защемило, хотя это чувство никогда до конца и не исчезало с того дня, когда несколько месяцев назад исчез Джем.
До этого Магги никогда ни по кому не тосковала. Некоторое время она потакала этому чувству, вела воображаемые разговоры с Джемом, приходила в те места, где они бывали вдвоем, — в нишу на Вестминстерском мосту, на Сохо-сквер, даже к кирпичной печи, где она видела его в последний раз. На работе Магги познакомилась с девушкой из Дорсетшира и разговаривала с ней, только чтобы услышать ее произношение. Если подворачивалась малейшая возможность, она упоминала Джема и Келлавеев при матери и отце для того лишь, чтобы произнести их имена. Ничто из этого не могло вернуть его, а только вызывало в памяти лицо, перекошенное от ужаса, там, в поле, у печи в ту ночь.
С середины второго куплета приятным чистым голосом ей начала подпевать какая-то женщина. Магги наклонила голову и прислушалась — голос, казалось, доносился из сада мистера Блейка или мисс Пелхам. Магги жестом поблагодарила музыканта и пошла назад к стене. Она сильно сомневалась, что это мисс Пелхам. И Магги не слышала, чтобы когда-нибудь пела миссис Блейк. Может, это пела горничная мисс Пелхам, хотя эта девица была так запугана, что Магги не слышала, чтобы та говорила, а не то что пела.
Когда она подкатила астлеевскую тачку к стене, звук лиры и голос смолкли. Но Магги все равно взобралась на тачку и, высунув голову над стеной, оглядела оба сада.
У мисс Пелхам было пусто, но в огороде Блейков над грядкой около дома присела женщина. На ней было светлое платье, передник и чепец, широкие ноля которого защищали от солнца. Поначалу Магги показалось, что это миссис Блейк, но, приглядевшись, она увидела, что ростом эта женщина ниже и двигается не так проворно. Магги слышала, что Блейки взяли служанку, но еще не видела ее, потому что покупки делала сама миссис Блейк. Магги несколько месяцев не была в доме № 13 Геркулес-комплекса: когда Джем исчез, ей было неловко одной стучать в эту дверь, хотя мистер Блейк, если они встречались на улице, всегда с ней здоровался и спрашивал, как она поживает.
Наблюдая за работой служанки, она услышала цоканье копыт — лошадь направлялась по дорожке к конюшням Геркулес-холла. Служанка замерла, повернула голову и прислушалась, и тут Магги испытала первое из потрясений. Это была Мейси Келлавей.
— Мейси! — крикнула она.
Мейси рывком повернула голову, а Магги перевалилась через стену и поспешила к ней. Несколько секунд ей казалось, что Мейси сейчас вскочит и бросится в дом. Однако она явно передумала и осталась сидеть на корточках над грядкой.
— Мейси, что ты здесь делаешь? — крикнула Магги. — Я думала, ты в Дорсетшире! Разве ты не… постой-ка минуту.
Она задумалась, потом воскликнула:
— Так ты и есть служанка Блейков! Ты так и не возвращалась в свой Пидл-бидл-шмидл, да? Ты все это время была здесь?
— Да, была, — пробормотала Мейси.
Опустив глаза, она вытащила корешок сорняка из грядки, усаженной морковью.
— Но… но почему ты ничего не сказала мне?
Магги готова была встряхнуть ее хорошенько.
— Почему ты прячешься? И почему вы убежали, даже не попрощавшись? Я знаю, что эта старая ведьма Пелхам выгнала вас, но попрощаться-то вы могли. Ведь мы же были друзья. Ты могла меня найти и сказать.
В какой-то момент этой тирады адресатом ее перестала быть Мейси — она обращалась к Джему и к слезам, которые готовы были хлынуть из ее глаз.
У Мейси глаза тоже были на мокром месте.
— Ах, Магги, прости меня!
Она зарыдала, с трудом поднимаясь на ноги и обнимая подружку. И в этот момент Магги испытала второе потрясение, потому что в живот ей уперлось то, чего не было видно, пока Мейси сидела на корточках: ребеночек, которого вынашивала Мейси.
Когда Магги почувствовала этот бугор между ними, слезы у нее тут же высохли. Продолжая обнимать Мейси, она чуть откинула назад голову и посмотрела на торчащий живот подружки. Это был один из тех редких моментов в ее жизни, когда она не могла найти слов.
— Понимаешь, когда мама с папой решили вернуться в Пидлтрентхайд, — начала Мейси, — было так холодно, что они боялись за меня — боялись, что я не вынесу такую долгую дорогу. И тогда мистер и миссис Блейк сказали, что возьмут меня к себе. Поначалу мы жили у их друзей в Камберленде, потому что боялись тех ужасных людей, которые приходили к их дверям. Эти камберлендцы живут далеко за городом — в Эгаме,[72] так он называется. У меня даже после такой короткой дороги простыла грудь, и нам пришлось целый месяц оставаться там. Они всегда были так добры ко мне. Потом мы вернулись назад, и я все это время прожила здесь.
— И ты никогда не выходишь? Я тебя ни разу не видела.
Мейси покачала головой.
— Я не хотела… по крайней мере, поначалу. На улице было так холодно, а я еще не оправилась от болезни. И потом, я не хотела, чтобы миссис Пелхам и другие сплетничали, в особенности после того, как у меня стало расти пузо. Я не хотела, чтобы она чувствовала себя победительницей.
