Иван Шипнигов - Нефть, метель и другие веселые боги (сборник)
Колокола делают из распиленных поперек кислородных баллонов.
3. Психиатрическая лечебница, располагающаяся в бывшей тюрьме (Александровский централ). Самое страшное место, которое я когда-либо видел. Ходил не за репортажем, а по личным мотивам (нет, у меня там никто не содержится). Прорываться в отделение для острых больных не стал. Походил по коридорам, расталкивая плечами плотный, гнилой от кубометров боли и страха воздух. Там всегда на желтом потолке пасмурное червивенькое небо, и каждый день в зеленых коридорах моросит заунывный дождик из серого гноя. Если вы устали ездить на работу, у вас нет денег на отпуск или вам кажется, что вы некрасивы, съездите к ближайшей психиатрической лечебнице; внутрь вас вряд ли пустят без какой-то корочки, но волны прошибают и стены, и ограду. Подышите.
Во дворе гуляют спокойные больные. Подросток в огромных наушниках поверх бейсболки без остановки читает импровизированный частушечный рэп: «Лена – пизда по колено» и т. д.
4. Детский летний лагерь, купание на озере. Много-много маленьких лолит: разбитые коленки, испачканные в траве шорты, огромные пузыри из жвачки, «Солнышко в руках» из телефонов. Попросил одолжить мне купальник – «Жутко хочу выкупаться, но стесняюсь своих потрепанных холостяцких трусов». Сами того не зная, включились в стилистическую игру, захихикали: «Вы толстый, на вас налезет только эта дурацкая юбочка». Задумчивая девица в купальнике в розовое сердечко отплыла от берега, перевернулась на спину и сказала голосом Ренаты Литвиновой: «С моим здоровьем… при моем образе жизни… вы все меня переживете». Умело утонула на минуту.
Хочется отдохнуть от работы, набраться впечатлений.
Военный билетКвест пройден. Только что пришел из военкомата, Он еще теплый, душистый. Все по закону, не заплачено ни копейки. В одной только мелочи в этой традиционной русской народной забаве – получении военного билета – мой национальный характер все-таки проявился: уже являясь обладателем документа, не выдержал и от избытка чувств подарил исполняющему обязанности военкома (он у нас гражданский, в очочках) бутылку коньяка в пакете с котятами. Мол, взял – отдай. Буду теперь юзать военник вместо паспорта – я там на фотке хорошо получился, а в паспорте ужас, как у всех.
И родной филфак как бы намекает, что в том или ином виде он будет со мною до конца.
Я стою у окошка, чиновница военкомата заполняет документы.
– Холост?
– Разумеется.
– Влюблен? Размер одежды?
– Откуда ж я знаю?
– Размер головного убора?
– Что это?..
– Противогаз.
– Боже упаси.
– Водительские права?
– Нет.
– Трактор?
– В смысле?
– Права на трактор, прицеп, полуприцеп?
– Нет, спасибо.
Обращается к другой тетеньке:
– Что ему писать-то?
Другая тетенька:
– А он что закончил?
– МГУ, филфак.
– А, ну так и пиши: писарь делопроизводства.
– Это моя военно-учетная специальность?
– Да. Поздравляем.
Так что знайте теперь, друзья мои, что каждый день вы общаетесь не с кем-то там с улицы, а с писарем делопроизводства в запасе.
Вчера поделился с Масей радостью, принес ему свой военник. Он задумчиво повертел красную книжечку в руках, понюхал, подумал:
– Да… Мне бы такое тоже не помешало… А то устраивался как-то на заправку в Иркутске, а мне говорят: военный билет, пожалуйста. А я его где возьму-то? Спрашивают, почему нету, я говорю как есть: не знаю, почему. Сидел, спрашивают? А я не сидел. Я правда не знаю…
Мася с матерью и отчимом приехали из Киргизии в 1995, что ли, году. Я тогда был во втором классе. Русское гражданство Мася получил только в восемнадцать лет. Так как Мася – это Мася, дело на него в военкомате заведено не было. Он был лишен традиционных юношеских радостей: многочасовых сидений в фанерных коридорах под унылыми цитатами из Астафьева («Армия не есть отдельная часть от народа его, но есть часть общая, народная») в ожидании вызова в кабинет, где дают бумажку, которую нужно отнести в соседний кабинет, чтобы после этого сидеть еще пару часов под творчески поданной рекламой службы по контракту в соседстве с выдержками из Уголовного кодекса об ответственности за уклонение от службы обычной, бесплатной. Не теснился Мася в этих узких темных коридорах, не дышал картонным запахом тоски и абсурда, не слушал айренби из телефонов гламурных гопников, побрившихся налысо, но оставивших кокетливую челочку на лбу, не разводил ягодицы повторно, услышав просьбу врача: «Руками», не смотрел в интересные глаза глухого психиатра, не ловил таинственный цифровой шепот отоларинголога, не шутил с урологом о глубине женских влагалищ, не оставлял легкую перегарную испарину на зеркальце сексуальной женщины-стоматолога, не уворачивался от разъяренных мамаш с тихими сыновьями-очкариками на привязи, не устраивал дискуссий с пэтэушниками о том, как устанавливается факт гомосексуальной ориентации, не подписывал повесток под угрозой обращения в прокуратуру, не был выдергиваем ментами в семь утра из постели, не мечтал попасть в пограничные войска ФСБ в полк крутобедрых красавиц в пилотках и с рациями – ничего этого Мася не делал. Жизнь его, в общем, была проста и скучна, а значит благополучна, и такой она остается и сейчас.
А исполняющий обязанности военкома живет на Масиной улице, через дом от него. Можно сказать, что они приятельствуют. Иногда исполняющий обязанности предлагает Масе узнать, почему военкомат им не интересуется, но тот всегда вежливо отказывается. Однажды военком взволнованно позвонил ему: вот, откуда-то пришли какие-то документы, теперь можно заводить на тебя дело, но учти, есть шанс пойти в армию. Заводить? Мася ответил: нет, спасибо, мне в армию идти некогда.
Вчера обсуждали с ним, в какой прекрасной стране мы живем; только у нас (нет, не только, еще в КНДР и Белоруссии) человеку с определенной формой половых органов дают год (а недавно два, и в будущем, возможно, снова два) лишения свободы за факт достижения восемнадцать лет. Тема эта пережевана, измусолена в разговорах с московскими друзьями, и я, подняв ее, тут же заскучал. Но Мася немного подумал и сказал:
– А давали бы условно.
Я сосредоточился, но не понял:
– В смысле – условно?
Мася пояснил:
– Ну условное наказание, понимаешь? Чтобы реально забирали в армию, только если ты оступишься, и тебе снова исполнится восемнадцать.
Капнули немного на билет. Я буду очень скучать по Масе.
В МосквуУволился из «Сельской правды». В последний раз насладился атмосферой редакции с ее напряженным, лихорадочным бесплодием, сдал последний материал, прокомментил верстальщику фотки для него, написал заявление «по собственному желанию», получил расчет, забрал трудовую книжку, везде расписался, собрал вещи, сдал ключи. Прощались со слезами…
– Иван, не уезжайте!
– Как будто родной кто уходит…
– Иван, мы будем платить вам пятьдесят тысяч, только не уезжайте!
– Да, мы готовы работать бесплатно, чтобы платить вам пятьдесят тысяч.
– Только вам нужно будет немного делиться с нами.
– А я хочу стать твоей женой, чтобы ты содержал меня!
Репортажи, очерки, комментарии, интервью, «информашки». Четыре месяца реальной полевой (в прямом смысле слова) работы, никакого творчества, никаких художеств, только факты и их проверка, фамилии и цифры, даты и места, чиновники и студенты, предприниматели и учителя, менты и фермеры, врачи и ликвидаторы последствий Чернобыльской катастрофы, одаренные дети, спортивные соревнования, КВНы, ветхое жилье, военные сборы, выпускные, детдомы, пожары, наркоманы, шаманы и бесконечные, все застилающие поля, поля, поля с ячменем, кредитами и саранчой. Опыт профессионального вранья. Привычка к ежедневным компромиссам. Четкое понимание того, что правдивая газета состояла бы из одного-единственного слова «пиздец», набранного петитом, без пробелов, с черными квадратами вместо фотографий. Ясное осознание того, как страшно, бесповоротно и всеобъемлюще прогнило все в стране.
Пять-шесть авторских листов написанного и выброшенного своего: романа, эссе, рассказов. Страстное желание дальше работать в газете. Страх дальнейшего писательского бессилия от этой работы. Горы отличных сюжетов, придуманных в старом насквозь пропитавшемся пылью уазике в погонях за агрономами. Пока я дожидался получения военного билета на случайно выбранной, временной, необязательной, необременительной работе, я успел ее стыдливо полюбить.
Напоследок хотел написать о Масе в рубрику «Молодые и предприимчивые», потому что он, нищий фрилансер, единственный молодой в этом поселке, кто что-то умеет делать. Остальные предприимчивые пилят и возят ворованный лес, и они такие же нищие, как Мася. Мася яростно отмахнулся от моего предложения, пролив пиво.
2012 г.
Репортаж из Крыма
