Рене-Виктор Пий - Обличитель
Сегодня в моей беленькой комнате я размышлял об этом — о связи Аберо с госпожой Сен-Раме. Она может служить неким положительным примером. Известно, что сердце и разум разлагаются одновременно. Мне кажется неверным утверждение, будто человек, всецело поглощенный денежными делами, способен по-настоящему любить свою семью. И я уверен, что общество с больным сознанием не может сохранить здоровое сердце. Следовательно, создавать новые должности, обеспечивать экономическое процветание хорошо лишь тогда, когда это делается из соображений гуманности и от доброго сердца. Говорят, что в любом деле важен лишь результат; говорят, что, если люди холодные, высокомерные, влюбленные только в себя и в свои машины, увеличивают пособия многосемейным и уменьшают налоги, это уже говорит об их порядочности и доброте. Но я-то знаю теперь, что это неправда: если у людей нет сердца, в тот день, когда машины разлаживаются, они становятся злобными безумцами.
Медленным шагом, со стесненным сердцем подхожу я все ближе и ближе к ужасной развязке, а те, кто окружает и лечит меня, чувствуют это и тревожатся. Они понимают, что теперь я перехожу к отнюдь не забавным фактам. Главного врача тоже шокировала эта связь Аберо с женой Сен-Раме. Однако он еще не знает того, что знаю я. И когда я сказал ему: «Некоторые души гниют так же быстро, как и тела», он ответил: «Да, это правда». Что же происходит с праведником?
Jmpavidum ferient ruinae[15]. Руины погребут его, но не взволнуют.
Руины.
Итак, в эпоху, когда страны, таившие в своих недрах нефть и богатые залежи всевозможных минералов, решили их придержать или заставить страны, наслаждавшиеся изобилием, платить за них подороже, во Франции, в Париже, в здании из стекла и стали, возвышавшемся на углу авеню Республики и улицы Оберкампф, неподалеку от Восточного кладбища, готовилась очень странная экспедиция. В полночь двенадцать ведущих сотрудников фирмы «Россериз и Митчелл-Франс», возглавляемые заместителем директора по прогнозированию Аберо, выломав небольшую каменную плиту, поползли по узкому подземному ходу, где стены сочились водой; они двигались молча друг за другом, пока не достигли галереи около двух метров в высоту и столько же в ширину. Они отправились не на поиски нефти или медной руды и отнюдь не за тем, чтобы нанести визит многочисленным скелетам, оставшимся в знаменитых катакомбах, — вне себя от злости, они бросились на поиски злоумышленника, который вот уже несколько дней сеял тревогу на их предприятии и ставил под сомнение сами принципы его существования; прибегая к разным ухищрениям и окружая их тайной, он действовал на нервы сотрудникам, и особенно двенадцати администраторам, которые видели, что эта агрессия ставит под вопрос их способности, их моральный и политический авторитет и вызывает у них чувство собственной неполноценности и смутной вины. Уверенность, что тайным врагом является один из них, создавала невыносимую атмосферу подозрительности, и хотя лица у всех были едва освещены электрическими фонариками, на них можно было прочесть страх, смешанный с яростью. Тому, кто встречал их поодиночке или всех вместе неделю назад, было бы очень трудно в этих странных субъектах в плащах, сапогах, с вещевыми мешками, шлепающих по грязи в душном подземелье под их предприятием, узнать честолюбивых, энергичных и самоуверенных молодых людей, жонглирующих цифрами, щелкающих кнопками пультов управления, людей, которые лелеют честолюбивую мечту отправиться с чрезвычайной миссией на Ближний Восток или в Вашингтон, тех, что гордо прохаживаются возле приемной Анри Сен-Раме, заложив палец за край жилета.
Мы молча двигались вперед, друг за другом, сплошной цепочкой, то и дело спотыкаясь о невидимые неровности почвы и опираясь о липкую стенку. Наши руки были вымазаны какой-то отвратительной слизью, похожей на зловонное, клейкое тесто. Внезапно мы услышали, как Аберо, номер 5, произнес: «Тише!» — и остановились. Он осветил фонарем левую стенку галереи. Мы не могли подойти, чтобы увидеть, что он нам показывает, и он передал по цепочке, что на левой стороне галереи нарисованы какие-то странные фигуры и много цифр. Аберо сказал, что эти иероглифы ему ничего не говорят, и двинулся вперед, чтобы каждый из нас, проходя, мог в свою очередь увидеть надписи и рисунки. За исключением Аберо, номера 5, возглавлявшего шествие, мы следовали друг за другом в порядке номеров. За Аберо шел Фурнье — номер 1, затем Порталь — номер 2, Самюэрю — номер 3 и т. д. У меня был номер 7. Поравнявшись с таинственными знаками, я тоже задержался и постоял с минуту. Я разглядел два лица и под ними цифры. Над тем, что изображало грубо нацарапанные волосы, я разглядел два красных черепа. Я двинулся дальше, уступив место идущему за мной номеру 8, Бриньону, и не интересуясь больше тем, что было позади. Вдруг до нас долетел сдержанный возглас. Аберо остановился, за ним и все остальные. Я услышал впереди чей-то шепот, затем Вассон, шедший передо мной, обернулся и шепнул: «Кто кричал и почему? Передайте дальше». Я передал эти слова назад, Шавеньяку. Ответ пришел ко мне тем же путем, и я передал его по цепочке Аберо. Сообщение шло от Селиса: «Я узнал портреты и семь или восемь чисел. Это ужасно». Аберо передал назад: «Через несколько минут мы сможем собраться вместе, идем дальше, там номер десять нам все объяснит». Мы повиновались. И в самом деле, вскоре мы уже стояли, тесно сгрудившись, на небольшой площадке, вроде тех, что встречаются на крутых поворотах дорог над ущельями. Селис приблизился к номеру 5, а мы теснились вокруг, сгорая от любопытства. «Потушите фонари, хватит тех, что горят у меня и у номера десять», — приказал Аберо. Мы сразу погрузились в полумрак, ибо Аберо и Селис освещали лишь себя и тех, кто стоял вплотную к ним. Вот что сказал Селис:
— Два портрета изображают основателей нашей фирмы — Билла Дольфуса Россериза и Ричарда Кеннета Митчелла, тут невозможно ошибиться: каждый из нас часто видел их портреты в кабинете Сен-Раме; я абсолютно уверен, что это они, а над их головами изображены красные черепа. Внизу написана дата их рождения, но нет даты смерти, вместо нее стоит вопросительный знак; среди остальных чисел я тоже многие узнал: там цифра cash-flow прошлого года, цифра официально объявленной прибыли, а рядом цифра, известная очень немногим, — необъявленная прибыль; и еще одна цифра — стоимость экспорта за последние шесть месяцев; кроме Сен-Раме, Рустэва, финансового директора и меня, я уверен, она не известна никому, включая и вас.
Селис, видимо потрясенный своим открытием, проговорил все это очень быстро, срывающимся голосом. Мы были потрясены не меньше, чем он сам. После минутного молчания Аберо сказал: «Мы непременно должны по одному вернуться назад и проверить заключения номера десять. Я иду первым». Итак, номер 5 ушел и через десять минут вернулся с задумчивым видом, весь в грязи с головы до ног.
— Что с вами случилось? — спросил Ле Рантек.
— Я растянулся во весь рост в проходе, но это пустяки, я разобрал только одну цифру — год рождения Билла Дольфуса Россериза, но зато сразу узнал портреты, разглядел вопросительные знаки и, разумеется, красные черепа. Селис прав: это доказывает, что зло исходит отсюда, из этих подземелий и катакомб, и что провокатор еще безумнее и опаснее, чем мы думали. Если хотите, идите туда и убедитесь сами.
Я почувствовал, что компания, к которой были обращены эти слова, уже охладела. Никому не хотелось лезть первому в этот узкий проход. Четыре минуты туда, две минуты на изучение иероглифов, четыре минуты обратно — это значило провести примерно десять минут одному в черной, липкой трубе, под двойными знаками смерти и убийственной черной магии. Ведущие сотрудники «Россериз и Митчелл-Франс» чувствовали бы себя куда лучше на организованном прессой в честь министра сельского хозяйства завтраке, где обсуждались бы новые закупочные цены на цыплят, индеек и копченое сало. И зачем только понесло их в эту грязь, на два десятка метров под землю, в катакомбы под зданием из стекла и стали! Никто не смел в этом признаться, однако я был уверен, что в глубине души каждый думал только о том, как бы сбежать, вернуться на поверхность к привычному и успокоительному теплу зала электронно-вычислительных машин или в уютную обстановку своего директорского кабинета. Аберо это почувствовал и, подобно офицеру, который должен бросить в атаку свой отряд, произнес коротенькую ободряющую речь.
— Господа, — сказал он, слегка повысив голос, — я знаю, о чем думают некоторые из вас: они спрашивают себя, что они делают в этих скользких подземных галереях, тогда как их ждут неотложные дела, и особенно сейчас, в столь трудное время. Как знать, может, в эту минуту шейхи и главы южноамериканских правительств собираются снова повысить цены на нефть, на медь или бокситы? Как знать, может, в эту минуту голландцы решают объявить о «плавающем» курсе флорина? Как знать, наконец, не решают ли президент Соединенных Штатов и его генеральный советник в эту самую минуту, когда я говорю с вами, отправить войска в Ливию, в Венесуэлу или, еще того хуже, вызвать падение франка? Я понимаю вас, я чувствую все это, дорогие коллеги, но, поверьте, настанет день, когда люди будут нам благодарны за то, что мы взяли на себя часть общего бремени, приняли участие в защите истинных жизненных ценностей нашего общества, и, хотя мы действуем сейчас скрытно и без показных эффектов, настанет день, когда наши заслуги будут высоко оценены преемниками Билла Дольфуса Россериза и Ричарда Кеннета Митчелла. Что мы делаем здесь сегодня ночью? Мы выслеживаем того, кто желает гибели нашей фирмы и всего, что она представляет. Итак, вы знаете, что прежде, чем защищать доллар, мы должны защищать нашу фирму «Россериз и Митчелл-Интернэшнл». К чему был бы устойчивый доллар, единое западное сообщество под протекцией Соединенных Штатов Америки, если бы в мире не существовало компании «Россериз и Митчелл»? Когда через несколько дней мы решим взятую на себя задачу и представим это решение президенту Макгэнтеру в Де-Мойне, куда мы вскоре отправимся, чтобы пройти образцовую стажировку за счет нашего предприятия, нас будут приветствовать, прославлять и приобщат к власти. Дорогие коллеги, мы должны считать, что этой ночью взяли на себя важную миссию; мы — ударный отряд, и это тем почетней, что никто ни в наших семьях, ни в школах не готовил нас к выполнению подобной задачи. Пусть никого не удивляет, что мы оказались здесь, окруженные символами смерти и магическими знаками, в полном мраке, облаченные в плащи, в сапоги, при свете этих жалких фонарей! И если кто-то начертал на стене подземного хода портреты наших основателей и данные cash-flow последнего года, значит, усилия наши не напрасны, ведь автор этих гнусных надписей ненавидит, презирает и преследует нас, он угрожает нам. И мы найдем его, где бы он ни был, даже если он среди нас.
