Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
Гай отнял ладони от глаз. Это имя появилось у него в голове само по себе. Он совершенно не думал об Оуэне, пока не написал письмо. Оуэн был темной фигурой и оставался всё время на периферии сознания Гая. Он был менее значимой фигурой, чем Мириам. Но Оуэн, должно быть, любил ее. Он собирался жениться на ней. Она носила его ребенка. Может быть, всё свое счастье он связывал с Мириам. Быть может, он чувствовал это горе в последующие месяцы, в то время как для Гая Мириам умерла еще в Чикаго. Гай постарался вспомнить любую подробность об Оуэне Маркмене, каким он был, когда давал показания. Он вспомнил его простецкие манеры, его спокойные и прямые ответы, в том числе насчет ревности Гая. Невозможно сказать, что в действительности творилось в его голове.
— Оуэн, — произнес вслух Гай.
Он медленно встал. Когда в его памяти возникло вытянутое, темное лицо и высокая сутулая фигура Оуэна Маркмена, в его мозгу начала формироваться одна идея. Ему следует увидеть Маркмена и поговорить с ним, и рассказать ему всё. Если и надо это сделать, то только в отношении Маркмена. Пусть Маркмен убьет его, позовет полицию, что угодно. Но до этого он всё расскажет ему, честно, глаза в глаза. Внезапно это стало для него срочной необходимостью. Да, конечно. Это единственный шаг, и это следующий шаг. И после исполнения им своего личного долга пусть закон делает с ним что хочет. Он уже будет подготовлен к этому. Сегодня он может сесть на поезд после допроса по поводу смерти Бруно. Из полиции сказали, чтобы они с Энн пришли в отделение сегодня утром. Сегодня днем он может даже сесть на самолет, если повезет. Где это? Хьюстон. Если Оуэн еще там. Не надо позволять Энн ехать с ним в аэропорт. Она должна думать, что он едет в Канаду, как и планировалось. Пока Энн рано знать. Свидание с Оуэном — дело более неотложное. Это, пожалуй, преобразует его. Еще это похоже на выбрасывание старого, изношенного пальто. Теперь он чувствовал себя голым, но уже не напуганным.
Сорок седьмая глава
В самолете, летевшем в Хьюстон, Гай сел на откидное сиденье в проходе. Он был подавлен, нервничал, чувствовал себя не на своем месте, в некотором роде словно часть этого самого сиденья, загораживающая проход и нарушающая симметрию интерьера пассажирского салона. И всё-таки он был убежден, что поступает сейчас так, как следует поступить. Тот факт, что он преодолел сложные препятствия на пути к этому выбору, придал ему упрямую решимость.
Джерард присутствовал на допросе по делу о смерти Бруно в отделении полиции. Он сказал, что прилетел из Айовы. Плохой конец постиг Чарльза, но Чарльз никогда не отличался осторожностью ни в чем. Очень плохо, что это случилось на яхте Гая. Гай отвечал на вопросы безо всяких эмоций. Ему казались крайне несущественными детали исчезновения тела Бруно. Его больше тревожило присутствие Джерарда. Он не хотел, чтобы Джерард еще и следовал за ним в Техас. Для двойной подстраховки он не стал даже отказываться от заказанного билета на самолет в Канаду, который улетал сегодня же днем. Потом ему пришлось сидеть в аэропорту около четырех часов в ожидании рейса на Хьюстон. Но зато он обезопасил себя. Джерард сказал, что сегодня же едет поездом обратно в Айову.
Тем не менее Гай еще раз огляделся в салоне, изучая публику более медленно и внимательно, чем в первый раз. Кажется, в салоне не было ни одного человека, который проявлял бы интерес к нему.
Толстое письмо в кармане похрустывало каждый раз, как он нагибался над бумагами, лежавшими у него на коленях. Они касались отчета о работе их отдела на строительстве плотины в Альберте, и привез их ему Боб. Гаю не хотелось листать журнал, смотреть в иллюминатор, но нужные пункты отчета сами укладывались в его голове. Он нашел страницу из английского журнала по архитектуре, вырванную и вложенную между ротапринтными страницами отчета. Боб выделил один параграф красным карандашом:
"Гай Дэниэл Хейнз — самый значительный архитектор, появлявшийся до сих пор на американском Юге. Своей первой самостоятельной работой, выполненной в возрасте двадцати семи лет — простым двухэтажным зданием, получившим название "Питтсбургский универмаг", Хейнз продемонстрирвал приверженность принципам изящества и функциональности, которым он остался верен и благодаря которым его мастерство достигло нынешних высот. Если мы захотим найти определение необычному таланту Хейнза, нужно придерживаться этого неуловимого термина "изящество", которым до Хейнза не отличалась современная архитектура. Это достижение Хейнза — сделать классику в нашем веке своей собственной концепцией изящества. Его главное здание в Палм-Биче получило название "Американский Парфенон"…
Абзац со звездочкой в низу страницы гласил:
"Уже после написания этой статьи мистер Хейнз был назначен членом Консультативного комитета строительства плотины в канадской провинции Альберта. Его всегда интересовали мосты, как он говорил. Он считает, что проект даст ему счастье интересной работы в течение следующих трех лет".
— "Счастье", — пробурчал Гай. Нашли же слово.
Часы показывали 9, когда такси Гая пересекло главную улицу Хьюстона. Имя Оуэна Маркмена Гай нашел в телефонной книге в аэропорту, получил свой багаж и сел в такси. Он не думал, что всё будет просто. Трудно рассчитывать, что приедешь в 9 часов и застанешь его дома, да еще одного, да еще при желании сидеть и слушать незнакомого человека. Его или не будет дома, или он уже не живет по этому адресу, или его вообще нет теперь в Хьюстоне. Это может отнять несколько дней.
— Остановите у этого отеля, — попросил Гай.
Он вышел из такси и снял номер. Простейшее действие привело его в более приличное расположение духа.
Оуэн Маркмен не проживал теперь по указанному адресу на Клеберн-стрит. Это был небольшой многоквартирный дом. Люди, оказавшиеся в холле здания, среди них и управитель дома, встретили Гая весьма подозрительно и постарались дать ему как можно меньше информации. Никто из них не знал, где находится Оуэн Маркмен.
— Вы не из полиции? — осведомился управитель в конце беседы.
Гай с усилием улыбнулся и ответил:
— Нет.
Гай уже выходил, когда на ступеньках его остановил какой-то мужчина и с той же недоверчивостью и осторожностью сообщил ему, что Маркмена можно видеть в таком-то кафе в центре города.
Наконец Гай нашел его в аптеке. Он сидел за стойкой с двумя женщинами, которых не представил. Оуэн Маркмен просто сполз с высокого стула и встал перед Гаем, его карие глаза удивленно расширились. Вытянутое лицо казалось тяжелее и менее симпатичным, чем Гай помнил его. Он медленно опустил руку в карман короткой кожаной куртки.
— Вы меня помните? — спросил Гай.
— Вроде да.
— Можно мне с вами поговорить? Это займет не много времени. — Гай огляделся вокруг и подумал, что лучше всего было бы пригласить его в свой номер. — У меня номер в отеле "Райс".
Маркмен оглядел Гая пару раз сверху вниз и после долгого молчания произнес:
— Хорошо.
Проходя в аптеке мимо кассира, он увидел полку с напитками. В порядке гостеприимства он мог бы предложить Маркмену чего-нибудь выпить.
— Вы не против шотландского?
Маркмен несколько расслабился, после того как Гай купил виски.
— И кока хорошо, но если туда чего-нибудь добавить, то лучше.
Гай взял и несколько бутылочек кока-колы.
До гостиницы ехали в молчании, в молчании поднялись на лифте и вошли в номер. Гай думал, с чего начать. Вариантов было с дюжину. Гай отбросил все их.
Оуэн сел в кресло, пока длилось молчание, то с легким подозрением разглядывал Гая, то отпивал из высокого стакана виски с кока-колой.
Гай запинаясь начал:
— Что…
— Что? — спросил Оуэн.
— Что бы вы сделали, если бы узнали, кто убил Мириам?
Нога Маркмена с шумом опустилась на пол, он выпрямился в кресле. Черные брови соединились в одну линию, лицо напряглось.
— Это вы?
— Нет, но я знаю, кто это сделал.
— И кто же?
Интересно, что испытывает этот нахмуренный человек? Ненависть? Негодование? Гнев?
— Я знаю, и очень скоро будет знать полиция. — Гай заколебался. — Это был человек из Нью-Йорка, которого звали Чарльз Бруно. Он вчера погиб. Утонул.
Оуэн слегка подался назад, отпил из стакана.
— Откуда вы знаете? Признался?
— Знаю. Знаю уже некоторое время. Я не выдал его — вот почему я считал, что тут моя вина. — Гай облизал губы. Каждый слог давался с трудом. И почему он раскрывается так осторожно, маленькими шажками? Где все его фантазии, воображаемое удовольствие и облегчение от того, что он выпалит всё сразу? — Поэтому я и виню себя. Я… — Оуэн пожал плечами и тем остановил его. Оуэн прикончил свой стакан, Гай машинально встал и намешал ему еще. — Поэтому я и виню себя, — повторил Гай. — Я должен рассказать вам об обстоятельствах. Непростых. Видите ли, я познакомился с Чарльзом Бруно в поезде, который шел в Меткалф. В июне, перед тем как она была убита. Я ехал, чтобы получить развод. — Гай сделал глотательное движение. Вот они слова, который Гай не говорил еще никому, и говорил по собственной воле, и они звучали сейчас так по-рядовому, даже неловко. В горле появилась хриплость, от которой он никак не мог избавиться. Гай внимательно всматривался в вытянутое, темное, напряженное лицо Оуэна. Теперь оно было не таким нахмуренным. Он снова положил ногу на ногу. Гай ни с того ни с сего вспомнил его серые башмаки из оленьей кожи, в которых он был на слушании. Сейчас на нем были простые коричневые ботинки с эластичными вставками по бокам. — И-и…
